Важное для себя.

Девушке повезло. Служанки только начали собирать её вещи и ещё не успели добраться до заправленной поутру постели, чтобы снять простыни и встряхнуть одеяло.

— Выйдите! — велела Мишель с порога, лихорадочно оглядывая комнату.

С губ сорвался облегчённый вздох, когда она обнаружила кровать нетронутой. Рабыни недоумённо переглянулись, и та, что стояла ближе к гостье — молоденькая и ладная, как вырезанная из чёрного дерева статуэтка, осмелилась на робкое возражение:

— Но, мисс Мишель, нам велено скорей здесь прибраться.

— А я вам приказываю скорее отсюда убраться! — Девушка скрестила на груди руки и недобро сощурилась. Должно быть, слишком недобро, потому что горничные от неё слаженно отшатнулись. — Или мне пожаловаться на вас мистеру Донегану? Так соскучились по порке?

Мишель понимала, вышло грубо. Она напомнила самой себе Флоранс, когда та бывала не в духе. Но в тот момент пленнице было не до любезностей. Единственное, что её волновало — это дневник, который следовало как можно скорее перепрятать в надёжное место.

Мишель прислонилась к двери, пропуская рабынь, испуганно засеменивших к выходу. Задев её пёстрыми ситцевыми юбками, девушки чуть ли не кубарем покатились с лестницы: так спешили оказаться подальше от взбалмошной хозяйской гостьи. А сама гостья тем временем понуро размышляла о том, что перепрятать исповедь Каролины она-то перепрячет. И дочитать наверняка дочитает. А потом бокор заберётся в её сознание, выжжет магией воспоминания, и забудет она о своих открытиях. Как и обо всём остальном, что приключилось с ней в ненавистном Блэкстоуне.

Впору было самой начинать вести дневник и записывать туда все мало-мальски важные события. Вот только и в этом не было смысла. Донеганы кто угодно, но только не идиоты. Сначала покопаются в её вещах, прощупают каждую митенку и вуалетку и только потом посадят на поезд.

Если вообще посадят, а не передумают и не утопят в болотах.

Мишель уже успела понять: ради благополучия семьи Сагерт Донеган пойдёт на многое. Вполне вероятно, что и на убийство решится. Тем более, что в их краях скрыть следы преступления было несложно.

На душе снова скребли кошки, и даже вовремя «спасённая» история жизни Каролины Донеган-Фоулз, заключённая в переплёт из растрескавшейся кожи, не смогла прогнать тревогу. Меланхолично перелистывая страницы в поисках момента, на котором остановилась, Мишель услышала, как за дверью едва слышно скрипнула половица. Резко подхватившись, девушка успела положить дневник на дно дорожного сундука, в который служанки уже начали складывать её вещи. Прежде чем в комнату, постучав, вошёл управляющий поместьем.

Как всегда, одетый безукоризненно и даже щеголевато, в коричневый костюм-тройку, расчерченный тонкой, лимонного цвета клеткой. С гладко зачёсанными назад, напомаженными волосам и холёными усами, которые Бартел любил приглаживать, даже этого не замечая.

Отвратительная, по мнению Мишель, привычка. Впрочем, всё в этом человеке было ей отвратительно.

— Мисс Беланже, если позволите, я бы хотел показать вам вашу комнату.

Удивлённая столь любезным к ней обращением, да ещё и сдобренным галантным поклоном, девушка молча кивнула. Бросила тревожный взгляд на сундук и, попросив, чтобы вещи принесли к ней незамедлительно, последовала за управляющим.

Пока шли по коридору, навстречу бившим в окно лучам горячего южного солнца, под которыми на ставнях выгорала, трескаясь, голубая краска, а цветы в терракотовых кашпо жалило жаром, Бартел не проронил ни слова. Если и смотрел в сторону гостьи, то исподволь, осторожно. Не позволял себе, как прежде, слишком пристально её разглядывать и больше не ухмылялся.

«Неужели Кейран постарался?» — приятно удивилась Мишель, но тут же запретила себе даже в мыслях благодарить среднего Донегана. То, что он заступился за неё перед этим усатым выскочкой, не отменяло того, что со вчерашнего дня для Кейрана она как пустое место. Прозрачнее воздуха, меньше песчинки.

На табакерку какую-нибудь и то больше внимания обращают.

Девушка обиженно поджала губы и, хлопнув перед скривившейся физиономией управляющего дверью, стала знакомиться со своей новой комнатой.

В последовавшие за этими событиями дни обида Мишель на Кейрана только усилилась. Пленница никак не могла отделаться от ощущения, что в его присутствии она и правда становилась неинтересным, недостойным его внимания предметом. Надоевшей до оскомины безделушкой, которую уже давно пора выбросить. Или того хуже — насекомым, которого так и хочется раздавить, но останавливает чувство брезгливости.

Впрочем, своим обществом Кейран баловал её нечасто. Предпочитал проводить время за пределами усадьбы. Что вызывало досаду не только у Аэлин — его законной невесты, но и у Мишель. Хоть она досадовать не имела права.

Кто он ей такой? Вот именно — никто. Но сколько Мишель себя в этом ни убеждала, каждое его появление вызывало в ней самые разные, неподвластные контролю разума чувства: злость и радость, облегчение и тревогу. Смущение, которое ей, в принципе, было не свойственно и от которого в обществе Кейрана Донегана Мишель никак не могла отделаться.

Гален тоже не оставлял её равнодушной. Вот только провоцировал совершенно другие эмоции. Мишель раздражала снова наброшенная на лицо лживая маска. Маска галантного, обходительного джентльмена, готового пылинки сдувать со своей дамы сердца. И каждую свободную минуту проводить с нею же.

Поэтому у Мишель теперь свободного времени не было.

Катрина и Аэлин от брата недалеко ушли. Ни с того ни с сего вдруг начали испытывать к пленнице симпатию, почти что родственную, и называли себя её подругами. Звали в розарий посидеть в беседке, повышивать вместе в библиотеке, прогуляться по зелёным, обсаженным кедрами аллеям.

Но, странное дело, ни мисс Донеган, ни мисс Кунис никогда не приближались к воротам. Как будто страшились мира, таившегося за кованым узором.

В основном все разговоры Катрины и Аэлин сводились к старшему брату, которому девушки, не уставая, пели дифирамбы. Нахваливали его достоинства и делали вид, что в Галене нет и не было недостатков. И то, что Мишель находится здесь, — не похищение, а отчаянный поступок безоглядно влюблённого молодого человека. В лучших традициях авантюрных романов.

Мишель практически не бывала одна. Только по вечерам у неё появлялась возможность погрузиться в чтение про чужую жизнь. Но внимания девушки хватало на две-три страницы дневника, а потом она незаметно засыпала, во сне ища спасение от слабости и головной боли, что порой её беспокоили.

Вот только во снах ей не было спасения от братьев Донеган.

Назойливое внимание старшего раздражало. Безразличие среднего — злило и неприятно задевало. Оставалось только гадать, куда подевался Кейран-ловелас, с лица которого не сходила самодовольная улыбка, а от долгого, внимательного взгляда можно было запросто превратиться в искру.

В дни, когда Кейран не покидал поместье, Аэлин купалась в его внимании и улыбках, о которых Мишель теперь оставалось только вспоминать. С обидой и какой-то собственнической ревностью. Увидев их однажды в библиотеке, сидящими плечом к плечу и читающими вместе какую-то книгу, Мишель с трудом подавила в себе желание швырнуть в них вазой. Аэлин застенчиво кусала губы, кокетливо заправляла за ухо смоляную прядку и так и норовила коснуться руки молодого человека. Тоже кокетливо-застенчиво. А Мишель, за ними наблюдая, продолжала думать о вазе, осколками разлетающейся по библиотеке. Разбить хотелось не только её, но и царившую в комнате идиллию.

Однако она сдержалась, бесшумно скользнула обратно за порог. Не заметила — скорее, почувствовала взгляд, долгий, обжигающий, от которого запросто могла подскочить температура. И поспешила наверх, запрещая себе думать о Донегане и собираясь вместе с Каролиной тайком отправиться на свидание к оборотню.

В тот вечер Мишель чувствовала себя особенно усталой и разбитой и уснула с раскрытой книгой.