Да и эти мальчишки, его отродье! — Резко поднявшись, мужчина заходил по комнате, меча безумный взгляд из стороны в сторону. — Тоже должны быть наказаны. Представляю, что почувствует Кейран, когда узнает, что растерзал свою любимую. Или это будет Гален? Мне в общем-то без разницы.

— Ты ненавидишь Донеганов… Но почему из-за твоей ненависти должна умирать я? — сморгнув слёзы, застывшие на ресницах, прошептала девушка.

Бартел раздражённо передёрнул плечами, словно отгонял севшую ему на пиджак назойливую муху.

— Твоя жизнь, Мишель, не представляет для меня ни ценности, ни интереса. У меня есть цель, а ты — способ её достижения. Пешка, которой придётся пожертвовать в важной для меня игре.

Он умолк, когда в углу зашевелилась, застонав, Серафи.

— И ей я тоже найду применение. — Мужчина приблизился к рабыне. — А пока, красавица, наберись терпения. Как только стемнеет, я отвезу тебя в лес, и ты узнаешь настоящих Донеганов — убийц и чудовищ.

Мишель так и не удалось выяснить, что стало с Аданом: отвечать на её вопросы ни Бартел, ни его бандиты больше не утруждались. С Серафи поговорить ей тоже не дали. Как только рабыня пришла в себя, её куда-то увели, а все попытки Мишель разузнать о её дальнейшей судьбе разбивались о стену молчания.

— Ненавижу вас… Ненавижу! — шептала девушка, вжавшись в угол, с ужасом следя за тем, как в комнате сгущаются сумерки. Ползут, подкрадываются к ней, загоняя в ловушку.

Вот за окном в густой листве блеснул последний луч света, и внутри у пленницы всё заледенело: совсем скоро её отвезут обратно на болота, где ночью и помимо Донеганов хватало охотников.

И снова её бедные родители будут с ума сходить от беспокойства. Поди уже решили, что их дочь окончательно помешалась из-за помолвки и снова сбежала, а значит — Мишель отчаянно на это уповала — её будут искать. И если Всевышнему будет угодно, найдут прежде, чем это сделают Гален или Кейран.

Вытерев заплаканное лицо рукавом, Мишель замерла, прислушиваясь. Как же ей хотелось услышать дробь лошадиных копыт, крики всадников, такой родной и долгожданный голос отца! Вот только к огромному разочарованию девушки, в окрестностях царила не только тьма, но и тишина.

— Меня будут искать и найдут. Обязательно найдут! Я в этом уверена, — повторяла Мишель как молитву или заклинание. То, во что истово верила и на что так горячо надеялась.

Пока не вернулся Бартел в сопровождении двух головорезов и не приказал, исходя сарказмом:

— Помогите мисс Беланже добраться до коляски. Она сейчас не в том состоянии, чтобы передвигаться самостоятельно. Но, конечно же, перед тем как бросить одну, мы вас развяжем, не переживайте.

Мишель сопротивлялась как могла. Впрочем, в своём теперешнем положении могла она не так уж много: на её жалкие попытки ударить хотя бы одного из конвоиров локтем или вырваться никто не обратил внимания. Её бесцеремонно доволокли до экипажа и грубо швырнули на сиденье коляски.

— Забыл сказать, мисс, вас, конечно же, будут искать, — водружая на голову шляпу, приблизившись, сказал Бартел. — Но я позаботился о том, чтобы направить ваших родных и соседей по ложному следу. Так что сегодня вы уж сами за себя. Это я к тому, чтобы не расслаблялись, и, как только услышите, почувствуете приближение этого зверья — бегите. Бегите, не оглядываясь и не останавливаясь. Мне бы не хотелось, чтобы вы сдались слишком рано. Это будет таким разочарованием.

— Донеганы чудовища, потому что вынуждены быть ими, а ты — потому что получаешь удовольствие от страданий других, — не сумев совладать с собой, выплюнула в лицо негодяю девушка. — У них нет выбора, а ты сам свой сделал. Сам добровольно стал монстром. Это ты чудовище!

— Пусть даже и так, — равнодушно пожал плечами Бартел, а отступая, с усмешкой добавил: — Меня это нисколько не смущает. Отвезите её поглубже в чащу! — приказал наёмникам, после чего насмешливо поклонился будущей жертве Донеганов. — Мисс Беланже, увы, но мы с вами больше не свидимся. Захватывающего вам приключения!

Проводив экипаж с пленницей торжествующим взглядом, Бартел приказал привести к нему рабыню. Юную, красивую — всё как и заказывала Королева. Мужчина предвкушающе потёр руки. Оставалось расплатиться с Мари Лафо, отдав ей девку, и можно будет начинать праздновать победу!

Мишель не могла точно сказать, сколько времени она тряслась в коляске, словно сваленный на сиденье мешок батата. Верх экипажа предусмотрительно подняли, чтобы скрыть пленницу от посторонних глаз. Впрочем, в эти глухие места всадники наведывались нечасто, а потому им так никто и не повстречался.

Дневной зной спал, уступив место вечерней прохладе, которая в лесу, вблизи болот, ощущалась ещё сильнее. Ночи здесь по-прежнему были промозглыми, сырой липкий воздух казался почти осязаемым, влагой оседал на коже, ядом проникал в лёгкие. Кипарисы в седых нитях мха напоминали косматых великанов из страшных сказок, что в детстве рассказывала ей Чиназа. Мишель часто представляла себя на месте героинь таких историй и сейчас отдала бы полжизни, лишь бы всё происходящее оказалось плодом разыгравшегося воображения, а не ужасной реальностью, которая не отпускала.

Продержаться здесь одной до рассвета? Даже без жаждущих крови волков сделать это будет непросто. А уж когда её след возьмут охотники…

«Дура! Аэлин, какая же ты дура! Хотела отвадить от меня Кейрана, а вместе этого свой единственный шанс на спасение превратила в приманку для прОклятого зверя. Идиотка!» — мысленно бушевала Мишель.

Себя она тоже ругала, такими словами, которые прежде себе даже в мыслях упоминать не позволяла. Ругала, пока её отвозили в чащу, ругала, пока волоком тащили из коляски.

— Может, так и оставим связанной? — предложил бандит со шрамом, швырнув девушку на землю. — Для надёжности.

— Ещё скажи, пристрелим! — хмыкнул второй наёмник с глухим гнусавым голосом и отвратительной привычкой ежеминутно сплёвывать себе под ноги.

— А почему бы и нет? — доставая заткнутый за пояс пистолет, усмехнулся первый. — Кто его знает, сожрут или не сожрут. А так наверняка сдохнет.

За те короткие несколько секунд, пока бандиты решали её судьбу, у Мишель едва сердце от ужаса не остановилось, что, несомненно, тут же прекратило бы их спор.

— Хозяин платит — хозяин решает, — философски изрёк гнусавый. — Сказал развязать, развяжем. Пусть побегает, тебе что жалко, что ли? Далеко всё равно не убежит. Девка нежная, леди. А леди бегать не умеют.

— Да я просто так предложил, — убирая пистолет, проворчал наёмник и, к ужасу Мишель, достал заткнутый за голенище сапога охотничий нож.

Девушка дёрнулась, попыталась отползти, но сильная рука бандита тут же сдавила ей запястья.

— А жить-то хочется, да, красавица? — загоготал мужчина.

Придавив пленницу к земле коленом, разрезал верёвки, освободив ей руки и ноги.

— Сволочи! Какие же вы сволочи! — Мишель взвилась на ноги и, растирая саднящие запястья, отшатнулась от негодяев. — Гады!!!

— Кричи громче, чтобы не только унюхали, но и услышали, — засмеялись бандиты.

И тот, что гнусавил, в очередной раз сплюнув себе под ноги, забрал нож у своего сообщника. Отскочить ещё дальше Мишель не успела: наёмник оказался и быстрее, и сильнее. Схватив девушку за руку, полоснул по ладони острым лезвием, заставив её вскрикнуть от боли.

— Это за сволочь и за гада. Ну и чтобы охота стала ещё захватывающей. — С этими словами он отвернулся и направился к экипажу.

— Не скучай, красавица! — отсалютовал ей шляпой бандит со шрамом и, насвистывая себе под нос какую-то весёлую песню, присоединился к своему подельнику.

Мишель прижала окровавленную ладонь к груди, чувствуя, как платье под ней становится влажным, а боль, пульсируя, нарастает, обжигая кожу невидимым огнём.

— Сволочи, — сквозь слёзы повторила девушка, проводив коляску ненавидящим взглядом. — Чтоб вас уже этой ночью повесили! — пожелала своим мучителям, после чего оторвала от нижней юбки широкий лоскут ткани и как могла перевязала им ладонь, морщась от боли и стараясь не смотреть на кровоточащую рану.