— Разве я что-то сделала не так, архонт? — пробормотала тару-ушти перед ним.

— Я хочу, чтобы это сделала она! — ну, конечно, Грегордиан ни перед кем не отчитывается, а только ставит в известность о своих желаниях.

На лице еланьи мелькнуло… облегчение? Да, очень похоже на то. Пламенной страстью к архонту Грегордиану тут никто не пылает, это совершенно очевидно. Не могу сказать, что я их не понимаю.

Наверное, мне должно быть некомфортно обнажаться не только перед мужчинами, которые и так видели меня голой, но и перед этими женщинами, что теперь пялились на меня откровенно враждебно и критично. Вот только за эти несколько суток здесь я уже совершенно забыла, как это — ощущать душевный комфорт, так что без разницы. Степень внутреннего онемения достигла той кондиции, когда все стало безразлично. Быстро раздевшись, я опустилась в почти горячую воду и сдавленно вздохнула от ее ласкающего прикосновения. Но зародившееся удовольствие тут же испарилось, когда Грегордиан напомнил о себе.

— Голем, я здесь и все еще жду!

Скотина! Взяв из рук еланьи пористую мочалку, без всякой жалости стала натирать Грегордиана, стараясь держать ее так, чтобы не касаться его обнаженной кожи и смотреть не на его тело, а за мощное плечо. Но полностью дистанцироваться не удавалось. Щекотный пульсирующий ком зародился в районе диафрагмы и стал медленно, но неумолимо расползаться вверх и вниз, завладевая если и не сознанием, то плотью.

— Нежнее, голем! — прошипел деспот, наклонившись вперед, так что мои соски соприкоснулись с его грудью. Эффект был убийственный для меня. Вершинки мгновенно затвердели, а тело прошило как электричеством. Вскинув голову, я встретилась взглядом с деспотом. Он ухмыльнулся и, не отводя глаз, щелкнул пальцем по моему напрягшемуся соску, отчего я снова вздрогнула. Ублюдок! В ответ я резко провела мочалкой в районе его паха, и Грегордиан дернулся и зарычал. Но я тут же пожалела о сделанном. Потому что он был твердым. И на краткое мгновение сознание заполнили воспоминания, как это ощущалось, когда он двигался в убийственном темпе глубоко внутри. Как его пальцы терли мой клитор, пока я заходилась в крике. Как его рука стискивала мою изнывающую от сладкой боли грудь, пока я корчилась в оргазмических спазмах… та самая рука, что потом сжимала мою ладонь вокруг рукояти клинка, вырезая чужое сердце. Живот снова свело, и к горлу подступила горечь и тошнота. Вернулось состояние полного опустошения. Грегордиан, словно мгновенно уловив изменение, потемнел лицом и развернулся ко мне спиной. Дальше я мыла огромное тело моего бывшего любовника монотонными механическими движениями, мечтая лишь о том, чтобы это закончилось быстрее. Стоны и крики удовольствия за спиной тоже как будто перестали существовать.

— Что-то еще? — равнодушно спросила я Грегордиана, когда закончила с его спиной.

— Нет! — глухо рявкнул он в явном раздражении и, поднявшись на руках, покинул горячую воду, сверкнув своей твердой, словно вырезанной из цельного камня задницей. — Нам подадут сегодня пищу, еланьи?

Недвусмысленная суета сзади тут же затихла. Алево выбрался из воды вслед за деспотом.

— Архонт, я, пожалуй, откажусь от пищи в пользу секса, — заявил рыжий, ухмыляясь и оставаясь на месте.

— Дело твое, Сандалф. Главное, чтобы утром ты мог ходить, — хмыкнул Грегордиан. — Еланьи могут быть весьма требовательными и изобретательными.

— Я точно смогу, а вот за остальных не ручаюсь, — хвастливо ответил рыжий, сдергивая в воду ту самую девицу, что имела глупость возразить деспоту.

Мужчинам и (нехотя) мне были предложены мягкие отрезы ткани, прекрасно впитывающие воду. Вытерев себя, Алево бросил ее на настил, а вот Грегордиан обернул вокруг бедер. Я последовала его примеру, закрепляя на груди материал и прикрываясь хоть немного. Приказа оставаться голой ведь не последовало. В этот момент, наконец, появился Хоуг в сопровождении целой компании местных девиц и с разбега плюхнулся в воду.

— А ты не торопился, — поддел его рыжий.

— Зато многое успел! — довольно оскалился тот, отплевываясь и тряся головой.

Нас сопроводили в один из древесных домов. Вход был низким, так что пришлось сгибаться даже мне. Мебель здесь была, похоже, не особо в чести. Посредине стоял стол, едва возвышающийся над поверхностью пола, покрытый уже знакомыми мне листьями салатного цвета особенно крупного размера. Они и служили тарелками для разнообразных угощений. Вокруг были разбросаны подушки. Не такие шелковые и роскошные, какие «наколдовывал» Алево для меня, но на вид достаточно удобные. При виде пищи мой желудок опять взбунтовался. А когда ноздрей коснулся ее запах, стало намного хуже. Казалось бы, вкусные ароматы вдруг слились для меня и трансформировались в один. Жуткую вонь из гнезда накки. Запах смерти и страданий. От усилий скрыть свою реакцию выступили слезы. Алево и Грегордиан развалились за столом и стали молча с аппетитом есть.

— Почему здесь только женщины? — спросила я, просто чтобы хоть как-то отвлечься от дурноты, упорно стараясь смотреть в сторону.

— Потому что мужчин, а точнее, самцов тару-ушти ты имела удовольствие наблюдать, когда мы пересекали болото, — охотно ответил Алево и закинул в рот очередной кусочек чего-то, похожего на жареную рыбу. Я снова поспешно отвела глаза.

— Эти… те, кто пытался нас там сожрать, это они? — Тоже мне, нашел удовольствие! И вообще-то ни одного я так и не увидела и не сказать, что об этом сожалею.

— Тару-ушти не едят ничего, кроме рыбы. Просто убили бы, если бы осмелились, — почти легкомысленно пожал плечами блондин.

— Почему? — хотя к чему вопрос? В этом мире явно нет существ, не пытающихся убить других, не важно, в каких целях.

— Потому что они совершенно бесплодны. И для того, чтобы их род не прервался, их женщины должны получать семя любых других племен фейри, голем. Но то, что они вынуждены с этим смиряться, не добавляет им добросердечия и радушия к гостям мужчинам. Поэтому они с удовольствием растерзают того, кто окажется им по зубам.

— Очередные творения вашей Богини? — скривившись, уточнила я.

— Точно! — довольно отозвался Алево.

— Зачем она создает что-то или кого-то вроде плотоядных цветов, накки и вот этих бедолаг, вынужденных смиряться с необходимостью подкладывать своих женщин под чужаков ради потомства?

— Потому что может! — подал голос молчавший до сих пор Грегордиан. — Ты не ешь!

Само собой, это не вопрос.

— Я… не могу.

Я избегала смотреть на деспота, вместо этого наблюдая, как предупреждающе сузились ярко-голубые глаза блондина напротив. Вот только это бесполезно.

— Я приказываю тебе поесть! — повысил голос деспот. — Завтра нам идти целый день. Мне не нужно, чтобы ты плелась и ныла.

Говори, что хочешь!

— Ты можешь приказать хоть сто раз. Это ничего не изменит, — равнодушно ответила, игнорируя гневную гримасу Алево.

— Ты сомневаешься в моей способности заставить тебя сделать то, что я приказываю? — жуткие вкрадчивые нотки в голосе, от которых мурашки по телу. Вот только никакие мурашки не смогут забраться достаточно глубоко, чтобы пробудить прежний отклик.

— Нисколько! В принуждении ты, очевидно, профи!

— Подойди! — рыкнул Грегордиан и, когда я послушалась, рванул за руку, вынуждая упасть на колени на подушку. От резкого движения ткань развернулась и опала.

Схватив с листа кусочек, он поднес к моему рту.

— Ешь! — приказал деспот.

От болезненно сжавшегося узла в животе у меня даже зубы свело. Но я, преодолевая дикое сопротивление организма, разжала их и приняла пищу. Словно питомец из рук владельца. И это было отвратительно. Нет, не столько сам факт подобного насильственного кормления, потому что пальцы Грегордиана скользнули по моим губам аккуратно и, можно сказать, почти нежно. При других обстоятельствах это выглядело бы, наверное, чувственной игрой. Но вот вкус… На моем языке будто оказался грязный песок, и чем дальше я жевала, тем хуже становилось. В итоге я все же не смогла выдержать и, вскочив, побежала к выходу, где и выплюнула эту мерзость.