В лесу темнело быстро, и уже совсем скоро Мишель почувствовала себя слепым беззащитным котёнком. Надеялась, постепенно глаза привыкнут к темноте и света луны будет достаточно, чтобы хотя бы видеть, куда идёт, и не превратиться в ужин для аллигаторов. Вот только густые кроны не пропускали блеклое лунное свечение, отчего тьма вокруг с каждой минутой становилась всё плотнее.
Какое-то время Мишель просто стояла на месте, прижимая к груди руку и боясь пошевелиться. Стояла, дрожа от холода и страха. Прислушиваясь к малейшему шороху, к звукам ночи и готова была простоять так до самого рассвета, если бы это помогло сохранить ей жизнь.
Её окружали хлипкие деревца и те, что имели длинные гладкие стволы, с высокими кронами, дотянуться до которых не представлялось возможным. Мишель была уверена, ей не хватит сил сдвинуться с места, не хватит сил бежать, искать укрытие, а потому разумнее всего будет затаиться и ждать. Она продолжала себя в этом убеждать, минуту или, может, час, пока далёкий волчий вой не вывел её из состояния безвольного оцепенения.
Не отдавая себе отчёта в том, что делает, девушка рванулась вперёд, почти на ощупь, путаясь в пышной юбке, чувствуя, как боль, чуть было притихшая, снова вспарывает кожу на ладони.
Она бежала, боясь обернуться, увязая в паутине мха, свисавшего с ветвей деревьев. Оступалась, готовая в любой момент рухнуть, и снова, подхватив юбки, упрямо бросалась вперёд, как никогда мечтая о жизни: долгой и счастливой.
«Главное пережить эту ночь», — повторяла она мысленно. — Убежать далеко-далеко. Я смогу. Главное, не останавливаться! Убежать… Спрятаться!»
Споткнувшись об узловатый, торчащий из земли корень, неразличимый во тьме, она вскрикнула и, беспомощно взмахнув руками, рухнула в кромешную тьму. Скатилась с пологого склона на дно оврага, а немного придя в себя, порадовалась, что тот оказался неглубоким, и жухлая листва смягчила падение.
Но, кажется, на этом она исчерпала лимит везения: Мишель задрожала всем телом, услышав совсем близко приглушённое рычание зверя. Приподнялась на дрогнувших руках и замерла, глядя на застывшего на вершине склона волка. Жёлтые глаза с чёрными провалами зрачков, клыки — острые и влажные от слюны. Короткая вздыбившаяся шерсть на загривке, посеребрённая светом луны.
Рык повторился: короткий, злобный, голодный. Не сразу Мишель осознала, что доносится он у неё из-за спины. Только когда позади под лапами хищника зашелестела листва, она поняла, что уже не сможет ни убежать, ни скрыться. Ей даже на то, чтобы обернуться, сил не хватило. Да и не успела бы она: жадно оскалив пасть, зверь с янтарными глазами бросился на свою добычу.
Даже в самом жутком ночном кошмаре Серафи не могла себе представить, что окажется связанной и брошенной на кладбище Сент-Луи — любимом пристанище нью-фэйтонских ведьм и колдунов. Но реальность оказалась страшнее любого, даже самого невероятного сна: она сидела, прижимаясь к белёсому надгробию, связанная по рукам и ногам, да ещё и с кляпом во рту. Сидела, дрожа и задыхаясь от беззвучных рыданий, расширившимися от ужаса глазами, сквозь мутную пелену, глядя на ту, что боялась пуще всех демонов ада.
Королеву ночи, к которой её привели, как жертвенную овечку, да тут и оставили, умирать от отчаянья и страха.
О том, что стало с её госпожой, Серафи и вовсе старалась не думать, потому что точно знала: тогда её бедное сердечко не выдержит, разорвётся от страданий и переживаний за жизнь беспутной хозяйки.
— Мне нужно больше… Больше жертв. Больше юных, невинных дев, — бормотала мамбо, очерчивая кукурузной мукой круг среди могил. — Ему теперь мало моих подношений… Но, может, твоя жертва окажется ему угодной, — вскинула она на рабыню хищный, жадный, полный безумия взгляд и продолжила бессвязно бормотать: — Да, ему, несомненно, понравится это моё подношение. Вместо курицы — девушка. Да и Донеганы сегодня будут охотится. Новые смерти — новые жертвы. Барон Суббота не может быть мной недоволен!
Серафи приглушённо завыла от такой перспективы: стать жертвенной курицей в руках душегубки, а Мари Лафо тем временем, не переставая шептать, принялась вычерчивать на земле колдовской знак — гроб и крест, символизирующий перекрестье дорог. Приглашая таким образом в мир живых лоа.
Единственного гостя, которого боялась и которому всегда была рада. Того, кто всё это время дарил ей молодость и поддерживал в ней жизнь. Для него она приготовила ром, сдобренный жгучим перцем. Им же окропила будущую жертву, чем привела Серафи в состояние, близкое к тому, когда от страха перестаёшь осознавать происходящее, теряешь связь с реальностью.
Девушка беспомощно замычала, вжимаясь в холодный камень, но Королева, поглощённая ритуалом, не обращала на неё внимания, рассматривая юную рабыню всего лишь как необходимый для ритуала атрибут.
Пламя в плошках яростно зашипело, взвилось, отравляя воздух удушливым дымом, когда капли рома смешались с маслом. Отхлебнув из бутылки терпкого хмельного напитка, колдунья расхохоталась.
— Сегодня я выторгую для себя ещё немного времени, — смеясь, заявила она. — А потом ещё и ещё. Я буду встречаться с Бароном здесь, на земле, но не позволю ему утащить меня в могилу. Пусть роет их для других, а я предпочитаю оставаться в мире живых!
Она достала из плетёной корзины, оставленной возле безымянного склепа, нож, провела пальцами по широкому ребристому лезвию и прикрыла глаза, не то погружаясь в транс, не то прислушиваясь к приглушаемым кляпом звукам, что издавала Серафи.
— Сегодня ты познакомишься с ним, девочка, — меланхолично улыбнувшись, проговорила Королева.
Какое-то время она стояла неподвижно в центре круга, предвкушая новую встречу со своим господином. Не размыкая век, подушечками пальцев касалась, словно лаская, ритуального оружия и наслаждалась страданиями своей жертвы.
А когда открыла глаза, поняла, что на кладбище она уже не одна.
Мари Лафо испуганно попятилась. На какой-то миг ей показалось, что она увидела Барона Субботу, живого и во плоти. Он шёл не спеша, опираясь на трость. Длинные тонкие пальцы, выбеленные лунным светом, словно кости скелета сжимались на широком набалдашнике: черепе, из трещин которого торчали крашеные перья. А за Повелителем смерти, словно свита, скользя по стенам склепов и поросшим травой могилам, следовали тени.
Множество теней, они подкрадывались бесшумно, окружая Королеву Нью-Фэйтона. И, наверное, будь это лоа, она бы им порадовалась и, преклонив колени в благоговейном экстазе, протянула бы своему покровителю бутылку рома.
Но её обступали не лоа — ведьмы и колдуны, явившиеся со всей округи в эту ночь на кладбище Сент-Луи. Да и Барон оказался вовсе не Бароном. Это был отшельник, старый бокор по имени Тафари, почти всю жизнь проживший на болотах. Его внешний облик — изношенный потёртый сюртук и чёрный цилиндр — ввели Мари в заблуждение.
А осознав, что перед ней всего лишь кучка бывших рабов, Королева презрительно выкрикнула:
— Зачем пришли?!
— Остановить тебя, Мари. — Тафари подошёл к самому краю очерченного желтоватой пылью круга, посреди которого застыла, исходя злостью, Королева вуду. — Ты, мамбо, извращаешь нашу веру. Духи — не твои марионетки, а мы… — взгляд колдуна скользнул по девушке, сжавшейся в комок у каменного надгробия, — не твои жертвы.
— И что ты предлагаешь, Тафари? — усмехнулась ведьма. — Извиниться перед вами?
— Ты должна уйти. Уйти навсегда.
Мари вся внутренне напряглась, заметив притаившегося среди непрошенных гостей волка. Оборотня. Пронзительные жёлтые глаза, рассечённые надвое тёмными зрачками, следили за каждым её движением. Зверь оставался спокойным, но Королева понимала, это было обманчивое спокойствие.
Если Сагерт Донеган догадался…
А может, всё дело в этой проклЯтой девчонке, Мишель Беланже? Неужели каким-то образом, несмотря на её чары, дрянь проболталась? Она ведь действовала осторожно. Разве что в последние дни позволила себе чуть больше положенного.
