— Оставайтесь снаружи! — тыкаю пальцем в следователя и направляюсь в комнату.

— Да ради Бога! — равнодушно соглашается полицейский. — Ровно до тех пор пока не получу ордера на обыск!

Я в совершенном раздрае и жутко зла. Влетаю в комнату, хлопнув дверью и тут же зависаю, увидев свое отражение в здоровенном зеркале шкафа-купе. Разбитые губы, синяки на челюсти и, наверное, под глазами, распухший нос… вот что я по идее должна там обнаружить. Но ничего подобного нет! Просто моя бледная со сна неумытая физиономия с распахнутыми в изумлении глазами. Провожу рукой по лицу и даже жму на переносицу и подбородок. Но ничего! Ни гематом, ни боли, ни счесанной кожи. Отдираю пластырь и смотрю на пальцы, на которых вчера ключи оставили глубокие царапины, и вижу только ровную чистую кожу.

— Что за черт? — бормочу испуганно и шокировано и резкими движениями сдергиваю пижаму. Верчусь перед зеркалом, выворачивая шею и выискивая хоть один темный след или ссадину, но безуспешно.

— Гражданка Коломина, прошу поторопиться! — кричит мне следователь, напоминая, что отсутствие травм сейчас не главная моя проблема.

Трясущимися руками я натягиваю первое, что попалось под руки, и выхожу к полицейским, все еще ошарашенная своим необычайным исцелением.

— Послушайте, я не знаю, как это объяснить… но у меня вчера точно были травмы… а сейчас их нет. Совсем. Может, мне сначала к доктору надо, а потом к вам? — рассеянно бормочу я, снова глядя на себя в то самое зеркало в прихожей.

— Если вам нужен доктор, то у нас есть свои! — жестко отвечает Амиранов. — В том числе и те, кто может отличить мнимое заболевание или повреждение от реального, поэтому не стоит сейчас на мне пробовать эти штучки с неадекватностью. Наши психиатры вас на раз раскусят так и знайте.

— Психиатры? — я поражена до такой степени, что в какой-то момент думаю, что, может, он не так уж и не прав. Какое логическое объяснение для исчезновения всех следов нападения?

Я настолько озадачена, что мне совсем плевать, что мои соседи опять стоят на лестничной клетке и смотрят на меня теперь не столько сочувственно, сколько настороженно. Еще больше холодно-любопытных взглядов снаружи, когда меня сажают на заднее сидение полицейской машины, как самую настоящую преступницу. Как после вчерашнего это может происходить со мной?

— У вас есть адвокат? — через плечо спрашивает следователь.

— А? Есть на фирме, в которой работаю, — бормочу я, пытаясь вспомнить, занимается ли штатный юрист уголовными делами.

— Тогда вам лучше связаться с ним. Думаю, он вам очень понадобится, — он слегка усмехается, и от этого у меня как глыба льда бухается с размаху в желудок, да там и остается.

Я набираю номер и слушаю гудки.

— Радин слушает, — наконец отвечают мне.

— Петр Андреевич, это Коломина, мне нужна ваша профессиональная помощь. Прямо сейчас, — приглушенно бормочу я.

— Э-э-эм, в чем она, собственно, должна выражаться? — оживляется мужчина.

— Меня задержала полиция, и наверняка нужно ваше присутствие, чтобы как-то выяснить это недоразумение, — при последнем слове следователь насмешливо фыркает.

— Вот как! А в чем вас обвиняют, Анна?

— Кажется, в убийстве, — едва могу выговорить я.

— Не кажется, а в убийстве с особой жестокостью и цинизмом! — говорит Амиранов нарочито громко, так чтобы на том конце услышали.

— Та-а-ак! — тянет Радин. — Ни с кем не говорите, пока я не приеду! Вы меня поняли, Анна?

— Да, я поняла, — отвечаю ему, пытаясь себе представить, кто и что настолько ужасного мог сотворить с пресловутым Комаровым, чтобы мне предъявляли подобные обвинения. Мое воображение отказывается работать в этом направлении. Но вскоре это становится и не нужно. Потому что как только мы оказывается в кабинете следователя, он выкладывает на стол несколько больших цветных фотографий с места происшествия. И я, лишь взглянув на них, буквально падаю на четвереньки — настолько мощный рвотный спазм сводит не только мой желудок, но и все тело.

Двое громил, одетых лишь в свободные штаны из грубой сероватой ткани, подтащили визжащего и огрызающегося немолодого мужчину к облезлой, покрытой непристойными граффити стене заброшенного дома, предназначенного под снос. От вещей несчастного остались практически одни пыльные лохмотья, сваливающиеся с него, и повсюду в прорехах были видны раны и ссадины. Несмотря на отчаянные попытки вырваться и удары ногами, здоровяки с бесстрастными лицами подняли его, чесанув спиной по щербатой поверхности и зафиксировав так, чтобы их жертва едва касалась пола, и замерли, удерживая каждый свою руку. Грязное, заваленное разным хламом помещение освещалось только двумя странными круглыми светильниками, непонятно как парящими чуть выше голов прямо в воздухе. Внутри каждого как будто переливалось всеми оттенками от красно-оранжевого до золотисто-желтого пойманное в замкнутую сферу пламя. От этого все происходящее было покрыто пугающими отблесками, а дальняя часть комнаты и углы тонули в густых тенях. Еще двое не менее громадных мужчин наблюдали бесстрастно за их действиями. Как и нападавшие, они были раздеты по пояс и босы. Захваченный продолжал ожесточенное сопротивление, и, несмотря на его отнюдь не хилое сложение, тем, кто его удерживал, явно приходилось нелегко. Их внушительные мускулы бугрились и подрагивали в отчетливом напряжении, а на покрытой причудливой вязью татуировок коже выступил обильный пот. Но и они, и остальные молча терпели вопли, оскорбления и даже удары, которыми их щедро осыпала жертва, и только пристально смотрели в совершенно темный угол комнаты, будто чего-то ожидая. Но вот из мрака стремительно появился еще один человек. Мужчина еще более впечатляющего сложения, чем остальные и, в отличие от первых, он был полностью одет. Строгий костюм хоть и сидел на нем идеально, что выдавало сшитую на заказ вещь, смотрелся на этом пришельце совершенно неуместно. Как, впрочем, и его ослепительно белая рубашка в таком месте и этой ситуации. Без всяких остановок он выудил непонятно откуда два кинжала с серебряными, инкрустированными черным агатом рукоятками и воткнул каждый в центр ладоней удерживаемого. Лезвия с пугающим скрежетом вошли в старый кирпич, будто он был мягким маслом, буквально пригвождая цель к стене. Последовала серия еще более истошных воплей и проклятий, но, не обращая на это внимания, вновь прибывший дал знак полуобнаженным подручным отойти. Сам же он, словно забыв о вопящем, практически распятом человеке, стал спокойно прохаживаться по комнате, брезгливо отпихивая носками дорогих туфель разнообразный хлам со своего пути. Через время вопли стихли и превратились в невнятное грубое бормотание и стало очевидно, что, несмотря на возможную жуткую боль и естественную в подобной ситуации панику, пострадавший неотрывно и цепко следит за движениями пригвоздившего его мужчины, и глубоко посаженные, прищуренные глаза хоть и полны ненависти, но абсолютно ясны, не подернуты пеленой страдания. Еще какое-то время ситуация в комнате никак не менялась. Четверо раздетых по пояс громил неподвижно стояли у противоположной стены, устрашающий пришелец расхаживал туда-сюда не торопясь, а обездвиженный таким жутким образом мужчина продолжал жалобно всхлипывать и бормотать, неотрывно при этом следя за обстановкой.

— Не понимаю, что вам нужно, — скулил он, но теперь в голосе ощущалась фальшь. — Кто вы такие-е-е? Что я вам сделал? Что я сделал?

— Хочешь продолжать всю ночь, оряк? — наконец равнодушно произнес мрачный пришелец, не прекращая монотонные передвижения по комнате.

Мужчина у стены дернулся, глухо ударяясь головой, обмер и замолк. Потом выпрямился, становясь как будто выше ростом, подтягиваясь на пронзенных ладонях, словно и не ощущал в них боли. При этом все тело и лицо неуловимо потекло, меняясь на глазах. И если и раньше пострадавший не выглядел привлекательным человеком, то теперь и подавно. Фигура оплыла, становясь совсем бесформенной, а кожа на лице посерела и буквально обвисла, покрываясь сотнями морщин.