А я не смогу жить дальше.

Теперь я в полный голос могу прокричать, что мой муж — чудовище. И это будет не оскорбление, а истина, которой он так стыдится. Зверем он был и раньше, а теперь раз в месяц Даген Донеган вынужден сбрасывать маску всеми уважаемого джентльмена, достопочтенного семьянина и превращаться в животное.

В волка, хищника, убийцу, каким был всегда. Под действием чар Донеган обнажает истинное обличье, и я ликую каждое полнолуние, потому что вижу своего настоящего мужа.

Мне нравится чувствовать его бессильную ярость. Нравится осознавать, что не одна я стала жертвой проклятия.

Лугару отомстили за смерть своих братьев. Отомстили мне, отомстили Дагену. Отомстили всей нашей семье.

Иногда мне хочется, чтобы мой ребёнок вообще не родился. И чтобы Даген умер во время одной из своих полуночных охот, умер прежде, чем передаст тьму, что несёт в себе, своим потомкам. Я молюсь об этом каждый вечер, уповаю на милость Всевышнего.

Но, кажется, он вместе с шейвари проклял нас и это поместье.

Последние несколько страниц Мишель не читала — лихорадочно скользила по строчкам взглядом, запинаясь, возвращаясь то к одному, то к другому абзацу. Шумно сглатывала, чувствуя, как на лбу выступает испарина и дрожат уже не только пальцы — дрожит она вся. От открывшейся правды, от жуткого признания.

От осознания что это за семья.

— Волки…

Схлопнулись половинки ударившегося об пол дневника. Мишель спрятала руки в складках юбки, тщетно пытаясь унять дрожь, и зажмурилась, задаваясь одним единственным вопросом: что это? Выдумки сумасшедшей или истина, которую так тщательно скрывают Донеганы?

Постыдная тайна их прошлого.

— Чудовища… — затуманенный взгляд устремился к небу, затянутому молочной пеленой.

Сквозь неё пробивались последние закатные лучи. В аллее шумели кедры — надрывно, тревожно, зловеще — и ветер вплетал в тёплый весенний воздух запахи приближающейся грозы.

— Вот-вот загремит, — пробормотала Мишель, сама не понимая, о чём говорит. Куда идёт.

Поднявшись, на негнущихся ногах девушка покинула комнату, позабыв об оставленном на полу страшном признании Каролины Фоулз. Не чувствуя под собой опоры, спустилась по лестнице, рассеянно вслушиваясь в звуки собственных шагов. А больше ничто не нарушало мертвенную тишину старого дома.

Вздрогнула, когда в лицо ударило вечерней свежестью, потянуло сыростью с болот, и уже уверенно сказала, обращаясь не то к самой себе, не то к пустынной в этот час аллее, присыпанной серой крошкой:

— Точно будет дождь.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Гален покинул усадьбу ещё ранним утром и мистер Донеган тоже куда-то уехал. Кейран вообще в последнее время ей на глаза не показывался, а значит, можно снова хотя бы попытаться. Нырнуть в зелёный туннель, не обращая внимания на то, как пугающе раскачиваются густые кроны, словно исполняют ритуальный танец магов вуду. Не думая, что выйдя за ворота, всё равно не сумеет добраться до дома. Слабость не позволит и, скорее всего, она на полдороге хлопнется в обморок.

— Отчего же так больно? — Застонав, Мишель прижала ладонь к груди и назло всем страхам, гонимая желанием оказаться от Донеганов как можно дальше, ускорила шаг.

Стоило вспомнить, что Гален… Кейран — чудовища, и что-то рвалось внутри на куски.

— Подальше… Нужно оказаться от них как можно дальше! — как заклинание повторяла девушка. — Нужно хотя бы попытаться… Я не Каролина! Я хочу отсюда выбраться!

Последние слова она почти что прокричала, глотая бессильные слёзы отчаянья, когда увидела, как открываются ворота и навстречу ей несётся всадник. Животное в человеческом обличье, к которому имела глупость испытывать чувства. О котором думала последнее время.

Дважды совершённая непростительная ошибка.

Мишель застыла, не в силах заставить себя пошевелиться. Только когда Кейран, спешившись, стремительно на неё двинулся, дёрнулась, отступила. С тревогой вглядываясь в искажённые страхом черты лица девушки, Донеган попытался удержать её за руку, но Мишель прошипела, попятившись:

— Не подходи! Не трогай меня! Чудовище! Убийца! — выпалила, чувствуя, как при одном только взгляде на монстра, каковым теперь его считала, её захлёстывает паника.

— Мишель!

Подхватив тяжёлые юбки, пленница рванулась было обратно, к затемнённой сумерками громаде старого дома, но не успела преодолеть даже короткое расстояние. Вскрикнула, ощутив, как локти обдало жаром. Жаром прикосновений, о которых ещё совсем недавно она, запрещая себе, всё равно мечтала.

А теперь готова была проклинать себя за эту слабость.

— Пусти!

— Не отпущу, пока не успокоишься! — шёпот ожёг раскалённым металлом, вплавляясь в воспалённое сознание. — Мишель! Что на тебя нашло?

Воспользовавшись мгновением, когда Донеган ослабил хватку, девушка извернулась, выскользнула из цепких рук и, больше не сдерживая слёзы, прошептала дрогнувшим, севшим от страха голосом:

— Это ты… Вы с Галеном растерзали ту служанку. Я слышала её крики… Вы ведь и до меня тогда пытались добраться! Если б не Катрина… — всхлипнула, отводя взгляд, не в силах смотреть в глаза волка, вобравшие в себя, казалось, всю тьму грядущей ночи. — Демоны и убийцы!

— Ну хватит!

Мишель даже пискнуть не успела, как снова оказалась во власти того самого демона. Не прилагая усилий, словно она была легче пёрышка, Кейран закинул её себе на плечо. Не обращая внимания на протесты своей добычи, выразившиеся в гневных проклятиях и не менее гневных ударах кулаков, быстро преодолел короткое расстояние, отделявшее его от ворот, и усадил девушку на недовольно всхрапнувшую лошадь.

— Ты что творишь?! Сумасшедший! — На какой-то миг Мишель даже позабыла о страхах, поглощённая иным, не менее сильным чувством — яростью.

— Уедем ненадолго. Пока ты своими воплями весь дом не переполошила.

Спрыгнуть на землю бунтарка не успела, хоть ей того очень хотелось. Оказавшись в седле, Кейран крепко обвил талию девушки одной рукой, другой схватился за повод и пришпорил лошадь. Вороная сорвалась с места, будто только того и ждала. Едва не сбила с ног раба, несколькими минутами ранее отворившего молодому человеку ворота. В последний момент слуга успел отскочить в сторону, вжался всем телом в кованый узор створов и замер, расширенными от изумления глазами провожая хозяйского отпрыска и его своенравную «поклажу».

Мишель задыхалась. От поднявшегося ветра, безжалостно хлеставшего её по лицу, от осознания собственной беспомощности, от близости Кейрана, как будто являвшегося продолжением её самой. Донеган прижимал пленницу к своей груди, нисколько не задумываясь о том, что ей может быть неудобно, неприятно. Невыносимо жарко, даже несмотря на вечернюю прохладу. Но из-за того, что проклятый находился рядом, Мишель пылала.

Девушке казалось, эти бешеные скачки никогда не закончатся. Дробь лошадиных копыт звучала в унисон с сильными, быстрыми ударами её сердца. Во рту неприятно першило, от сырого воздуха, напоенного горечью трав, и дрожь продолжала накатывать волнами. Не то из-за холода, не то из-за страха, а может, из-за общества мужчины, что вызывал в ней столь сильные и такие противоречивые чувства.

Наконец Донеган натянул поводья, и лошадь, покорная твёрдой руке наездника, перешла на неспешный шаг. Молодой человек свернул с дороги в редкий перелесок, за которым начиналось обагрённое закатом поле.

— Дальше не поедем, и так уже до межи добрались. — Спешившись, обнял Мишель за талию и бережно поставил её на землю.

— И зачем нужно было тащить меня сюда, если всё равно не собираешься отпускать? Поволочёшь обратно, — буркнула девушка, обхватывая себя руками.

Заметив, что её потряхивает, Донеган снял сюртук и накинул его пленнице на плечи. Мишель вздрогнула, но отказываться не стала, лишь тихонько вдохнула ставший уже знакомым горьковатый запах.

— Тебе нужно было развеяться. Мне — понять, что с тобой происходит.

— Ты и Гален… Мистер Донеган, — девушка помедлила, не зная, продолжать или лучше молчать. А осознав, что всё равно не сможет это в себе держать, на выдохе выпалила: — Скажи, вы такие же, как лугару?