Занимался он этим не сам, а с помощью Фонарщика. Тот как раз сейчас брёл впереди, поглядывая по сторонам в поисках огарка, который пора заменить целой свечой. Когда мы его нагнали, он обернулся, и я подумал, что незнакомым с ним людям, если у них слабовато сердце, с Фонарщиком в полутёмных закоулках Харчевни лучше не встречаться. Ну чистый бормотун, только крайне истощённый, без крыльев, и нацепивший на себя кое-какую одёжку.

— Привет, Элф, — поздоровался он со мной каркающим голосом. — Привет, Бобел. Привет, Тотигай.

— Здорово, старина, — ответил Бобел за всех, намереваясь дружески хлопнуть доходягу по плечу, но вовремя спохватился и опустил руку.

Правильно — после такого приветствия Харчевня уже не смогла бы похвастать достопримечательностью вроде Фонарщика. Несмотря на свой кошмарный облик, вгонявший в озноб даже бывалого человека, тот мог бы развалиться на части не только от удара лапы Бобела, но и просто от сильного сквозняка. Считалось, что Фонарщик никогда не выходит наружу, чтоб не сдуло ветром; ещё поговаривали, что он и есть самый настоящий бормотун, которого Имхотеп научил говорить по-человечески, предварительно ампутировав крылья и хвост; умники думали, что он последний представитель одного из вымерших народов Додхара, а толстуха Белянка однажды во всеуслышание заявила, будто Фонарщик есть плод неудачного эксперимента яйцеголовых по скрещиванию африканского пигмея и додхарского саксаула. С последним утверждением я мог бы смело поспорить — полуживые растения Додхара передвигаются с куда большей резвостью, а пигмеи уж точно.

Народ в Харчевне задиристый, и не видит ничего плохого в том, чтобы вдоволь потешиться над кем-нибудь, кто послабее и не даст сдачи. Однако Фонарщика никто не трогал, а Бобел по непонятной причине испытывал к бедолаге самые тёплые чувства. Возможно, Фонарщик некогда и вправду побывал в лабораториях ибогалов, и Бобел узнавал в нём родственную душу.

— Пришёл наконец караван Цуя? — спросил я. — Что слышно?

Цуй регулярно водил свой караван из Китая в Европу и обратно, появляясь на нашей Старой территории каждый год, и всегда действовал с предсказуемостью часового механизма. Его ждали ещё тогда, когда мы с Тотигаем отправились в поход, но я что-то не замечал ни самого каравана, ни следов его пребывания.

— Нет, Элф, — ответил Фонарщик. — И гонцов тоже не было.

Это показалось мне ещё более странным. Цуй высылал гонцов вперёд всякий раз, как вступал на какой-нибудь кусок Старых территорий, лежавший на его пути. На нашей территории он высылал их непременно, поскольку она была одной из самых густонаселённых, следовательно, перспективной для торговли, и Цуй не упускал случая собрать побольше народу на пути своего каравана. Он поступал так неукоснительно, несмотря на то, что все давно запомнили его график. И если гонцов до сих пор не было…

В Харчевне уже перед нашей вылазкой в город собралось всякого люда втрое против обычного, и народ не спешил расходиться. Цуя с нетерпением ждали прежде всего потому, что он всегда и в больших количествах привозил из Европы натовские боеприпасы, а у нас многие, особенно пришлые, пользуются тем или иным оружием бывшего Альянса. То же самое сейчас творилось в Субайхе, которая, как и Харчевня, располагалась недалеко от Большой тропы. Умники терпеть не могут караванщиков, называя их бессовестными спекулянтами, но не забывают использовать большие скопища людей в просветительских целях. Ну, что я имею в виду — «большие»? У нас один житель приходится на два квадратных километра. По сравнению с другими территориями выходит, что у нас жуткая теснота и перенаселение. А если где-то собирается больше сотни человек сразу, то иначе как скопищем это и не назовёшь.

Тут меня осенило.

— Тотигай, — сказал я. — Пробегись по-быстрому везде. Проверь, кто к нам на сей раз припёрся из Субайхи, и нет ли среди них Генки Ждана.

Кербер понимающе ухмыльнулся и рысью двинулся по коридору, обогнав Фонарщика. Мы с Бобелом тоже его обогнали и первым делом зашли к Белянке — я ей новый автомат обещал. Когда она впервые тут появилась и открыла свою лавочку, эту могучую толстуху прозвали Капустницей, но прозвище хозяйке заведения по душе не пришлось, и после того, как Имхотеп вправил выбитые челюсти двум — трём трофейщикам, её переименовали в Белянку.

— Элф! — расцвела Белянка, с кряхтеньем разгибаясь откуда-то из-под прилавка, и, уперев свои мощные ручищи в необъятную поясницу, выпятила вперёд пузо. — Когда же ты, негодник, мне свидание назначишь? Я уже вся истомилась. Может, в этот раз?

— Нет, только когда похудеешь.

— Да я ещё совсем худенькая! — возмутилась толстуха. — Ты что, хочешь моей смерти? От истощения?

— Это была бы невосполнимая потеря для всех нас, — вежливо сказал я. — Но истощение тебе не грозит в ближайшие десять лет, даже если начнёшь поститься сегодня.

Белянка погрозила мне кулаком и спросила, принёс ли я автомат. Я сказал, что принёс, а она предложила оплатить заказ капустой — «ну хоть часть». Я посоветовал ей самой съесть всю свою капусту, раз она всё равно не собирается худеть. Она погрозила мне другим кулаком и потребовала выкладывать товар. Мы быстро сторговались, потому что со старыми знакомыми я никогда не дорожусь. Забрав оружие и патроны, толстуха расплатилась галетами, помедлила, и выставила на прилавок литровую банку квашеной капусты.

— Это в подарок. Чтоб ты понял, как я тебя ценю. Может, всё же пригласишь на свидание.

— Не надейся! — оборвал я, передавая капусту Бобелу. — Я дал обет безбрачия.

Белянка откинула голову назад, заржав как стадо пегасов.

— Ты!.. Ты!.. — Её телеса колыхались и дрожали, словно мехран во время землетрясения. — Боже, Элф, я ради тебя и вправду похудею! Хочешь ещё капусты? Бесплатно!

— Одной капустой сыт не будешь! — философски рассудил я. — Грибочков тогда дай, что ли…

— Наглец! — рявкнула Белянка, выуживая из-под прилавка банку солёных опят. — Ну и наглец! Бери и помни, что эти грибы при теперешнем климате на вес золота!

— То есть ничего не стоят, — заключил я. — Кому сейчас нужно золото?

— Ты понял, что я хотела сказать!.. Да не забудь банки вернуть! — крикнула Белянка нам в спину, когда мы уже выходили. — Скоро совсем без тары останусь! Ты вот когда последние банки приносил с города?

— Очень надо мне оттуда с банками таскаться… — пробормотал я, очутившись в коридоре, и обратился к Бобелу: — А ты не хочешь нашей стройняшке свидание назначить? До конца дней сможешь купаться в квашеной капусте.

— Ей кентавра нужно, — трезво оценил возможности Белянки Бобел. — А лучше нескольких сразу.

— Но соленья у неё замечательные, — заметил я. — Ни у кого таких больше нет. Разве что у Лики.

— Это — да, — согласился Бобел.

Остальное оружие мы сбыли Кривому Дуплету. Его так прозвали за характерное увечье и непревзойдённое умение моментально поразить любые две цели из своей двустволки, которую он повсюду с собой таскает. Так как левого глаза у него нет, то его и не приходится зажмуривать при стрельбе. Но всё происходящее вокруг он замечает так хорошо, словно у него не один глаз, а по меньшей мере десять.

— Откуда ты всё время таскаешь автоматы? — спросил Дуплет, внимательно разглядывая разложенное на прилавке. — Совсем новенькие… Ты что — наткнулся на военный склад?.. Нет-нет, дело не моё, — быстро ввернул он, выставив перед собой руки ладонями вперёд. — Но учти, что об этом твоём месте давно ходят слухи — сколько там всего — и кое-кто не прочь отловить тебя в мехране и пощекотать пятки на предмет выяснения деталей.

— Не советовал бы им, — сказал я. — Жутко боюсь щекотки. Если не ограничатся пятками и доберутся до подмышек, могу не выдержать и всех перестреляю.

— А разрядники что? — Дуплету пришлось перегнуться через прилавок, поскольку разрядники я оставил на полу. Он только мазнул по ним взглядом, и ему хватило. — Э-э-э, да у них батареи почти пустые.

— А я их и не продаю. Придержу пока.