Разрез. Раздвигая ткани и двигаясь к трахее, совершенно случайно вскрыл, не найденный ранее коллегами, гнойник. Излилось огромное, для такого крохи, количество желто-зеленого зловонного гноя.
Трахея встала на место самостоятельно. Ткани шеи и передняя поверхность трахеи была исколота толстыми иглами для впуска воздуха. Бригада коллег санавиации, чтобы компенсировать дыхание, пыталась провести трахеопункцию. Вскрыл трахею. Трахеостомической трубки такого малого диаметра не было. Стянул изоляционную трубку со случайно найденного в подсобке кабеля подходящего диаметра.
Протер спиртом, тщательно прополоскал в физрастворе. Ввел импровизированную трахеостомичекую трубку в трахею. Ребенок стал дышать спокойно. Временами дыхания не было слышно совсем. Шелком подшил трубку к коже. Ушил рану.
Наутро вертолет, вызванной санавиации, эвакуировал ребенка в республиканскую клинику. С трудом подобрали и втиснули в трахею стандартную металлическую трубку самого малого диаметра. Через десять дней ребенок был выписан домой.
Сначала были крестины. Потом Рождество и дни рождения. Через двадцать с лишним лет оперировавший доктор — почетный гость на свадьбе. Тогда томада, предоставляя слово для поздравления молодых, объявила:
— Al doilea tata! — Второй отец!
Тогда, на свадьбе, даже не получилось прослезиться. Не получилось…
Сегодня тогдашний крохотный пациент — тридцати восьмилетний атлет почти двухметрового роста — Сережа Батрынак, ровесник моего младшего сына. О драме в трехнедельном возрасте напоминает только, расположенный в нижней части шеи, округлой формы, размером с копеечную монету, розовый рубец.
А сегодня кровь задыхающегося пациента, и алая и темная, смешанная, вперемежку и раздельными ручейками продолжала неуемно литься из размозженной операционной раны. Отчаяние стало подступать страхом, громыхавшим толчками в затылке и тошнотой, подступившей к самому горлу.
Словно сквозь вату, послышался чей-то приглушенный вопрос:
— Почему вы сейчас не оперируете, Евгений Николаевич? У вас получается…
— Хватит… — еле нашелся ответ.
Руки работали, казалось, вне его сознания. Наконец прощупал цилиндр трахеи. Неожиданную и нечаянную радость доставило то, что трахея, спускающаяся за вырезку грудины, была большого диаметра. А он, против всякой логики, подсознательно ожидал встретить в кровавом месиве трубочку диаметром меньше карандаша.
Его раздирали противоречия. С одной стороны, надо было дать доступ воздуха в легкие пациента, кожные покровы которого уже стали фиолетовыми. Воздух еле прорывался громким натужным свистом, сопровождаемым с каждым вдохом, высоким, словно детским, стоном. С другой стороны — продолжающееся кровотечение неминуемо зальет трахею, бронхи. Свернется. А то и еще хуже. Кровь, легко расслаивая размозженные ткани, польется ручьем в средостение….
Вспомнил, как 43 года назад, оперировал в Окнице пострадавшего от случайного огнестрельного ранения из обреза охотничьего ружья. Пациент семнадцати лет был из Наславчи. Фамилию и имя запомнил на всю жизнь: Жеребеловский Ваня.
Все, что было лицом, носом, глазами сейчас представляло собой бесформенное пульсирующее кровавое месиво. Тогда страха не было. Было нечто сродни высокому азарту, с которым он останавливал кровотечение, очищал огнестрельную полость, удалял, лежащие свободно, явно нежизнеспособные ткани, осколки костей, дробинки.
(На рентгенограмме насчитали 48 дробинок, удалить удалось 29). Остальные застряли в костях нижней и верхней челюсти, в решетчатом лабиринте, в глубине глазниц, в теле и воздушной полости основной кости черепа.
Выехавшая с ним в составе ургентной бригады окулист, произвела двустороннюю энуклеацию (удаление обоих, в нескольких местах насквозь пробитых дробинками, глазных яблок). Позвонили, собравшиеся на выезд, специалисты бригады республиканской санавиации. Случай и для республики был неординарным. Узнав, что сделано, в числе других рекомендаций настояли на наложении трахеостомы. Приступив к трахеотомии, обнаружил, что перешеек жизненно-важного органа — щитовидной железы аномально широкий, массивный, уходит вниз под яремную вырезку.
Выбора не было. Предстояло накладывать верхнюю трахеостомию. Отодвигая книзу перешеек железы, вдруг вспомнил, что ровно четыре года назад в этой же операционной опытный, великолепный хирург с двадцатилетним стажем при мобилизации перешейка щитовидной железы случайно повредил, нетипично расположенный, крупный сосуд. Наружное кровотечение легко остановили.
Но смертельная для пациента опасность поджидала с другой, неожиданной стороны. Втянувшаяся вглубь операционной раны крупная артерия продолжала кровоточить, толчками изливая кровь в средостение. Положение усугубила быстро нарастающая воздушная эмфизема мягких тканей шеи, так же спускающаяся в средостение. О внутреннем кровотечении хирург не подозревал. Все его усилия были направлены на устранение последствий эмфиземы.
Анестезиолог сообщил о резком падении давления и замедлении пульса. Через несколько минут все было кончено. На вскрытии в морге в средостении обнаружили более полулитра, сдавливающей сердце, крови. Атипично расположенная поврежденная артерия втянулась и зияла на 3–3,5 сантиметра ниже операционной раны. Как говорят хирурги, сосуд спрятался. Подвела иллюзия, что прошив и стянув вместе с мягкими тканями кровоточащий сосуд, хирург остановил кровотечение.
Словно услышав его мысли, еще фронтовая операционная сестра вслух вспомнила этот случай, деликатно предостерегая его, молодого хирурга-отоларинголога. Трахеотомия, такая простая и вместе с тем, часто коварная, обошлась без осложнений. Пациент, молодой человек семнадцати лет, с глубокой ямой вместо носа, верхней челюсти и глаз, остался жив. Через несколько дней он был эвакуирован в республиканскую больницу, затем в Москву, где ему предстояло перенести более десятка пластических операций.
При написании настоящей повести связался по телефону с семьей оперированного в 1973 году после огнестрельного ранения Жеребеловского Ивана Яковлевича. После ряда пластических операций в Москве, вернулся домой. Инвалид первой группы по зрению в возрасте двадцати лет женился.
Позвонив в Наславчу, говорил с уже взрослым внуком Ивана. Прожив после того страшного огнестрельного ранения и последующих операций еще 29 лет, Жеребеловский ушел из жизни после случившегося пожара и обширных тяжелых ожогов кожи и мягких тканей. Слепой, он перестал ориентироваться в, охваченной пламенем, комнате.
Решение пришло, казалось, мимо его воли и сознания.
— Скальпель!
Разрез колец трахеи. Показалось, что рассек три, а может четыре кольца. В полость трахеи ввел трахеорасширитель. Рану прикрыть ни ладонью, ни салфеткой не успел. С кашлем, больше похожим на выстрел, из трахеи вылетел и залепил очки и лицо сгусток черной свернувшейся крови. Ослепленному кровью на стеклах очков, вдруг стало невыносимо страшно. Он перестал видеть. Он не слышал дыхания больного! Больной перестал дышать! Еще несколько мгновений назад пациент натужно сипел. Был жив. А сейчас — тишина…
— Вот и все…
Кто-то снял очки. Промыли и протерли стекла. Кое-как одели очки дужками поверх маски. Ничего не выражающий взгляд пациента был устремлен на него. Грудь больного спокойно вздымалась с каждым вдохом. Еще не веря, прикрыл отверстие в трахее, не закрытым перчаткой, запястьем. Ритмичные волны теплого выдыхаемого воздуха, казалось, ласкали его открытую кожу.
Дальше все в штатном режиме. Введение в трахею трубки, ушивание раны. Ушивая операционную рану, ощутил, что пальцы, когда-то легко, играючи вязавшие узлы, стали непослушными. Вязал медленно, неловко затягивая, оставляя узлы почти на линии разреза. Подумав, по совету Алексея Ивановича, заведующего отделением, усилил фиксацию трубки дополнительным подшиванием ее к коже шеи.
К концу операции стало известно, что пациент психически неадекватен и несколько лет состоит на учете у психиатра. Множественные травмы гортани, трахеи, щитовидной железы и мягких тканей шеи в агрессивном припадке ярости нанес каблуками, социально опасный, обладавший страшной физической силой, собственный сын пациента — слабоумный имбецил.
