— Хорошо, Ваше величество, только поправлю Вас — не принц, а князь. И еще, — я сделал паузу, ожидая пока король «пробует на язык» слово «князь». — Вы должны быть готовы отплыть в любой момент. И, если немцы взойдут на стены, или проломят вторые ворота города, сразу же в окружении своих воинов, что прибыли, да и нашей охраны садитесь на корабль.

После того, как король выразил желание задержаться на неделю, или больше, в зависимости от того, как скоро под стенами города окажется войско крестоносцев, все пленные даны, за которых был привезен выкуп, решили не покидать своего короля и посмотреть представление, где, как они этого желают, дадут по холке имперцам и тевтонам.

Через два дня дозоры начали сообщать, что крестоносцы подходят и к концу дня со стен Риги была видна пафосная картина. Впереди шли монахи и держали огромный крест, за ними так же монахи, толи кто еще с мазохистскими наклонностями, хлестали себя плетками, была и делегация, которая надрывала голосовые связки, распевая какие-то псалмы. Уже за процессией мазохистов шли воины с крестами на одежде.

Крестоносцы сразу же отправили посольство и через полчаса к стенам Риги подошли пять человек. От нас так же собиралось выйти пять человек. Князь, Мейлис, Я, Филипп и Любомир.

— Я великий магистр ордена Генрих фон Зальца, это, — рыцарь, полностью облаченный в доспехи, не удосужившийся даже в знак уважения и этикета снять шлем, показал на рыцаря справа от себя. — Великий комтур Дработо фон Утинге.

Сразу же в голову полезли мысли, что крестовый поход возымел важное значение для папского престола, что с Кипра прибыл даже сам великий магистр, прихватив еще и комтура — можно сказать заместителя, хотя это достаточно условно. Узнал я и в числе переговорщиков епископа без епископства, или кто он сейчас, Альбрехта.

— Я прибыл издалека, чтобы восстановить справедливость и предлагаю вам просто удалиться из города и оставить все имущество, которое есть в нем, дозволяю взять только то, что сможете сами унести на одном коне, — великий магистр явно считал, что только его присутствие у стен города должно подвигнуть защитников к паническому бегству.

Я непроизвольно улыбнулся, когда предположил, сколько можно просить за выкуп цельного великого магистра. Моя ухмылка не была незамеченной.

— Юноша, а ты считаешь, что сможешь отстоять город от воинства Христова? Зря, если так. Тебя я лично буду жарить на костре за то, что разбойничал и подло бил на море, — произнес с вызовом великий магистр.

Пусть меня и смутила излишняя осведомленность фон Зальца, решил принять вызов и ответить.

— Слышал я, что только черти любят людей в аду жарить, — с усмешкой ответил я, но положил руку на эфес сабли.

Великий магистр сделал вид, что не понял завуалированного сравнения его с адскими чертями и продолжил. Вероятно, все же до него дошло, но опытный организатор и дипломат не стал опускаться до личностей и оскорблений, что сразу же нивелировало весь смысл данных переговоров. Я же получил от Вячко, стоящего пока молча, осуждающий взгляд.

— Немедленно отпустите всех пленных и дайте каждому серебра в десять марок, — продолжил свой бред главный переговорщик, чем уже смутил всех наших парламентеров.

Предложение о сдачи можно было считать необходимым требованием любой стороны, которая подходит под стены замка. Но крестоносцам дали понять, что никто рассматривать подобный исход противостояния не будет. Дальнейшие требования или повтор предыдущего уже расценивается как оскорбление или торгашество.

— Теперь я скажу, — в разговор вступил на чистом немецком языке князь Вячко. — Уйти не предлагаю, потому, как вас нужно разбить, уничтожить, только так можно избавиться. Мы хотели торговать, мира на своей земле и землях балтских племен. Вам оказалось мало истребления вендов и полабских славян. Вот боярин Корней из них и будет он мстить, я же за свою семью буду мстить и мы уничтожим вас. Не прячьтесь за крестами, нет в ваших душах Бога. Я переговоры закончил.

Резко развернув коня, князь припустил к воротам города, следом, отставая от Вячко на несколько шагов, поскакали и мы. Вот как по мне, все эти переговоры не имели никакого смысла, особенно после того, как уже случилось боестолкновение и часть армии вторжения были разгромлены. Должны же понимать явно неглупые немцы, что после того, как мы вкусили победы, никто просто так не отступиться, или их глаза застила гордыня и самоуверенность?

А на следующий день в город полетели камни, причиняющие незначительный ущерб, так как метательные машины были небольшие и сделаны явно недавно, поэтому случались проблемы и с натяжением и канатами и с пристрелкой. Наш ответ, пока только баллистами был более внушительным, так как уже не одну неделю метательные машины пристреливали и уже наверняка знали, как сильно нужно натянуть рычаги, чтобы камни не только перелетели городские стены, но и попали в нужное место. Поэтому контрбатарейная борьба была в нашу пользу и к концу дня метательные машины крестоносцев получили серьезные поломки. Однако в бинокль я наблюдал, как несколько десятков явно не воинов копошились вокруг сооружаемых огромных требуше.

Утром второго дня осады город узнал-таки, что такое разрушение. Первые два огромных камня пролетели мимо стен и обрушились на городские постройки. После долгой перезарядки уже одно ядро попало в стену и стало очевидным, что не сразу, но через неделю, может и быстрее, стена обрушится и станет тяжело, так как организованной атаки конницы, как и построений пехотинцев в условиях городской застройки не будет и сыграет фактор количества воинов. Крестоносцы же в индивидуальном воинском мастерстве будут превосходить большинство ратников из воинской школы. Можно понадеяться на арбалетчиков, которые будут стрелять во врага с крыш домов, но я считал это уже агонией. Между тем особой паники не случилось, воины только посерьёзнели и стали более исправно нести службу.

— Вылазка потребна, — сказал Вячко на военном совете. — Треба порушить те камнеметы.

— Вылазка потребна, токмо не на камнеметы, там вельми добрая оборона и крыжаки ждут того, а мы ударим па их монахам, да крыж заберем. Живота лишать монахов не треба, токмо взять у палон, — выдал я идею очередной авантюры.

Я думал, как болезненно ударить по крестоносному воинству. Сомнение и смятение противника, накаченного религиозностью, будет только нам на руку. А требуше мы разрушим и пушками. Ядра есть, до машин расстояние меньше версты, немного пристрелки и Клык разобьет их. Вот не хотелось пока засвечивать свой главный козырь, но придется. Может на фоне взятия в плен священников ночью, да потом «небесного грома» утром и что-нибудь в сознании немцев измениться. При этом я прекрасно осознаю, что главная цель всех крестовых походов обогащение, вот только прожив в этом мире больше двух лет окончательно отрицать роль идеологической накачки в действиях европейцев не стану.

Вначале мою идею не приняли всерьез, и, казалось, слушали только из-за уважения. Как слушают дети родителей — кивают головой, стараясь не обидеть, но уже знают, что не поступят по родительскому наказу. Вот только после моего предложения больше часа решали, как быть, ни никаких идей не прозвучало. Тогда я второй раз начал излагать ту же идею, уже используя сведения, которые получил благодаря использованию оптики.

К походной церкви можно было подобраться через заболоченную местность, где растет высокий камыш. Дальше находилось только три десятка охранения, вряд ли ночью непуганый противник усилит охрану. В метрах пятидесяти от походной церкви начинались палатки крестоносцев, но, то были по большей части слуги рыцарей, и оружие их было сложено чуть в стороне. Я подумал о то, что рыцари не стали размещать свои шатры рядом с церковью, вероятно, планируя действия, не совсем соотносящиеся с понятием доброго христианина.

Я рассчитывал секунды и минуты, предполагая, как скоро смогут поднять тревогу, как разберут оружие сонные воины, что можно элементарно поджечь спящих в палатках зажигательной смесью и быстро уходить. А в камышах устроить засаду из лучников и арбалетчиков. Конница в камыши не пойдет, да и пешим построением в болотистой местности не повоюешь, так что все может получиться.