— Все еще хочешь уйти? — насмешливо спросил Григорий, наклоняясь ко мне.

Сказать, что недавно пробужденный похотливый голосок внутри меня не стал нашептывать «Давай останемся, мы же можем просто посмотреть» было бы неправдой. Но отрезвевшая настоящая я не хотела здесь оставаться.

— Хочу! Тут и без меня народу хватает. Скучать тебе не придется. — Ай-яй, а вот последнее было лишним. Нельзя не только позволять ему увидеть, как меня задевает мысль, как он будет проводить время после моего ухода, но и даже себе разрешать думать в эту сторону.

— Как скажешь. Я сегодня собирался не скучать в твоей компании, но раз ты не в настроении… — А вот тебе и оплеуха за несговорчивость, Аня.

Григорий так и уселся в машину — прямо босой и в полотенце. Ну, еще бы, это же одеваться, а потом опять раздеваться, зачем такие хлопоты. На обратной дороге я уже не замечала ни его агрессивной езды, ни возмущенных жестов других водителей, которые становились недоуменными, когда они рассматривали его лучше. Едва доехали, схватилась за ручку двери, ругая себя при этом последними словами за то, что разочарование и глупая обида сейчас, наверное, светятся открытым текстом на моем лице.

— Спасибо за приятный вечер! — бросила, не глядя на почти голого мужчину рядом. Того самого, о котором мечтала столько времени и кого теперь не хочу больше видеть никогда.

— Вечер только начинается! — последовал нахальный ответ, сработавший, как ускоряющий удар током, и я выскочила из машины.

Я шла по двору, буквально ощущая жжение между лопаток от пристального взгляда Григория. Поднималась по лестнице не оглядываясь, но ничего не могла сделать с тем, что прислушиваюсь, не идет ли кто-то сзади. Нет, не кто-то, конечно. Войдя в квартиру, резкими движениями содрала с себя одежду, закинула ее в стиралку и забралась под душ. И вот тут меня накрыло. Всхлип за всхлипом, слезы потекли, обжигая щеки как кислота. Меня затрясло, и ноги стали ватными. Опустившись на дно ванны, я сидела там, рыдая и раскачиваясь, совершенно не в силах дать логического объяснения природе той боли, что нещадно пекла где-то в центре груди. Сколько времени прошло до того момента, когда это удушающее жжение притупилось и наступило онемение, приносящее облегчение, я не знаю. Просто в какой-то момент я перестала плакать, как отрезало, и, несмотря на физическую усталость и полное моральное истощение, наступила поразительная ясность в мыслях. Так, будто бурная вода, вымывавшая из меня реакцию на события последних часов, начиная с обращения в бегство Амиранова, вдруг замерзла, становясь кристально прозрачным льдом, сквозь который все уже виделось по-другому. Уже не остро, без чрезмерных красок, как с большого расстояния, отстраненно.

Вот и какого, собственно, черта я тут оплакиваю? Свое мнимое унижение и глупость? Но в чем они состоят? Разве я обманутая наивная девица, чей рыцарь в сияющих доспехах вдруг оказался развратным ублюдком? Нет. Мы с Григорием строили планы на будущее, которые он порушил? Нет. Мы договаривались о моногамии, или у нас были отношения, подразумевающие ее по умолчанию? Ничего подобного! Мы занимались сексом, очень хорошим сексом, с таким уровнем наслаждения, о существовании какого я и не подозревала раньше. Причем, впервые его инициировала именно я, как ни крути. Не выдвигая никаких условий, не оговаривая границ, не озвучивая своих ожиданий, которых, к слову, и не было. Значит, ни в чем и не была обманута со стороны Григория и сама, честно говоря, не обманулась. Изначально я четко осознавала, что между нами нет и намека на романтику, а только физиология в самом чистом виде. Так что могу списать эти мои рыдания на запоздавшую эмоциональную реакцию на взрывной секс и испуг от появления в такой момент этого проклятого Алево, а совсем не на то, что допустила ошибку, позволив Григорию забраться не только внутрь моего тела, но и в душу. Нет, это абсолютно исключено! А что касается той милой групповушки в его доме… Ну, для Гриши это, очевидно, в порядке вещей, судя по его поведению, для меня же — нет, но ведь это опять же мои проблемы. Как и то, что меня бесит мысль о Григории и других женщинах, с которыми он сейчас наверняка делает то же, что и со мной. Надо смотреть на это как рационально мыслящий человек. Никакой эксклюзивности мне никто не обещал. Остается утешаться тем, что в таком любовнике, как Григорий, в достатке не только количество, но и качество, которое я успела по достоинству оценить. И не только я… Так! Стоп! Только не снова! Он взрослый мужчина, очевидно, не связанный никакими обязательствами, живущий как ему угодно, а то, что мне его образ жизни кажется неправильным, так это результат моего воспитания и восприятия, или, может, я от природы зажатая ханжа, а не он кобель и похотливое всеядное животное, которое… Аня! Остановись!

Улегшись и завернувшись в одеяло, я, как будто успокоившись, все равно никак не могла уснуть. Перед глазами снова и снова всплывали картинки из того зала, и проявлялись детали, не замеченные тогда из-за эмоций. Женщины там… они совсем не выглядели обычными шлюхами, пусть даже элитными. Естественно, в моем представлении об этом, по крайней мере, а я, прямо скажем, тот еще эксперт в подобных вопросах, и это касается тех дам, на ком еще была одежда, и их было меньшинство. Конечно, о вкусах не спорят, но особых красавиц я там не заметила, как, впрочем, и вызывающих нарядов и откровенного белья. Та блондинка, что с упоением делала минет Алево, была в строгом костюме и туфлях на плоской подошве, больше соответствующих ежедневной одежде офисной служащей, нежели наряду для подобного сексуального приключения. Женщина, что сидела на столе перед рыжим, была в роскошном вечернем платье и драгоценностях, подходящих, скорее, для похода в театр на премьеру, чем для бурного траха на обеденном столе, пусть и в столь экзотичном общем антураже. Но, опять же, возможно, я ни черта в этом не понимаю или мыслю слишком закостенело. И самое главное, это не мое дело, и ни черта меня не касается. Главное, что всем, находящимся там, явно нравилось происходящее, все выглядели совершеннолетними, никто никого не принуждал, и я там была единственной идиоткой, кого это шокировало и вызвало неприятие, что, опять же, мои тараканы, а не косяки взрослых людей, чье право заниматься чем им угодно по взаимному согласию. Одним для удовольствия в сексе нужна интимность, другим по вкусу публичность. Я отношусь к первому типу, Григорий, судя по всему, ко второму, ну, аминь, в добрый путь и все в таком роде!

На том я и отключилась, просто не в силах больше гонять по кругу свои впечатления и переживания и оценивать ситуацию в целом, не говоря уже о принятии каких-то решений.

Вполне естественно, что после стольких напряженных раздумий и сон мне снился соответствующий. Я видела себя будто чужими глазами, со стороны, лежащей совершенно голой на том самом широком столе посреди зала. Единственным источником света в этот раз был полыхающий камин, пламя в котором почему-то не мирно облизывало дрова, создавая ощущение уюта, а прямо-таки гудело, словно так и норовило вырваться из каменных оков. Мои глаза были широко распахнуты, спина выгибалась в экстазе, ногти бессильно скребли деревянную поверхность в поисках хоть какой-то опоры, обнаженная грудь подпрыгивала от грубых толчков Григория. Да, я точно знала, что это он, и даже не просто знала, а как будто была им. Впитывала мучительные гримасы собственной приближающейся кульминации его глазами. Упивалась моими же хриплыми стонами и отчаянными вскриками, наслаждаясь тем, как каждый из них толкает все ближе к сокрушительному оргазму. Шумно, жадно вдыхала одурманивающий запах истинного желания, чистейшего, без всякой примеси… чего? Неважно-о-о! Вокруг стола стояли люди, множество людей, но я могла разглядеть лишь силуэты, ни лиц, ни одежды, хотя была уверена на все сто, что все они смотрят на нас неотрывно. И от этого возбуждение меня, находящейся словно в чужом сознании и теле, достигало состояния сексуального безумия. Потому что я точно знала, что этим безымянным свидетелям доступно лишь смотреть и вожделеть то, чем мне доступно обладать.