Руби мягко улыбнулась в ответ. Чёрт, если это был какой-то блеф и игра на публику, то этим двоим можно было смело давать по Оскару.

Вряд ли, конечно, это была игра. По крайней мере лисичка мне бы врать не стала, ей не было никакого смысла. Да и причины такой влюблённости парня я как будто тоже мог понять.

Рождённый даже не с золотой, а с платиновой ложкой во рту. Сын Руйгу и внук Байгу.

Умса, его дед, был, очевидно, противником Катриона, и Наскватч переметнулся к Байгу перерождения именно чтобы насолить своему отцу, с которым у них были отвратительные отношения. Но во внуке Умса, насколько я понял, души не чаял, тем более что внук у него был единственный.

Гиперконтроль и гиперопека со стороны матери и, похоже, довольно наплевательское отношение отца, полностью передавшего всё воспитание сына жене. Всеобщее почитание и лизоблюдство на фоне полной вседозволенности.

У ребёнка в таких условиях было лишь два пути. Либо стать абсолютным мудаком, полностью свыкшимся с мыслью о своём превосходстве над «чернью». Либо, если в ядре личности всё-таки было заложено некое правильное ядро, закрыться от реальности, чтобы не позволять себе снова и снова обжигаться на ненастоящих дружбе, верности и любви.

Тарканд, очевидно, был из вторых, что делало ситуацию одновременно и проще, и сложнее.

Проще, потому что Руби, которую за годы в Тейе я постарался научить быть таким человеком и такой женщиной, какую я сам бы хотел видеть с собой рядом, без труда удалось попасть в самую точку, достучавшись до внутренней мягкой сущности парня сквозь выстроенные им стены.

Сложнее, потому что теперь я сам проникся к парню симпатией. Убивать его мать после этого разговора будет… нет, не сложнее. Но точно куда неприятнее.

— Я тебя понял. И говоришь ты очень складно. Но объясни мне вот что. Почему ты решил прийти ко мне после того, как получил отказ от своих родителей? Боишься взять ответственность за свой выбор, и хочешь получить одобрение хоть от кого-то, чтобы потом было проще?

— Возможно, отчасти, — немного подумав, кивнул Тарканд. Чёрт, мне действительно нравился этот парень! Иметь смелость такое признать — это дорогого стоило. — Но точно не в первую очередь. Мне хотелось познакомиться с вами и в идеале подружиться. Мои родители уже заочно ненавидят Руби, хотя ни разу даже с ней не встречались, и мне совсем не нравилась мысль, что и с семьёй Руби у нас будут натянутые отношения. Также я не знал, как вы сами относитесь к подобным вещам. Возможно, для вас моё личное обращение с просьбой о благословении было бы критически важно при оценке меня, как потенциального мужа вашей дочери. Ну и в конце концов, ваша репутация в последние дни в Единстве едва ли не выше, чем у моего отца. Так что мне в принципе не хотелось вас злить.

— Это правильный подход, — кивнул я, всё-таки не удержав улыбку. — Злить меня не стоит. В целом я придерживаюсь довольно свободных взглядов и мне было не обязательно, чтобы ты являлся с официальной просьбой о благословении. Достаточно было и того, что ты любишь Руби, а дальше можете творить что хотите. Но с тем, что твои родители так отчаянно против, конечно, надо что-то делать. Они, насколько я уже понял, куда более консервативных взглядов, и мне определённо не хотелось бы, чтобы из-за Руби или меня тебя выгнали из семьи или что-нибудь в этом духе.

Тарканд тяжело вздохнул, вытащил свою руку из ладони Руби и с усилием потёр ей чешуйки у себя на виске. Это, определённо, была для него больная тема.

— Признаться честно, — наконец произнёс он, — мне этим уже пригрозили. Ну, не выгоном из семьи, конечно. Но через день после теракта в Колизее мама заявила мне, что, если я не оставлю идею жениться на Руби, они перестанут оказывать мне какую-либо поддержку.

— Финансовую?

— Не только. Финансовую, репутационную, деловую. Например, на данный момент я являюсь главой либо соучредителем нескольких десятков предприятий и фирм в Восьми Башнях и других крупнейших городах Единства. И во многом авторитет и имя отца помогают этим бизнесам развиваться без помех. Если отец откажется быть гарантом, минимум половину этих предприятий ждёт кризис.

— Тебя это напрягает?

— Как сказать… сам я, разумеется, не обеднею и по миру не пойду. Даже если родители откажутся давать мне вообще хоть что-то, я смогу ещё несколько сотен лет преспокойно жить, просто требуя назад те деньги, что одалживал друзьям и знакомым. Это не говоря о возможности продажи части моего личного имущества, да и предприятия в конце концов хоть какую-то прибыль, но будут приносить. А если нет — их тоже можно будет продать. Тем не менее, на меня так или иначе работает несколько десятков тысяч людей и Майигу. Лишать их работы мне бы не хотелось.

На этом моменте я не выдержал.

— Тарканд, мне нравится всё, что ты говоришь. Честно говоря, слишком сильно нравится. И это меня напрягает. Раз уж ты сказал, что будешь честен, ответь честно на вопрос. Каким образом ты смог вырасти ТАКИМ в ТАКОМ окружении?

— Отец! — недовольно воскликнула Руби. — Это чересчур!

Мой вопрос и правда был довольно бестактен. Но я ничего не мог поделать со своей подозрительностью, причём вполне обоснованной подозрительностью.

Слишком уж много народу было сейчас настроено против меня. Да что говорить, если Наскватч потратил почти восемьдесят квинтиллионов пизау, чтобы стать одним из тех, кто вонзит в моё сердце кинжал?

И у подобного персонажа родился сын, будто сошедший прямиком со страниц женского любовного романа: честный, искренний, любящий, сдержанный, ответственный, щедрый, с деловой хваткой и собственными бизнесами, да к тому же красивый как чёрт?

Это тянуло как минимум на девять с половиной баллов подозрительности из десяти. И оставшиеся полбалла добавляло то, что изначально именно Руби собиралась втереться к нему в доверие, чтобы я смог прикончить его мать!

До сих пор я внимательно следил за Таркандом, незаметно активировав квадро-слияние для максимизации эффекта. За его телом, мировой аурой, интонацией, выражением лица.

На моём нынешнем уровне я мог уловить даже миллисекундное изменение состояния, поймать малейшую дрожь в голосе, указывавшую бы на неискренность, вычислить любую ложь.

Однако единственное, что я мог сказать даже после довольно долгого диалога: парень очень волновался. Но это как раз было и не удивительно, куда страннее было бы, если бы он был спокоен как удав.

А вот лжи в его в словах не было ни капли. Сущность бесконечных трансформаций могла как-то помочь ему в сокрытии своих истинных эмоций. Но не настолько, чтобы я не смог ничего уловить даже с использованием квази-Закона.

Так что оставалось лишь реально поверить в то, что Тарканд не врал. Ну или по крайней мере, что он сам искренне верил в свои слова. Но это всё равно было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Потому я должен был докопаться до сути и узнать, откуда росли ноги у подобной идеальности, не только внешней, но и внутренней.

И, к счастью, парень не посчитал мой вопрос слишком грубым или неподобающим. Хотя я ощутил, как он вздрогнул, и уловил небольшое повышение температуры, он поднял руку, останавливая Руби.

— Ничего, я расскажу. Вы правильно говорите, господин Тарс. Я знаю достаточно примеров, в частности моих знакомых и друзей, когда из семей, похожих на мою, выходят мизантропы, гордецы, бездельники и просто ублюдки. Власть развращает очень сильно, тем более такая власть, какая есть у детей кланов, потомков Руйгу. И, на самом деле, я вполне мог бы стать таким же. После того, как я стал Майигу и обрёл полноценное сознание, первые лет тридцать моя мама, возможно, даже сама того не желая и не понимая, культивировала во мне высокомерие высшей степени. Она никогда не упускала возможности напомнить, что подавляющее большинство живых существ в Единстве и Содружестве — грязь под моими ногами. Что я — властелин этого мира, вольный творить что угодно и с кем угодно. И я, не знавший ничего иного, разумеется, искренне в это верил. Но потом моему отцу понадобилось отправиться к мир моего деда — Байгу Умсы, чтобы разобраться с какими-то их вопросами. Маму он взял с собой, а мне назначили временного опекуна. Изначально планировалось, что они вернутся через пару лет, но что-то у них там не сложилось и в итоге их не было почти полстолетия. И все эти сорок восемь лет со мной почти всегда был мой опекун — Сигам. Я до сих пор не понимаю, каким образом моя мама вообще согласилась взять его на эту работу. Как минимум потому что он был человеком, которых она всегда считала даже не грязью, а пылью. Возможно, она и вовсе не знала. Они отбыли в огромной спешке и подбором персонала мог заниматься кто-то из секретарей отца. Поначалу я относился к Сигаму так, как меня учила мама. Издевался над ним по-всякому, отказывался слушаться, грозил смертью. Но, к моему счастью, я тогда был ещё мал, и мои требования о смене опекуна не воспринимались всерьёз. Потому что бесконечные терпение, доброта и сострадательность Сигама в конце концов дошли до меня и в конце концов я начал не просто учиться у него, но искренне желать на него походить. Без прикрас и стеснения могу сказать, что тот человек стал для меня вторым отцом. От него я узнал о благодарности, взаимопомощи, самостоятельности, ответственности, чести и смелости. Он объяснил мне, в чём и почему ошибалась моя мама, не обвиняя её при этом, а наоборот, оправдывая. Если бы не он, я бы наверняка стал одним из тех, к кому сейчас не испытываю ничего кроме жалости и презрения. Когда мои родители вернулись, Сигама попросили уйти. Просто потому, что его услуги больше не требовались. И в последующие годы мама снова начала пытаться привить мне собственные идеалы. Но, помня слова Сигама, я уже не поддавался. И в конце концов она махнула на это рукой, решив просто поддерживать меня и спонсировать. Так что, хотя родители дали мне жизнь, именно Сигам сделал меня тем, кто я есть.