Мишель не помнила, сколько времени беззвучно прорыдала, уткнувшись лицом в подушку, в окружении кукол и плюшевых игрушек младшей сестры. Постепенно дом окутала тишина — слуги закончили с уборкой и разбрелись по своим комнатам. Лишь снаружи тревожно шумели деревья; да луна, наполовину сокрытая тучей, серебрила застланный ковром пол. С соседней кровати слышалось мерное посапывание Элиз, крепко обнимавшей шитую из лоскутов куклу. Старую и неказистую, особенно по сравнению с её фарфоровыми «подружками». Зато самую любимую. Ведь это был подарок Мишель. А той в своё время её смастерила няня.

Мысль о том, что завтра она расстанется с дорогими сердцу краями, с Силой, без которой уже не мыслила жизни и которую могла черпать только из родной земли, а главное — окажется далеко-далеко от Галена, сводила девушку с ума.

Мишель искренне верила, что Донеган не испытывал к невесте никаких чувств. Разве что дружеские, да и то вряд ли. А значит, эта свадьба разобьёт не только ей сердце. Брак со старшей Беланже несомненно превратит наследника Блэкстоуна в самого несчастного мужчину на свете.

В то время как она, Мишель, могла бы сделать его по-настоящему счастливым.

— И сделаю! — свесив ноги с кровати, решительно заявила девушка, даже в самые горькие минуты отчаянья не терявшая боевого духа.

Что-то внутри болезненно кольнуло — осознание того, что после этого Флоранс наверняка её возненавидит. Но о последствиях средняя Беланже предпочитала не думать. Так уж она была устроена — всегда бросалась в омут с головой, не задумываясь о том, кого ещё случайно либо же намеренно могла за собой утянуть.

На цыпочках, избегая наступать на скрипучие половицы, Мишель прокралась в их с Флоранс спальню, оглашаемую короткими громкими храпами — ещё один повод для того, чтобы спасти Галена! — схватила первое попавшееся платье, шаль со шляпкой, не забыв и о красном сафьяновом мешочке на витом шнурке, хранящем в себе землю Лафлёра. А также жестяную коробку из-под конфет со всеми своими сбережениями за год — Мари Лафо не станет помогать задаром.

Осторожно притворив за собой дверь, Мишель спустилась на первый этаж и поспешила в комнату, в которой крепко спали Серафи и няня Элиз. Настолько крепко, что не сразу удалось добудиться до шестнадцатилетней рабыни.

— Мисс! Что вы здесь де…

Мишель приложила палец к губам и жестом велела Серафи следовать за ней. А когда девушка, сонно зевая, доплелась наконец до коридора, шёпотом приказала:

— Помоги мне собраться. И сама одевайся.

— Зачем? — вытаращила на хозяйку и без того большие, навыкате глаза служанка и взволнованно, громче, чем следовало бы, спросила: — Мисс Мишель, что вы опять задумали?

— Да тише ты! — шикнула на рабыню Беланже. Поколебавшись с мгновение, бесстрашно сказала: — Мне нужно повидать Королеву.

Серафи тоненько вскрикнула, прижала руки к лицу. С мольбой и страхом заглянула в лицо госпожи, но не нашла в нём ничего, кроме отчаянной решимости.

Мишель боялась не столько встречи с нью-фэйтонской колдуньей, сколько того, что её план может провалиться. Вдруг кто-то из рабов, спящих в белёных извёсткой хижинах неподалёку, услышит, как она выводит из конюшни Полночь — вороную кобылу, получившую такую кличку за свой иссиня-чёрный окрас. Наверняка глупый раб сразу побежит докладывать о беглянке хозяину.

Или же ей не повезёт повстречать в городе кого-нибудь из соседей, из тех друзей отца, которые любили допоздна засиживаться в салунах, кутить и проматывать деньги за игрой в покер.

Девушка в отчаянье закусила губу. Если её вернут домой прежде, чем она повстречается с Мари Лафо, — всё пропало! Разве сможет она отыскать в Доргрине приличного вуду-колдуна? Мишель скептически усмехнулась. Конечно же, нет! Кроме повитух да знахарок в той глуши больше никого не водилось.

У неё оставалось в запасе всего несколько часов. Одна короткая ночь, которая станет — девушка в этом не сомневалась — переломной в её судьбе.

Серафи тоже боялась. Не того, что их вдруг поймают и погонят обратно в Лафлёр. И даже не назойливых, а иногда и опасных во хмелю джентльменов, которые могли повстречаться им на пути к ведьме. Госпожа легко вразумит пьянчуг с помощью Силы.

Серафи боялась Королевы и её тёмного колдовства.

Слухи о Мари Лафо ходили разные. Юная рабыня могла припомнить с дюжину страшных историй, а то и больше, о кровавых обрядах, в результате которых погибали люди. Кто-то быстро, сгорая в одно мгновенье. А кто-то медленно и мучительно.

— Ну что же ты застыла, как пень с глазами?! — прикрикнула на рабыню Мишель. — Скорей залезай в седло!

— Мне… мне страшно, мисс, — дрожа, как осиновый лист, проклацала зубами девушка. Поплотнее закутавшись в шерстяную шаль, чуть слышно повторила: — Так страшно…

— А станет ещё страшнее, когда я с утра пораньше прикажу тебя выпороть!

В отличие от Флоранс, средняя Беланже никогда не воспитывала слуг при помощи кнута и палки, была вспыльчивой, но быстро отходила. Однако сейчас Мишель готова была пригрозить Серафи каким угодно наказанием, лишь бы та перестала ныть и подошла наконец к лошади, апатично выщипывавшей придорожный сорняк.

Шмыгнув носом, служанка неуклюже умостилась в седле. Двигалась она неторопливо, до последнего надеясь, что вот кто-то из домочадцев проснётся, обнаружит, что хозяйская дочка исчезла, и их успеют остановить прежде, чем они покинут пределы поместья.

Но надеждам Серафи не суждено было сбыться. Ей ничего не оставалось, кроме как последовать за госпожой, уверенно пришпорившей лошадь. Полночь сорвалась с места и понеслась по широкой аллее, обрамлённой старыми могучими деревьями. Густые кроны тянулись друг к другу, почти смыкаясь над головами девушек, закрывая собой подёрнутое туманной пеленой небо.

С тяжёлым вздохом Серафи тронула поводья. Вскоре они уже мчались вдоль сахарных полей по направлению к Нью-Фэйтону. За сахарной плантацией Беланже начинались владения О’Фарреллов, с которыми Аделис и Вальбер были в приятельских отношениях. Старшие сыновья О’Фарреллов не первый год ухлёстывали за Мишель, свято веря, что однажды своенравная красавица станет одному из них женой.

Но Мишель не видела рядом с собой никого, кроме Галена.

Девушкам повезло, они без приключений добрались до города. Несмотря на поздний час, жителям Дальвинского квартала, названного в честь первых иммигрантов из далёкой Дальвинии, несколько веков назад переплывших океан в поисках лучшей жизни, было не до сна.

Серафи никогда не любила этот город. Поговаривали, что на том месте, где был возведён Нью-Фэйтон, прежде простиралось болото. Коренные жители этих земель, люди-волки, прозванные белыми поселенцами «лугару», хоронили на болоте своих умерших и считали его священным. «Город на костях» — не без трепета отзывались рабы о Нью-Фэйтоне.

В увеселительных заведениях Дальвинского квартала гремела музыка, в окнах звенели стёкла от хохота и громких возгласов. Мишель напряжённо озиралась, опасаясь увидеть коляску какого-нибудь знакомого. Серафи тоже вертела головой. Ёжилась, вспоминая истории о духах и привидениях, на прахе которых был построен город. Если верить молве, ночами они покидали свои могилы, расползались по подворотням и, затаившись, ждали появления одинокого прохожего, чтобы как следует его напугать. А самые злые не ленились разбрасываться проклятиями. Серафи очень не хотелось быть проклятой во цвете лет. Девушка мечтала повернуть обратно, а потому её серая лошадка в яблоках еле переставляла ногами.

— Мисс Мишель, давайте вернёмся домой. Ну, мисс Мишель, пожалуйста, — жалобно скулила служанка.

Бедняжка вскрикнула от неожиданности, когда двери салуна, формой напоминавшие крылья летучей мыши, распахнулись, выплюнув двух едва державшихся на ногах молодых мужчин. Один был без шляпы, с галстуком, повязанном впопыхах, и мятом костюме из дорогого коричневого сукна. У другого за головой болталась шляпа, зато не имелось сюртука. И рубашка, вместо того чтобы быть аккуратно заправленной в брюки, белела навыпуск.