Бледный, но вполне живой Вильгельм стоял перед горящим камином. Сломленным принц не выглядел и наверняка прекрасно спал этой ночью — по крайней мере, мячик в цель на дереве-стене он бросал метко, и наше появление как будто не заметил. Только сказал насмешливо, не оборачиваюсь.

— Каламит, ты же знаешь: ты будешь последним, кому я откроюсь.

— Да-да, ты лучше умрёшь и унесёшь своё изобретение в могилу, — подхватил Каламит. А потом передразнил: — Принц, ты же знаешь, у меня найдутся прекрасные аргументы, и ты в конце концов сделаешь так, как я хочу.

Мячик ударился в мишень так сильно и отскочил так быстро, что Вильгельм еле успел его поймать.

— Тронешь её хоть пальцем!..

Каламит вздохнул и посторонился.

— Вика, расскажи, пожалуйста, Его Высочеству, я тебя хоть пальцем тронул?

Вильгельм стремительно обернулся. Я замерла, лишь два шага отойдя от порога, всё ещё чувствуя промозглый морской ветер с коридора.

Так мы и стояли: Вильгельм сжимал мячик, будто ненавидел его всем сердцем, и взволнованно смотрел на меня. Я же словно примёрзла к полу и не могла вымолвить ни слова.

Повисла жуткая, скованная тишина, которую нарушил Каламит.

— Я вас оставлю. Вика… без глупостей. Ты помнишь, мне будет неприятно делать тебе больно.

С этими словами он скрылся за дверью на утёс, которую тут же заперли. Хоть бы простыл, думала я. Или упал в море и свернул шею. Зла я ему тогда желала очень сильно, как никогда и никому в жизни.

Вильгельм уронил мячик и невольно потёр друг о друга запястья: на них красовались татуировки, похожие на кандалы. Выглядело стильно, но меня почему-то снова затошнило. Может, вспомнились объяснения Каламита, тогда ещё Стивена, как волшебники не любят оставаться без магии? Мне хотелось сейчас спросить об этом Вильгельма: правда ли ему плохо, и что я могу сделать, но принц меня опередил:

— Он действительно ничего тебе не сделал?

У меня подкосились ноги — я опустилась на колени и наконец-то заплакала. Только легче не стало. Совсем. Особенно когда Вильгельм, вздрогнув, перестал смотреть на меня, как изумлённый истукан, и упал рядом, пытаясь обнять.

Я вырвалась.

— Вика, — шептал принц, — я обещаю, я вытащу нас отсюда…

— Не вытащишь.

Вильгельм прикусил губу и всё равно попытался улыбнуться.

— Поверь, всё будет хорошо…

Ну да, конечно!

— Верь мне…

Всхлипнув, я вытерла глаза руками.

— Верю.

Он улыбнулся, осторожно смахнул с моего лба чёлку и прошептал:

— Когда ты рядом, мне кажется, я могу всё. Вика, любимая, если бы я раньше знал, как это — любить, я бы никогда не придумал то заклинание, я был высокомерным глупцом, я желал иллюзии, а не…

— Замолчи.

Он нахмурился, а потом ждал, пока я подыскивала слова и пыталась найти силы их сказать.

— Я верю, Вильгельм. Верю, когда ты говоришь, что любишь меня. Верю, когда уверяешь, что не отпустишь. Но скажи, почему ты решил, что раз полюбил, я должна ответить тем же? Я не хочу быть с тобой, я не люблю тебя, я не могу здесь оставаться, а ты не станешь помогать мне вернуться.

Он внимательно смотрел на меня, пока я говорила, потом неожиданно грустно улыбнулся.

— Каламит предложил тебе именно это, да? Вернуть тебя домой? В обмен на помощь? Для этого ты здесь — чтобы уговорить меня?

Я смотрела ему в глаза. Мне было больно, но я знала, что ему больнее.

— Да.

Он отвернулся, поднял взгляд на зелёные, колышущиеся на ветру верхушки деревьев — иллюзия безмятежного леса — и, наконец, отпустил меня. Потом отстранился.

— Ты сделала правильный выбор, Виктория.

Я ошеломлённо смотрела на него. Я ждала обвинений в предательстве, оскорблений, патетичного «Как ты могла?!», гордого «Я же тебя любил!». Но не этого обречённого спокойствия.

— Чт-то?

Он больше не смотрел на меня.

— Ты права, я никогда бы не смог тебя отпустить, а Каламит славится тем, что держит слово.

Теперь нахмурилась я.

— То есть, ты откроешь ему?..

Вильгельм покачал головой, всё ещё не глядя на меня.

— Нет. Я не могу. Прости, Виктория, я просто не могу.

Потом медленно опустил голову и всё-таки взглянул на меня — обречённо, устало, тоскливо. Я закрыла лицо руками.

— Любить больно, — произнёс принц тихо. — Так больно, я не знал, что так бывает. Но даже это… чудесно. Виктория, — продолжал он, глядя на меня, и его губы дрожали, а глаза странно блестели, словно из них вот-вот покатятся слёзы. — Пожалуйста, прости. Прошу — из-за меня ты оказалась в этом мире, и из-за меня ты теперь… здесь. Я думал, что делаю подарок, я был так наивен. Прости, умоляю. — Его голос был глухим и тихим, я еле различала слова за собственными всхлипываниями, и думала, что это от ненависти. Теперь он меня ненавидит, должен ведь — а как иначе?

Но я ошибалась: ненавидел Вильгельм себя. Но это я поняла слишком поздно…

А сейчас — Каламит выбрал именно эту минуту, чтобы войти.

— Ваше Высочество! Что вы сделали с милой девушкой! — воскликнул он, подходя ко мне и подавая платок. Я отвернулась (а если отравлен?) и принялась вытирать глаза руками.

Каламит пожал плечами и платок убрал.

— Что ж, Ваше Высочество, значит, не хотите мне ничего рассказать?

Я вздрогнула: подслушивал, гад!

А Вильгельм не удивился. Он сжал руки за спиной в кулаки и сел в кресло напротив, в остальном же выглядел совершенно спокойным.

— Мне нечего тебе сказать, король Ночных земель.

— И Викторию тебе не жаль? — продолжал Каламит, подняв брови.

Жаль?

Я обернулась — но это всё, что я успела. Каламит схватил меня за руку.

— Подумай, принц, девушка привыкла к нежному обращению.

Я дёрнулась, но Каламит держал крепко — по-моему, он даже не заметил, слишком увлёкся Вильгельмом. Так странно было видеть их рядом: уродец, худой, низкий — не выше меня — Каламит и красивый точёной, надменной красотой Вильгельм.

Принц вдруг улыбнулся, высокомерно, зло.

— А почему меня должно это волновать? Виктория сделала выбор, а твои союзники

— мои враги, король. Придумай причину получше!

Каламит усмехнулся.

— Лжёшь, принц.

И что-то сделал — не знаю, наверное, мысленно произнёс заклинание, но в то же мгновение я ослепла от боли. Прошлый раз, когда так же делал Вильгельм, я страдала не больше секунды, хоть тогда и думала иначе. Сейчас мне было с чем сравнить: Каламит держал заклинание долго, невозможно долго. Мне казалось, что вот-вот ещё чуть-чуть и моя голова лопнет, как ореховая скорлупа, по которой лупят молотком.

Боль не прошла и когда всё закончилось — утихла, да, но терзала меня потом долго. Я свернулась в клубок на полу, и Каламит меня больше не держал — он смотрел на смертельно-бледного Вильгельма. Руки принца дрожали, особенно та, что он прижимал ко рту.

Смотреть на это было невыносимо. Всхлипнув, я отвернулась.

— Что же сейчас, Ваше Высочество? — поинтересовался Каламит. — По-прежнему нечего мне сказать?

Вильгельм молчал долго, а когда всё же ответил, его голос звучал тихо и слабо, как у умирающего.

— Нечего.

Каламит усмехнулся.

— Что, любишь свою Валенсию больше драгоценной Виктории?

Вильгельм молчал. Я всхлипывала на полу, понимая, что сейчас всё продолжится — и так, пока принц не расскажет, что нужно.

— Сильный, — подождав, сказал Каламит. — Уважаю. Ты же понимаешь, что мне только интереснее будет тебя ломать?

— Как скажешь, король, — отозвался Вильгельм.

Каламит снова усмехнулся и прошёл ко мне. Я бессильно закрыла глаза. Если это продолжится, я просто умру…

— Тише, Вика, тише, — шепнул король Ночных земель, поднимая меня. — Идём. Ничего страшного я с тобой не сделал, сейчас даже голова кружиться перестанет. Хотя если принц продолжит упорствовать…

На этих словах я не выдержала и потеряла сознание.

Позже, в гостевой комнате, свернувшись клубочком на кровати, я думала, что глупо было надеяться: Вильгельм промолчит, даже если меня порежут на кусочки у него на глазах. Это его мир, и принц его не предаст. Он и правда сильный, сильнее меня, и извинялся он за это. Кто я такая, чтобы его судить? Я не смогла, не стала даже пытаться быть такой же сильной. А Каламит формально не нарушит своё слово: он же хотел моей помощи — вот и запытает меня до смерти с полного моего согласия.