— Труби… тревогу! — растеряно сказал молодой человек и стал одевать свои доспехи.

Вначале Вольдемар возликовал — меньше тысячи конных выскочили из узкого прохода и устремились на уже стройные ряды пехоты с длинными копьями. Датчане готовились к решительной атаке на Ревель, и им стоило только развернуться в другую сторону, не теряя строя. Кони были русские, Вольдемар это уже понял, что это были именно союзники поганых эстов. Молодого короля возмущал союз язычников и тех, кто смеет называть себя христианами. По мнению монарха это было предательство веры.

Русичи опешили, как это показалось Вольдемару, король усмехнулся, решив для себя, что русичи испугались ощетинившихся доблестных датских воинов.

— И зачем такие трусы одевают столь добротные доспехи и идут в бой на таких красивых лошадях? Вот только такие кони хороши для выезда, но для рыцарского боя, пожалуй, не подойдут, — вслух размышлял молодой соправитель Дании. Он иногда любил разговаривать с собой, эта привычка особо проявилась в долгом заточении в шверинском замке.

— Что они делают? — спросил Вольдемар у своего офицера, когда увидел, как группа даже для русских странно вооруженных рыцарей стремительной лавой направилась прямо на строй пехотинцев.

— Ваше величество, эта атака не принесет тактических выгод для противника, даже если они смогут прорвать строй наших смелых воинов. Этот прорыв купируется нашей конницей, — объяснял офицер своему королю происходящее в разворачивающемся сражении.

— Так пускайте конницу на усиление, — прокричал нервничающий младший король.

— Мой король, рано еще. Кони устанут и не смогут преследовать убегающих русичей, — сказал офицер без какого-либо намека на некомпетентность своего короля в вопросах тактики.

Вольдемар промолчал, он сам должен был догадаться о том, что лошади не двужильные и в сражении быстро устают, а русичи конные и многие из них уйдут, и не будет добычи. Молодому королю страсть как хотелось получить трофеи, да и снабжение войска оказалось крайне затруднительным и затратным процессом. У местного населения разжиться провиантом, чтобы прокормить четыре с половиной тысячи ратных, не вышло — толи в лесу прятали провиант, толи закапывали. Еды хватило бы от силы на две недели, если бы отец — старший король не прислал на днях пятнадцать коггов с продуктами, стрелами, болтами и небольшим пополнением. Сейчас эти корабли ждут взятия Ревеля, чтобы после победы уже отвести в благословенную Данию самого Вольдемара и часть войска. На соединение с ненавистными германцами и их псами — тевтонами пойдет только тысяча датчан.

— Мой король, как я и предполагал — противник отступает. Я предлагаю в узкое место первым пройти пехоте, — предложил дальнейший план сражения главный офицер.

— По обстоятельствам, главное, чтобы воины не отвлеклись на грабеже обозов, — высказал свою волю король.

Вот только напряжение доброго и милосердного короля, но никак не жесткого завоевателя, никак не оставляло. Вольдемар заключил руки в замок на спине, чтобы никто не увидел, как у короля усиливался тремор. А, когда через полчаса прогремел гром, все присутствующие на смотровой площадке, как по приказу, посмотрели наверх, но небо было необычайно чистое, без намека на облачко.

Потом послышался гром еще раз. А, после, из-за леса во фланг датскому войску ударила та конница, что буквально недавно так позорно бежала. И теперь это были уже не трусливые зайцы в красивых доспехах, а настоящие волки, которые стальным кулаком обрушились вначале на арьергард датчан, а после перегруппировки, вошли в тот злосчастный узкий проход, который, скорее всего, стал могилой для многих славных датских воинов.

— Что происходит? — прокричал Вольдемар, услышав еще один сигнал, но доносящийся со стороны города.

— Язычники пошли на вылазку, увидели поганые, что у нас проблемы, — с некоторой растерянностью произнес старший офицер.

— Чем мы ответим, Йохан, чем? — голос младшего короля дал петуха.

— Мой король, у нас еще шесть сотен пехоты и сотня конницы, нужно отдать приказ снять охрану с кораблей, большая часть резерва там, — ответил явно растерявшийся старший офицер. — Но Вам, мой король нужно бежать. Корабли в трех милях. Сражение проиграно, нам не нужно тут находиться.

— Мой король, прибыл посыльный, — на смотровую площадку вбежал воин.

— Что еще? — выкрикнул Вольдемар, готовый как в детстве закрыть глаза ладонями и чтобы никто его не замечал.

— Ваше величество, корабли захвачены схизматиками, а два когга, которые пытались сбежать сожжены, — отрапортовал посыльный.

Вольдемар посмотрел вначале на главного офицера Йохана, а после провел взглядом по всем опытным воинам, которые так любили давать советы королю, но сейчас стыдливо отворачивали глаза. Не дождавшись ни одного совета, Вольдемар набрал полную грудь свежего майского воздуха.

— Сохраните жизни датским воинам, будем надеяться на христианское милосердие русичей, — дрожащим голосом скомандовал король.

Разговор с датской знатью был сложным, но местами даже веселым. Сложным в том отношении, что часть пленников не были уверены в том, что за них будет собран выкуп. Некоторые были младшими сыновьями, и тратиться роду на их освобождение от плена, когда еще четыре-пять старших детей не резонно. Были двое пленников, которые являлись старшими в роду, но сомневающиеся, что младшие братья будут что-либо делать, что бы вновь обнять «любимого» брата, из-за старшинства которого они вынуждены превращаться в однолошадных рыцарей.

Веселье же вызвало бахвальство нескольких велико вельможных пленников. Благодаря моему знанию немецкого языка, самого распространенного после датского у большинства из знатных людей Дании, все общение с пленниками, как и между ними, было на языке еще не родившегося Гете. Я предложил самим назвать сумму в серебре в зависимости от знатности каждого пленника и начальную стоимость их тушек оценил в двести марок серебром. Если многие просто промолчали, то пятеро щеголей начали чуть ли не драку за право назначить за себя большую сумму выкупа, пока не дошли до астрономических четырех сот тысяч датских пеннингов, что равняется примерно трем тысячам германских марок, которые, в свою очередь, только на четыре грамма уступают гривне серебра.

— Уважаемые, — я запнулся, не зная, как их назвать толи господами, толи ярлами, толи еще как, поэтому опустил титулование, и в целом почтительное обращение. — Достаточно и двух с половиной тысяч марок серебром с вас троих, но, если за вас не заплатят этой суммы, я отдам вас язычникам.

Трое спорщиков с ужасом стали смоДВЮ треть то на меня, то друг на друга, то, высматривая других соплеменников, ища в них поддержки. Благо еще два спесивых пленника перестали заниматься местничеством после суммы в тысячу марок.

Придя к договоренностям, в общем, перешли уже на частности. После того, как я объявил, что готов принимать выкуп хоть сырьем, хоть людьми, пошли предложения.

К примеру, один барон просил скостить некоторую сумму выкупа за счет доставки угля и руды, утверждая, что его руда самая лучшая, а вот с серебром сложнее. Для меня это было странным — жить в воюющей стране, где железо необходимо каждую минуту, иметь на своей земле выходы руды и при этом не иметь денег. Объяснялась же ситуация тем, что барон только приобрел землю и потратил все свои сбережения на это дело, поэтому и пошел в поход в надежде на трофеи и прибыль. Он не был старшим сыном, поэтому при сохранении титула, не стал собственником своей земле, да и сам-то он жил в «датской марке» — английской земле под управлением данов.

После утомительного разговора с пленниками, я дал им листы бумаги и сказал писать послания своим родственникам с ранее озвученными требованиями. Не все из датчан умели писать, другие писали очень медленно, поэтому я оставил их и пошел разбираться с другими, не менее приятными делами.

Шел подсчет трофеев и переговоры с эстами, которые после вылазки опять зашли в город, наспех забаррикадировав два пролома, они ожидали агрессии и от нас. Плохое знание языка и непонятные требования эстов не приводили к положительному результату. По мне, так и в крепость заходить не надо. Еще могут и на трофеи попытаться ручки наложить, позабыв о том, что недавно были даже не в дне, а в часах от гибели.