Мужчина обнажил в довольной улыбке зубы:

— И ты ещё спрашиваешь!

Королева вуду кивнула, отступила на шаг, вновь оказываясь за чертой круга:

— Деньги сейчас, девку — когда умрёт эта. Приходи через два дня. Будет тебе зелье.

Мишель смотрела на себя в зеркало и не верила своим глазам. Она не любовалась собой, как прежде, а с несвойственной ей дотошностью вглядывалась в своё отражение, особое внимание уделяя каштановой копне, свободно рассыпавшейся по плечам. Вечерами, в сумерках, волосы темнели, становясь почти как у Флоранс. Совершенно неинтересный цвет… Зато днём, при свете солнца, лицо её как будто очерчивало золотым ореолом. Так откуда, скажите на милость, в этом чистом золоте взяться серебряному волосу?! Ей ведь всего семнадцать, а она что, уже седеет?

Девушка моргнула, раз, другой, надеясь, что это поможет справиться с внезапной галлюцинацией, а потом с досадой поморщилась: несколько седых волосков продолжали приковывать к себе её ошеломлённый взор.

— Серафи, ты это видишь? — подозвала она рабыню, старательно взбивавшую на кровати подушки.

Прервав своё занятие, девушка подошла к зеркалу, а проследив за движением руки Мишель, громко, не то ликуя, не то обличая, воскликнула:

— А я говорила, говорила! До чего ж-то себя довели! И надоть так убиваться по младшему брату, когда у вас в женихах ходит старший?

— Ты что такое несёшь, дурында?! — возмутилась Мишель, оборачиваясь к рабыне. Огляделась по сторонам, ища, чем бы можно было выбить из болтушки все эти глупости.

Окажись на месте Мишель Флоранс, и Серафи, заламывая руки, уже молила бы о прощении, рыдала и ругала свой длинный язык, который старшая Беланже наверняка грозилась бы отрезать. Ну а что касается младшей… Да что она может сделать? Шарфиком разве что шлёпнуть. Совсем легонечко, так, что она, Серафи, этого даже не почувствует.

— Думаете, у меня нет глаз да ушей? — расхрабрившись, пошла в наступление девушка. — Слышу, как ночами носом хлюпаете в подушку. А как на балу на него смотрели, как смотрели! Особо когда он вытанцовывал с мисс Форстер. Чуть глазами их обоих не съели.

— Ну всё! — Разозлившись ещё больше, Мишель схватила шаль, перекинутую через спинку кресла, и, как и предсказывала Серафи, замахнулась этой импровизированной розгой. — Сейчас ты у меня получишь!

Приглушённо ойкнув (не от испуга, а скорее, по привычке), рабыня выскочила в коридор, прежде чем Мишель успела её шлёпнуть, и побежала к лестнице.

— Не смей от меня убегать! — бросилась за ней девушка. — Серафи!!! Ещё раз ляпнешь такое, и прикажу выпороть! Нет!.. Я сама тебя, своими руками, дуру такую выпорю!!!

— Что происходит?

Опомнилась Мишель только на первом этаже, когда вбежала в столовую. Юркнув за спину Аделис, Серафи покаянно опустила голову.

Мишель обвела рассеянным взглядом стол, за которым восседали мать с отцом да недоумённо хлопающая глазами Элиз. Девушка раздражённо подула на прядь, упавшую на лоб, и сказала первое, что пришло в голову:

— Она опять пыталась как попало мне волосы уложить. Совсем лентяйка от рук отбилась!

— Что ты такое говоришь? — удивилась Аделис, с недоверием глядя на дочь. — Серафи всегда старательно укладывает твои волосы. В чём дело, Мишель?

— Хочешь поменять служанку? — вновь раскрывая газету, от чтения которой его отвлекло появление рабыни и дочери, миролюбиво предложил Вальбер.

— Нет, — буркнула Мишель, постепенно успокаиваясь: расставаться с Серафи она не собиралась. Тем более что та, не желая лишний раз мозолить хозяйке глаза, пока Мишель окончательно не придёт в себя, поспешила покинуть столовую. — Всё в порядке.

Девушка замерла на стуле, прямая и мрачная, пока пожилая рабыня накладывала ей в тарелку оладьи.

— Ну хватит! — снова раздражаясь, остановила она служанку. — Хочешь, чтобы я завтра в платье не влезла?!

Женщина поставила блюдо с оладьями на стол, после чего низко поклонилась, так, что её высокий тиньон едва не нырнул в соусник, и бесшумно отступила.

— Так всё из-за помолвки? — понимающе улыбнулась Аделис. — Волнуешься?

— Немного, — не стала разубеждать её Мишель.

Постаралась сосредоточиться на завтраке, щедро полив оладьи сиропом, хоть каждый кусочек застревал в горле от мыслей о скорой помолвке.

Уже завтра… А сегодня последняя примерка платья.

Завтра она станет его невестой перед всем графством, а для Кейрана — ещё более недосягаемой.

— А почему Донеганы никогда не приглашают нас к себе в гости? — неожиданно спросила Элиз, вырывая Мишель из мира мрачных раздумий.

— Они живут очень обособленно, милая, и очевидно, не любят, когда к ним наведываются посторонние, — не отрываясь от чтения газеты, предположил глава семейства.

— Но мы ведь не посторонние, — возразила девочка.

— И тем не менее мы не можем напрашиваться к ним в гости. Это невежливо, — мягко объяснила дочери Аделис.

— А я хочу увидеть Блэкстоун! — капризно заявила Элиз, пряча на груди сжатые в кулаки руки.

— Скоро увидишь, — обнадёжила её мать. — Мистер Сагерт настаивает, чтобы свадьбу играли у них в поместье.

Мишель поёжилась, представив себя возвращающейся обратно в Блэкстоун. Да ещё и в качестве наречённой Галена Донегана.

— Лучше бы у нас отмечали. — Вальбер отложил газету и продолжил, отвечая на невысказанный вопрос средней дочери: — О доме на болотах в своё время ходило столько слухов. Дурных в основном, и до сих пор остаётся неясным, что в них правда, а что вымысел.

— О чём это ты? — Мишель нахмурилась.

— Помню, дед рассказывал, что человек, построивший Блэкстоун, был тем ещё чудовищем. Как же его звали…

— Даген Донеган, — подсказала девушка, а спохватившись, поспешила объяснить свою осведомлённость: — Гален как-то вскользь упоминал о нём.

Вальбер кивнул:

— Да, он самый. Поговаривали, что он якшался с прабабкой этой ведьмы, Мари Лафо, и вступил в сговор с лоа, чтобы переплюнуть в достатке всех своих соседей.

— Недаром же его потомков называют Королями хлопка, — подхватила Аделис, ставя чашку на светлое в синий горошек блюдце. — Богаче Донеганов на Юге нет рабовладельцев.

— Получается, Мишель станет королевой? — переполняемая гордостью за сестру, задрала подбородок Элиз.

— Получается, что так, Лиззи, — улыбнулась дочери Аделис, но взгляд её при этом оставался грустным. — Самая богатая и красивая… Надеюсь, что и самая счастливая.

Насчёт последнего Мишель терзали сомнения.

— Ну вот и готово, — с довольным видом заключила портниха, оглядывая клиентку, замершую перед высоким напольным зеркалом. — Я пришлю его вам завтра утром, а сегодня ещё хорошенько отутюжу.

Мишель скорбно кивнула. Платье получилось выше всяких похвал, мадам Лувуази постаралась на славу. И родители тоже очень старались. Чтобы завтра всё было идеально. Они старались изо всех сил, несмотря на своё отношение к Галену, лишь бы завтрашний вечер стал для их дочери незабываемым.

«Да уж, век помнить буду», — мысленно проворчала девушка, терпеливо ожидая, пока портниха расстегнёт все крючки и поможет ей выпутаться из ловушки розового шёлка и белоснежных кружев.

Поблагодарив мадам Лувуази за проделанную работу, Мишель не без опаски покинула швейный салон. Теперь, оказываясь в этом переулке, она видела не припыленную дорогу, что уводила к широкой улице, а надвигающегося незнакомца и угрожающе нацеленное на неё дуло пистолета. Девушка вздрогнула, запнулась, как если бы в нескольких шагах от неё снова прогремел выстрел, и Адан, словно прочитав её мысли, загородил хозяйку собой и зашагал впереди.

Они никогда не разговаривали. Все попытки Мишель завести с рабом беседу заканчивались провалом: на её вопросы Адан отвечал невразумительным мычанием, которое едва ли можно было принять за человеческую речь. Чем дольше он с ней находился, тем больше Мишель казалось, что в охранниках у неё и правда оживлённый злыми чарами голем, а не человек.