Несмотря на глухой час, оборотни не спали. С десяток пылающих куч хвороста, расположенных в отдалении от хижины советов, и ярко полыхавший посреди поляны костёр свидетельствовали о том, что лугару бодрствовали. Как будто знали, что этой ночью к ним нагрянут незваные гости.

Кейран спешился и помог спешиться Мишель. Девушка опасливо вертела головой, исподлобья поглядывая на приближающиеся к ним высокие смуглые фигуры. Многие мужчины-лугару были обнажены по пояс, женщины носили светлые платья простого кроя. Их густые тёмные волосы, разделённые на прямые проборы, были заплетены в толстые косы. Головы большинства мужчин были обриты, за исключением длинных пучков волос, в которых путались крашеные перья.

Из толпы, обступившей пришельцев, отделился высокий крепкий мужчина, при виде которого Мишель почувствовала себя совсем крошечной. Грубо разрисованная маска мешала рассмотреть лицо дикаря, но девушке почему-то подумалось, что он может быть одного возраста с мистером Сагертом. Уже немолодой, но ещё достаточно сильный. Уж точно будет посильнее Кейрана, который по сравнению с великаном казался тщедушным мальчишкой.

Свободные одежды лугару ниспадали до самых пят. Голову мужчины покрывал совершенно нелепый, по мнению Мишель, сделанный из перьев головной убор, чем-то похожий на распушившийся хвост павлина.

Кейран шагнул вперёд, загораживая собой девушку, и заговорил на незнакомом ей языке. Мишель удалось разобрать только одно слово — «сагамор», значение которого ей было известно. Так почтительно лугару обращались к своим вождям.

Оборотень молча выслушал Донегана и так же молча посторонился. А с ним расступились и остальные, пропуская путников к костру. Мишель мало что знала об обычаях лугару, но в памяти вдруг всплыл давнишний рассказ О’Фарреллов о дикарях. Братья утверждали, что оборотни приглашали к костру только тех, к кому были расположены, и девушка облегчённо выдохнула.

— Пойдём! — Кейран взял её за руку и повёл за собой.

Мишель вздрогнула, услышав резкий окрик одной из женщин, что обступили их со всех сторон и теперь рассматривали с таким пристальным вниманием, словно видели перед собой подстреленную на охоте дичь, из которой можно будет приготовить густой, наваристый суп.

— Нас просят сесть, — пояснил Донеган, указывая на постланные возле костра похожие на чернильные кляксы медвежьи шкуры.

— А я думала, хотят съесть, — мрачно пошутила Мишель и, беря пример со своего спутника, послушно опустилась на колени.

Кейран уселся, скрестив ноги, замер в совершенно расслабленной позе, словно ночные посиделки возле костра в окружении оборотней были для него обычным делом. Его безмятежный, невозмутимый вид окончательно успокоил Мишель, и она, позабыв о своей тревоге, принялась украдкой смотреть по сторонам. Изучать поселение и дикарей, которых прежде ей встречать не доводилось.

Из-под полуопущенных ресниц девушка с интересом наблюдала за тем, как несколько волчиц в человеческом обличье, подступив к жаркому пламени и что-то негромко напевая, начинают двигаться в такт своим напевам, то подаваясь к костру, то бесшумно от него отступая, обходя по кругу и замирая на какую-то долю секунды, а потом снова увлекая себя в этот мистический танец. Тягуче-медленно, плавно взмывали в чёрное небо их тонкие в браслетах руки, извивались подобно языкам пламени, и низкие глубокие голоса разносились по всей поляне.

— Что они делают? — подавшись к Кейрану, шепнула девушка. Как зачарованная следила она за движениями стройных, гибких фигур, за отбрасываемыми ими тенями, что скользили по земле и танцевали вместе со своими хозяйками.

Если дикий танец прислужниц Мари Лафо в ту роковую ночь её напугал и вызвал лишь одно желание — заткнуть уши и зажмуриться, то от волчиц не хотелось отводить взгляда.

— Приветствуют в танце своё божество. Многоликую Эстсанатлеи, — так же тихо ответил Кейран. — В песне они взывают к ней, чтобы богиня услышала их призыв и откликнулась на их просьбу.

— Связанную с нами?

— С тобой и со мной, — прикрывая глаза, как будто тоже впадая в транс, в который, танцуя, погружались темноокие красавицы, подтвердил молодой человек. — Если Эстсанатлеи будет угодно, она свяжет нас чарами.

— Это ещё зачем?! — заволновалась Мишель.

Чары… Опять чары! Ей казалось, она уже насквозь ими протравлена. Магией Королевы, магией бокора. Теперь вот ещё лугару поставят на ней своё колдовское клеймо, как на какой-то корове!

— Выпей, — кивнул на пиалу Донеган. — Это нужно для ритуала.

Мишель вспомнила о юной служанке в доме Мари Лафо, точно так же предлагавшей ей отведать неизвестного снадобья. Выпив которое, Мишель потеряла над собой контроль, позволила Королеве провести тот жуткий обряд, в результате которого магия вуду связала их с Галеном крепкими узами.

И вот теперь ей фактически предлагали то же самое.

Видя, что девушка колеблется, Кейран повторил, мягко, но настойчиво:

— Мишель, так надо. Сколько раз я ещё должен буду пообещать, что всё с тобой будет в порядке? Сколько раз доказать, что не желаю тебе зла, чтобы ты наконец начала мне доверять?

— Я доверяю тебе, — не слишком уверенно отозвалась девушка, вдруг снова почувствовав себя в западне.

Затравленно огляделась по сторонам, выхватывая взглядом притаившиеся то тут то там высокие полуобнажённые фигуры мужчин-оборотней. Они стояли неподвижно во тьме, до которой пламя костра было не в силах дотянуться. Огромные тёмные статуи, как будто тюремщики. Надзиратели.

С неохотой приняв из рук девочки-лугару питьё с резким травяным запахом, Мишель замерла, сжимая миску одеревеневшими от напряжения пальцами.

— Ты не ответил на мой вопрос, — упрямо посмотрела она на Донегана. — Зачем связывать нас магией?

— Если мы будем связаны, твои слова и действия (не все, некоторые) будут отражаться на мне. — Заметив, как у пленницы расширяются глаза, не то от удивления, не то снова от страха, Кейран поспешил уточнить: — Это будет односторонняя связь, на тебя она никак не будет влиять. Пойми, Мишель, я должен подстраховаться и обезопасить свою семью.

— Слова, действия? Что ты имеешь в виду? — Мишель нахмурилась, предчувствуя, что следующие откровения Донегана ей не понравятся ещё больше.

— Если ты расскажешь о похищении, кому угодно; хотя бы заикнёшься о том, что натворил Гален и о нашем семейном проклятии, мне станет плохо. Сама ты ничего не почувствуешь — даю слово. На тебе магия лугару никак не отразится.

— Плохо? Насколько плохо? — одними губами прошептала девушка.

Она ещё не успела глотнуть зелья, а голова уже вовсю кружилась. Танцующие фигуры смазывались перед глазами, сливались с языками рвущегося к звёздам пламени. Сами становились этим пламенем.

Голосам лугару вторили удары барабанов, и Мишель боялась, что из-за их резкого, утробного боя она не расслышит слов Донегана.

А когда всё-таки их услышала:

— Тогда я навсегда останусь волком, малышка, — тут же об этом пожалела.

— Ты настолько уверен, что я сохраню вашу тайну? — нервно затеребила Мишель кончик шали.

— Не уверен совершенно. Но я предпочитаю рискнуть собой, чем заведомо жертвовать тобой.

Последние слова Кейрана окончательно сбили девушку с толку, она даже не заметила, как сделала один осторожный глоток. За ним другой и третий побольше, пока Донеган не забрал у неё зелье. Горькое и вместе с тем пряное на вкус, оно сразу ударило в голову, отчего Мишель почувствовала лёгкую слабость во всём теле. А с ней и приятное волнение.

Кейран действительно был готов рискнуть ради неё всем… Собой, своей жизнью. Немыслимо.

— Я буду молчать, — наконец твёрдо произнесла девушка, не желавшая ни одному из Донеганов такой судьбы: всю оставшуюся жизнь провести под личиной волка.

К тому же Мишель понимала: в том, что её похитили, она тоже виновна. Будет несправедливо, если только Гален понесёт наказание, а она в глазах общества Анделианы останется лишь невинной жертвой мужского коварства. Ну а то, что придётся помалкивать о гибели служанки… Что ж, это цена, которую она готова заплатить за благополучие Кейрана Донегана.