Может быть, в этом повинен президент? Даже злейший враг не скажет о Борисе Ельцине, что он когда-нибудь желал ущемить свободу слова. Он единственный из всех лидеров СНГ не принял решение проталкивать, пропихивать закон о защите своей чести и достоинства. С санкциями так лет на шесть. Этим не побрезговали ни Снегур, ни Кравчук. Даже в Грузии был такой закон. Правда, они не применялись нигде, за исключением Казахстана, но Борис Ельцин до этого не унизился. Во время чрезвычайного положения, этот несчастный прецедент, когда, казалось бы, сам Бог велел употреблять все пункты какой-то цензуры, не успели мы как следует испугаться, как он немедленно эту цензуру снял. Ему настолько претит борьба со свободой самовыражения, что у нас даже фашистские издания чувствуют себя весьма вольготно, порхают, украшая свастиками наш пейзаж. Значит — ни президент, ни Конституция, ну и уж, наверное, не премьер-министр, ему как-то недосуг, — то есть вообще не исполнительная власть. Кто?

Обращаемся к власти законодательной. Константин Боровой провел интересный творческий эксперимент в Государственной Думе. Хотя амнистия — это предполагает закончившийся процесс и вынесенный приговор, ну еще — признание виновности и желание принять эту амнистию, но у нас не типичная страна пока, и амнистия была применена к тем, кого еще осудить не успели, и никто никакого раскаяния не выражал. И вот — моделирование ситуации — он просто поставил на голосование в Госдуме вопрос о личной амнистии мне. В конце концов, раз была амнистия Руцкому предложена, и Хасбулатову, и Анпилову, то почему бы не попробовать выяснить срез общественного мнения в Думе: какие фракции будут за, какие фракции будут против. И был очень интересный результат. За амнистию высказались «Демократический Выбор России», «Регионы России», НДР, естественно, «Женщины России», остатки, разошедшиеся по «Регионам России», отчасти по другим фракциям, часть ЛДПР. Против амнистии однозначно выступили коммунисты и фракция «Народовластие».

Я думаю, что методом индукции и дедукции даже Шерлок Холмс сделал бы вывод, что если звезды зажигают, а политические процессы проходят, — значит, это кому-нибудь нужно. И нужно это совершенно определенным силам. Тем силам, которые вот этот флаг (показывает на находящийся в зале суда Государственный флаг РФ) почитают власовским, а русским национальным, не знаю по какой причине, считают красный с серпом и молотом. Хотя основатель их движения когда-то сказал, что у коммунистов нет Отечества. После этого, кажется, любые разговоры на национальные темы с теми, кто с утра до вечера организовывал разные Коминтерны, должны быть прекращены. Тем не менее, разговоры продолжаются.

Значит, плебисцит у нас не проводился, насколько я помню, я лично не слышала, среди русского народа, который высказался бы по поводу моих художественных эссе, как это оскорбляет его или не оскорбляет. Значит, государственный обвинитель пришел сюда отнюдь не от государства, отнюдь не от той части государства, которая действует в пределах имеющихся в этом государстве федеральных законов. Государственный обвинитель пришел сюда полпредом другого государства, которого уже нет. Наверное, все присутствующие здесь страшно были возмущены такой зверской жестокостью — смертная казнь за два художественных эссе, которые были написаны три и два с половиной года назад.

Нет, вы несправедливы к государственному обвинителю. Это совсем не за эти эссе. Эссе здесь не причем. Эссе — предлог. Это совсем за другое. Это за то, что больше нет Союза, это за то, что есть вот этот трехцветный флаг, это за то, что проводятся какие-то реформы, это за то, что продукты не выдают по карточкам, это за то, что нет железного занавеса почти для всех (для меня, например, есть — я два года не могу никуда выехать благодаря этому процессу, — вот такой персональный, маленькая железная занавесочка, ширмочка маленькая железная поставлена), все остальные ездят куда хотят. Это за то, что страны Балтии для них недосягаемы. Это за то, что прекращена война в Чечне. Это за то, что до сих пор мы в этой колонне — «Вот так же пойдут демократы» — не идем.

Это поминки, господа. Уважаемые судьи! В вашем присутствии государственное обвинение, за ваш счет, кстати, в вашем помещении, отнимая ваше время, пытается справить тризну по Советскому Союзу. И меня, как любимого коня, или как там полагалось, кого-то заколоть на этом холме. Как описано в замечательном стихотворении великого русского поэта: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…» Значит, вот что у нас здесь происходит и об этом надо все время помнить.

Я не преувеличиваю, говоря о смертной казни. Здесь не соблюдены даже правила приличия советских времен. По советским стандартам, размахивая справочкой о состоянии здоровья, прокурор должен был бы сказать, что он не знает, на каком толкучем рынке была приобретена эта справка, сколько «баксов» за нее заплачено, и что вот он сомневается, что можно одновременно иметь столько недугов и написать такие художественные эссе. И что лесоповал будет явно лучшим лекарством. Нет, это не опровергалось. Было именно сказано, что вот все это действительно так, и что именно с этим нужно просить именно такой срок. Уж нашему ли государственному обвинению не знать, что в уголовном лагере ни один интеллигентный человек не может выжить, и что Илья Габай, один из лучших наших диссидентов, дабы избежать именно уголовного лагеря, выбросился с 10-го этажа, то есть это ему показалось легче. Что это — не просто казнь. Что это — изощренная казнь.

Уж не знать ли тому ведомству, которое здесь незримо присутствует, которое нас оставило вместе с экспертом, что я не стану делать вид, что там нужно жить и нужно подчиняться, и что нужно стараться выжить, как это пытался сделать несчастный Василь Стус, которого просто уничтожили в карцере, и Юрий Галансков, который со своей язвой желудка промучился несколько лет и умер, не дожив до конца срока. Ну зачем же такие сложности? Раз государственное обвинение не расщедрилось на цикуту, которую бесплатно предоставило Сократу родное государство, раз у нас сейчас экономический кризис и на цикуту денег нет, — это просто делается иначе. Объявляется голодовка, если нарушаются права политзаключенного, а насколько я понимаю, у нас здесь было сказано много раз, что нет никаких политзаключенных, есть только государственные преступники, враги народа, обыкновенные уголовники («Беломорканала», жаль, нет), объявляется просто голодовка, скорей всего сухая, потому, что права политзаключенного будут нарушены, и никаких проблем. Зачем полтора года? Зачем такие сложности? Здесь ведь и 11–12 дней хватит, в случае мокрой голодовки — 67-ми, так что здесь можно просто отнять некоторое количество нулей и все будет в порядке. Вот именно это нас должно настроить на практический лад, и нашу теоретическую дискуссию мы должны пустить по чисто практической стезе.

Есть очень интересные материалы из «Московских новостей», которые хорошо описывают, что у нас было на процессах по 74-й статье, и что по этим делам требовали прокуроры, и что по ним выходило. Статья Сергея Грызунова, небезызвестного присутствующим здесь. Так. Дело Безверхого. Некий Безверхий на протяжении многих лет планомерно и систематически разжигает ненависть к евреям и пропагандирует идеи гитлеризма. Создавал тайные нацистские объединения, издавал нацистскую литературу, в том числе сокращенное издание «Майн Кампф», и в основном главы по еврейскому вопросу. Неоднократно предупреждался правоохранительными органами о незаконности своей деятельности. В 1992 году привлечен к уголовной ответственности за издание «Майн Кампф». Однако суд Санкт-Петербурга оправдал его, поскольку он действовал исключительно в коммерческих целях.

Дело Беляева. Председатель национально-республиканской партии России в 94-м году привлекался к уголовной ответственности по статье 74 УК в связи с публикациями в газете «Националист». Публикации тоже разжигали ненависть к евреям. 74-я статья, дело прекращено за недостаточностью улик. Он продолжил все это. Вторичное привлечение — год лишения свободы с отсрочкой на один год. И освобожден в связи с амнистией в честь 50-летия Победы, то есть даже условный срок не был применен.