Я поднимаю руку в воздух, делая вид, что машу белым флагом.

— Я просто хочу разорвать помолвку, которую никто из нас не хочет.

Или, по крайней мере, я этого не хотел. Я больше не уверен. Мысль о том, что она может быть с кем-то другим, как только мы закончим, вызывает у меня желание схватить ее за горло и трахать до тех пор, пока она больше не будет думать ни о ком другом.

У меня никогда раньше не было таких мыслей о девушке, а я даже не смотрел на секс таким образом.

Для меня секс был еще одним способом сблизить людей, никогда не проводить ночи в одиночестве. Даже когда врывались какие-то идиотские идеи, я обычно прогонял их без проблем.

Только не с Тил.

Это почти, как если бы она вывела их на передний план моего запутанного мозга.

Нокс медленно жует.

— Она действительно хочет быть помолвленной.

— Зачем ей это?

Он приподнимает плечо.

— Хотел бы я знать. Думаешь, я хочу, чтобы моя сестра была с таким бабником, как ты, дружище?

— Тогда мы сможем помочь друг другу.

Он приподнимает бровь.

— Или ты можешь поступить правильно по отношению к моей сестре.

К черту это.

— Мы больше не в средневековье, Ван Дорен.

— Очевидно, твой отец думает иначе.

Я вздыхаю, останавливаясь, прежде чем бросить яблоко.

— По крайней мере, расскажи мне что-нибудь о ней, чтобы я мог обращаться с ней правильно.

Или, скорее, узнать ее получше. Даже после того, как я увидел ее в самые интимные моменты, она все еще остается загадкой. Это то, как она закрывается, немедленно воздвигая крепости и стены.

Нокс жует, оглядывая меня с ног до головы.

— Не пугай ее.

— Что?

— Не появляйся из ниоткуда и не удивляй ее. Не прикасайся к ней, когда она не знает о твоем присутствии. У нее плохая реакция на это.

Несколько вещей встают на свои места — то, как она слегка подпрыгивает, а затем мгновенно скрывает это, то, как она тяжело дышала, когда искала убежища в кладовке.

У нее какие-то приступы.

Но у нее их не было, когда я прижал ее к стене. Было ли это потому, что она уже знала обо мне?

Я полностью смотрю в лицо Ноксу.

— В чем причина?

— Детская травма.

— Из-за случая с матерью Эльзы?

Когда мы с Ноксом сблизились и курили травку в темных углах на вечеринках, он рассказал мне о том, как они с Тил стали частью семьи Итана Стила и что его жена сделала с ними.

Я подозреваю, что нечто подобное случилось с Эйденом, но этот ублюдок никогда не говорит об этом.

— Нет. Что-то более глубокое. — он бросает съеденное яблоко в мусорное ведро. — На этом все для твоего урока психологии.

Что-то более глубокое?

Что может быть глубже, чем быть похищенным психически ненормальной женщиной, притвориться ее мертвым сыном и быть порезанным ею? У Тил и Нокса на коленях поблекшие шрамы — свидетельство тех времен.

Он засовывает руку в карман, и его глаза немного опускаются, когда он бросает на меня свирепый взгляд.

— Я знаю, что ты не хочешь этой помолвки, но причини боль моей сестре любым способом, и ты увидишь доказательства моего происхождения. Нашего происхождения.

Дети улиц. Отпрыск проститутки, которые даже не знают своего отца, потому что даже мать не в курсе от кого она родила.

Такова реальность близнецов Ван Дорен. Все это знают, включая Эдрика. То, что Итан Стил стал их отцом, не означает, что это изменило их происхождение. И все же Эдрик согласился на помолвку ради партнерства с Итаном.

Ему все равно, к кому меня бросить.

Графство 101: продажа своих детей за браки по договоренности, как шлюх.

— Просто небольшой совет, — говорит Нокс.

— Да?

— Не влюбляйся в нее.

Я смеюсь, бросая в него яблоко.

— Этого никогда не случится.

Он ловит фрукт над головой.

— Хорошо, потому что это никогда не будет взаимно. Тил не знает, что такое чувства.

Он говорит это с оттенком грусти, будто это беспокоило его долгое время, и он не хочет, чтобы другие оказались в таком же положении.

Как раз в этот момент она спускается по лестнице. На этот раз ее сопровождает Агнус, партнер или советник Итана, или что-то в этом роде. Она спрашивает его о некоторых своих вещах, и он отвечает кратким, подробным описанием всего.

Затем что-то происходит, что-то, что заставляет меня так крепко вцепиться в стол, что я удивляюсь, как у меня не лопаются сухожилия.

Когда они оказываются у подножия лестницы, она смотрит на него снизу вверх, и ее губы изгибаются в чувственной улыбке — мягкой, теплой, чертовски ангельской.

Я знаю, что это честная улыбка, потому что она не может притворно улыбнуться, чтобы спасти свою жизнь. Я знаю, что она говорит серьезно, потому что все ее тело повернуто в сторону Агнуса.

Мой тип, по крайней мере, на пятнадцать лет старше, опытный и не улыбается все время, как жиголо на крэке. Короче говоря, не ты.

Ее слова крутятся у меня в голове, как петля.

Мой взгляд останавливается на мужчине, с которым она провела последние десять лет, мужчине, которому она улыбается.

Ее чертов тип.

Требуется все мужество, чтобы изобразить улыбку на лице. Я отталкиваюсь от стола и шагаю к ним. Ее улыбка исчезает, и она бросает на меня «держись подальше» взгляд.

Держаться подальше? Держись, блядь, подальше?

Я кладу руку ей на поясницу, и легкая дрожь проходит по ее телу, когда она остается совершенно неподвижной.

Вот так. Гораздо лучше.

— Агнус, верно? — я ухмыляюсь ему, показывая зубы.

Он коротко кивает мне, притворяясь, как и я, что мы встретились впервые.

— Если вы нас извините, я отвезу свою невесту в школу.

— Агнус может это сделать.

Она пытается вывернуться, но я впиваюсь пальцами в нежную кожу ее талии, заставляя ее вздрогнуть.

— Уверен, что он занятой человек. — я улыбаюсь. — Так ведь?

— Да, он прав. — он ерошит ей волосы, и она так сильно краснеет, что ее бледная кожа становится розовой. — Позвони мне, если тебя нужно будет подвезти домой.

Я скрежещу коренными зубами, но говорю со своей обычной улыбкой.

— В этом нет необходимости. Я сделаю это.

И с этими словами я тащу ее за собой на улицу. Всего за несколько секунд мое настроение из серого превратилось в черное. Нет, не чёрное —красное, и чертовски убийственное.

— Я же просила тебя не подвозить меня, — протестует она.

— А я говорил тебе, что не так это работает.

— Отпусти меня, Ронан. Я не могу за тобой угнаться.

Я оглядываюсь на нее, когда мы подходим ко входу. Я хватаю ее за запястье, и она спотыкается на собственных ногах, пытаясь догнать меня.

Вместо того чтобы отпустить ее, я прижимаю ее к стене. Она ахает, когда ее спина прижимается к тупой поверхности.

— Тебе не нужно, чтобы я заезжал за тобой, потому что у тебя Агнус?

— Ну, в обще-то, да.

Она пристально смотрит на меня, несмотря на дрожь в голосе.

— В обще-то, да? — я смеюсь, но за этим нет никакого юмора.

Я знаю, что она тоже это видит, потому что сглатывает, ее черные глаза наполняются чем-то похожим на страх.

Страх это хорошо. Страх означает, что она знает свое гребаное место.

— Так значит ли это, что я порчу твой фетиш на папочек, Тил?

— Да пошел ты, ясно? Я не позволю тебе так говорить об Агнусе.

— И в каком смысле я должен говорить о нем? Это он причина твоих фантазий, ma belle — моя красавица? Да?

— Я не обязана тебе ничего говорить.

Я хватаю ее за подбородок и заставляю ее шею изогнуться под углом, так что я смотрю на нее сверху вниз.

— Забудь о нем, начиная прямо сейчас, черт возьми.

— Или что?

— Или я заставлю тебя пожалеть об этом.

Что-то вспыхивает в ее чертах, вызов, своего рода «игра», прежде чем она выпячивает грудь.

— Нет.

— Ох, Тил. — я ласкаю ее кожу, мой голос спокоен, а прикосновения нежны, хотя внутри меня все горит. — Ты облажалась.