– Я просто не хочу что бы они считали вас «вечным» студентом, пробавляющимся историей.

– Вы ведь сами определили правила недавно. Мне кажется, что в данной ситуации простое – «Селдон» устроило бы всех.

– Нет, нет! – Дорс неожиданно улыбнулась, – кроме того, мне доставляет удовольствие наблюдать, как вы смущаетесь каждый раз, когда я называю вас «доктор Селдон».

– Знаете, у вас какой-то своеобразный садистский юмор!

– Вы даете мне отставку?

Как ни странно, реплика развеселила его. Куда более естественно было бы отрицать свои садистские наклонности. Его порадовало, что она приняла пас и ответила неплохой подачей. Эти мысли привели к естественному вопросу:

– Здесь, в Университете, принято играть в теннис?

– У нас есть корты, но я не играю.

– Прекрасно, я буду вас учить. А в процессе обучения, я буду обращаться к вам, исключительно – «профессор Венабили»…

– Но ведь именно так вы обращаетесь ко мне на курсах!

– Вы будете удивлены – насколько нелепо это прозвучит на теннисном корте!

– А вдруг мне понравится?

– В таком случае, я придумаю еще что-нибудь, что доставит вам удовольствие.

– Я вижу, что и у вас… неповторимое… чувство юмора.

Он понял, что она запустила этот мяч умышленно. Он ответил в той же манере:

– Вы даете мне отставку?

И она улыбнулась, а позднее проявила удивительные способности в игре.

Отдуваясь после первого тайма, Селдон вынужден был поинтересоваться:

– Вы уверены, что никогда не держали в руках ракетку?

– Абсолютно! – заявила Дорс.

Второе разочарование носило более личный характер. Он освоил необходимую технику поиска исторических ссылок и вспыхнул, вспомнив свой первый самостоятельный опыт обращения к банку данных. Все было очень просто и, к сожалению, полностью отличалось от того, что принято у математиков. Он даже согласился в душе, что в этом есть определенная логика, если пользоваться такой системой поиска – последовательно и без ошибок – пользователю предоставлялась возможность двигаться в любом направлении. Но это была логика совершенно другого сорта, не та, к которой привык Селдон. Но, независимо от того, применял он полученные знания или, как и ранее, двигался наугад, упирался ли лбом или легко и быстро продвигался дальше – он просто не получал никакого результата.

Свою досаду он срывал на теннисном корте. Дорс очень быстро достигла такого уровня, когда не было больше необходимости подавать легкие мячи, чтобы дать ей время угадать направление паса и расстояние. Ее ловкость предоставляла ему возможность легко забыть о том, что она – новичок, и всю свою злость и неудовлетворенность он вкладывал в удары. Он отбивал мяч с такой яростью и быстротой, словно это был не теннисный мячик, а отвердевший лазерный луч. Она рысью кинулась к сетке и раздраженно выпалила:

– Насколько я понимаю, вы решили убить меня за то, что я слишком часто пропускаю мячи! Тогда как же вы могли промахнуться – только что мяч просвистел в трех сантиметрах от моей головы! Я имею в виду, что вы даже не задели меня. В следующий раз прошу быть точнее.

Селдон ужаснулся, попытался объясниться, но произнес что-то совершенно бессвязное. Она продолжила:

– Во всяком случае, сегодня я больше не намерена предоставлять вам такую возможность! Итак, предлагаю принять душ и пойти выпить вместе чашечку чая. И что бы вы ни лепетали, уж лучше честно признайтесь, что пытались убить свою ученицу. Но даже если моя бедная голова и не стала сознательно выбранной жертвой, все равно, – для меня вы слишком опасный партнер, чтобы я захотела вновь служить мишенью!

После чая он признался:

– Дорс, я сканировал один пласт истории за другим, просто просматривал. К сожалению, у меня нет времени для более глубокого изучения. Но даже при беглом просмотре для меня очевидно, что все тома сконцентрированы на наборе одних и тех же нескольких событий.

– На критических. Иными словами – на тех, что и создают историю как таковую.

– Это все общие слова… Описанные события – словно копии. Существуют двадцать пять миллионов Миров, а упоминается, от силы, каких-нибудь двадцать пять!

Дорс объяснила:

– Вы познакомились лишь с Галактической историей. Обратитесь к специальной истории некоторых второстепенных Миров. В каждом из этих Миров, каким бы незначительным он ни был, дети начинают знакомиться со своей локальной историей, даже не подозревая о гигантской Галактике, частью которой являются сами. А вы? Намного ли больше вы знаете о своем Геликоне, чем о периоде взлета Трантора, или о Великой Межзвездной Войне?

– Знания подобного сорта тоже ограничены, – подавлено проговорил Селдон. – Я хорошо знаю географию Геликона, историю его основания, знаю о злодеяниях и злоупотреблениях властью на планете Дженнисек – нашего исконного врага, хотя учителя в школе выражались более осторожно – «традиционный соперник». Но я никогда ничего не читал о вкладе Геликона в общую Галактическую историю.

– Может быть, и не было никакого вклада?

– Не говорите глупостей! Конечно – был. Возможно, он не был вовлечен в грандиозные сражения, или серьезные восстания. Возможно, он никогда не соперничал с Империей за обладание базой на Геликоне. Но должно существовать более тонкое влияние. Ведь совершенно очевидно, если происходит какое-то событие в отдельно взятом Мире, то волны от него распространяются повсюду. И, тем не менее, я ничего не смог отыскать… Вот послушайте, Дорс, в математике – все можно найти в банке данных; все – что мы знаем и изобрели за двенадцать тысячелетий. В истории – все по-другому. Историки отыскивают, выбирают – и все они ставят акценты на одних и тех же событиях.

– Но, Хари, – уговаривала его Дорс, – математика – очень упорядоченная область человеческих знаний. Одно следует из другого. Существуют определения и аксиомы, которые всем известны. Она… она – целостна! Другое дело – история. Она – результат бессознательной работы поступков и мыслей квадриллионов человеческих существ. Историкам ничего другого не остается, как отсеивать и выбирать!

– Согласен. Все правильно. Но я должен, понимаете, – должен знать, знать об этом предмете все, если собираюсь работать над законами психоистории.

– В таком случае, вы никогда не сформулируете свои законы!

Это было вчера. А сегодня Селдон сидел в кресле совершенно удрученный и в его мозгу звучали слова Дорс: «В таком случае, вы никогда не сформулируете свои законы». С этого он начинал и, если бы не усилия Хьюммена и не его уговоры, – вероятнее всего, продолжал бы так думать и сейчас. И все-таки, неужели нет выхода?

Выхода он не видел…

Свой следующий день Хари Селдон встретил в Библиотеке, только благодаря обещанию, данному Хьюммену. Он дал слово попытаться, и не мог отнестись к своему слову наплевательски. Да и перед самим собой он был в долгу. Он негодовал на самого себя за то, что потерпел неудачу. По крайней мере – почти потерпел. Он не мог сказать сейчас, что исчерпал все возможности и пути.

Итак, он принялся за изучение перечня ссылок на тома фильмотеки, которые еще не просматривал, и пытался угадать, в котором из этих отталкивающих наборов цифр кроется для него хотя бы малейший намек на успех. И, не найдя ни малейшего намека, пришел к очевидному выводу – придется просмотреть все.