Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное — пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт.

Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств.

Девушка успешно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нём как вкопанная. Вдали тёмной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт.

Мишель попала в ловушку ужаса, ещё более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от неё свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила с себя оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении.

Понимала, что её заметили — об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, — и тем не менее не могла остановиться, надеялась ещё хотя бы на несколько секунд побыть свободной.

Но её лишили и этого. Спрыгнув с ещё не успевшей притормозить коляски, Гален схватил девушку в охапку. Злые слёзы бессилия брызнули из карих глаз.

— Пусти! Пусти! Пусти же меня-а-а!!! — Мишель царапалась, как разъярённая кошка, дёргала ногами, тщетно пытаясь вырваться. Рыдала, захлёбываясь криком, изворачивалась ужом, мечтая побольнее укусить обидчика.

Тщетно. Хватка у Донегана была железная.

«И в груди вместо сердца тоже, наверное, уже порядком проржавевшая железяка!» — уходя за грань реальности, мысленно простонала девушка.

Сознание и кожу у виска, прежде чем веки, отяжелев, сомкнулись, обжёг яростный шёпот:

— Я же сказал: ты моя! Не отпущу. Ни сейчас и никогда!

Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновенье. И тогда сердце, глупое, забьётся чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам-родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения.

Она не пленница. Мишель Беланже — беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.

А главное, она свободна и никому не принадлежит!

Но это была неправда.

Девушка беспокойно завертелась, чувствуя, как тело покрывается испариной, а одежда словно бы тает. Исчезает одеяло, белёсым маревом стекая на пол. Обнажая её перед настырным, без стыда и совести наблюдателем.

Гален раздевал её взглядом.

Мишель подскочила на постели, глотнула ртом воздух, которого вдруг стало мало. Кислорода катастрофически не хватало. И утренней прохлады, что сумела бы потушить пламя румянца на щеках.

От пристального, жадного внимания Донегана становилось жарко. Невыносимо душно. Но вместо того чтобы скинуть одеяло, девушка натянула его до самого подбородка.

— Что ты здесь делаешь? — голос прозвучал болезненно хрипло, и в первое мгновение Мишель даже не поняла, что это она что-то произнесла.

— Ты совсем другая во сне. Такая трогательно-беззащитная. Не всякой девушке удаётся сочетать в себе невинность с порочной соблазнительностью.

Несмотря на то, что солнце было высоко в небе и щедро освещало комнату, превратившуюся для Мишель в ненавистную клетку, вокруг Галена, казалось, сгущалась тьма.

Тьма таилась и в его взгляде, полном неудовлетворённого желания.

Неудовлетворённого пока. Мишель вздрогнула и с силой, на какую только была способна, вцепилась в одеяло.

— Ты теперь всё время будешь здесь торчать и пялиться на меня?! — Если два дня назад, проснувшись и увидев Галена, она почувствовала дурманяще-сладкий вкус радости — от осознания, что он рядом, то теперь на губах горчило от страха.

Молодой человек расслабленно откинулся на спинку стула.

— Разве мог я отказать себе в удовольствии провести с тобой какое-то время? Хоть, признаюсь, удовольствие это несколько сомнительное. Я бы даже сказал, изощрённое. Смотреть и не иметь возможности прикоснуться. К твоей коже. Твоим губам.

Донеган потянулся, сцепив за головой пальцы. Плавно поднялся на ноги, словно хищник перед атакой, и Мишель вся внутренне напряглась.

— Нет, возможность у меня, конечно, есть. Но мне бы всё же не хотелось принуждать тебя силой.

— А сейчас ты чем занимаешься? — прошипела пленница, мечтая стать кошкой и расцарапать ухмыляющуюся, самодовольную физиономию наследника Блэкстоуна. — Насильно удерживаешь меня в этом доме!

Мишель подалась вперёд, представляя, как будут смотреться следы её ногтей на холёном лице Донегана. От резкого, неосторожного движения одеяло сползло до пояса, и к своему стыду мисс Беланже обнаружила, что на ней лишь тонкая полупрозрачная сорочка из кальвийского шёлка. Девушка судорожно прижала руки к груди, съёжившись под опасно полыхнувшим взглядом, и поспешила снова прикрыться.

— Тебя переодевал не я. — Гален с сожалением посмотрел на пленницу, глубокомысленно добавив после секундной паузы: — Хотя, возможно, следующей ночью…

Мишель в страхе сглотнула горечь, теперь комом осевшую в горле.

— Только посмей меня тронуть!

— И что тогда? — едва различимо усмехнулся Донеган.

В чертах лица, некогда казавшихся Мишель такими красивыми и благородными, теперь отчётливо проступала вся его порочность.

— Я… я тогда… — Девушка задохнулась от негодования и осознания собственного бессилия. Притихла, исподлобья глядя на своего мучителя.

В два шага преодолев короткое, разделявшее их расстояние, Гален оказался рядом. Мишель вскрикнула, вжалась в спинку кровати, когда он к ней наклонился. Медленно, будто издеваясь, провёл по щеке костяшками пальцев, оставляя на коже пусть и невидимый, но явственно ощутимый след прикосновения-ожога.

От бесстыдного шёпота, от близости губ, о прикосновениях которых она прежде так долго грезила, а теперь готова была искусать их до крови, если Донегану хватит наглости полезть к ней с поцелуями, кружилась голова и что-то внутри вспыхивало раз за разом, словно в животе и груди было полно сухих щепок.

А в голове — опилок. Раз хватило ума или, скорее, безрассудства довериться чарам Мари Лафо.

И вот теперь она пожинала плоды своего безумства.

— Ты же хочешь быть со мной. Быть моей. Просто боишься себе в этом признаться. Обманываешься, — коснулся губ пленницы большим пальцем, заставляя их разомкнуться.

Мишель дёрнула головой, пытаясь избавиться от очередной навязанной ласки.

— Стать твоей на пару недель? Временным развлечением до того, как женишься на моей сестре? — От ярости шумело в голове. — Я не рабыня, Гален! Не кукла, с которой можно играться, когда припечёт. Это не я, а ты себя обманываешь!

Пытка близостью закончилась так же внезапно, как и началась. Донеган выпрямился, жестом пригласил «гостью» за стол, проговорив совершенно спокойным, ничего не выражающим голосом:

— Думаю, мисс Беланже, ваши родители будут рады получить от вас весточку. — Не слышалось больше в нём плохо сдерживаемой страсти и нетерпения. — Из Доргрина. От вас требуется лишь написать письмо. А об отправке я сам позабочусь.

— А если не напишу? — Вскинула голову, словно бросала вызов, и застыла, примороженная к перине колючим, ледяным, опасным взглядом хищника.

— Милая, я не привык слышать «нет» в ответ. А ты в последнее время слишком много и слишком часто мне отказываешь. Не хотелось бы, чтобы это вошло у тебя в привычку. — Гален отодвинул стул. Деревянные ножки проскрипели по полу, больно резанув слух девушки. — Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к Силе. Мне не нравится, когда ты превращаешься в безвольную марионетку.