Когда пришли немцы, мы с отцом ушли в партизаны. Несколько партизанских групп слились в один отряд. На наш след вышли каратели с егерями и собаками. Мы вынуждены были отступать на юг. За речкой Стоход, проводники на территории Украины называли её Старицей, мы оторвались от карателей. В лесах под Ковелем наш отряд влился в партизанский отряд Ковпака. В сорок третьем участвовал в Карпатском рейде. Я был в составе группы подрывников.

Уже после войны узнал, что мой двоюродный брат в соседнем районе стал полицаем. В Белоруссии это не было в диковинку. Часто случалось так, что один брат был в полицаях, а другой в партизанах.

Лютовал, не щадил ни женщин, ни детей, ни стариков. Скоро за усердие его назначили начальником полиции. Уничтожал целые семьи. Шантажируя родственниками, имел своих осведомителей даже в партизанских отрядах. Держал в постоянном страхе всю округу. Насиловал женщин.

Была у него страсть. Еврейки. У него дружки-полицаи были в Столине. Это недалеко от нас, километров двадцать пять. Они там большое еврейское гетто, численностью более пятнадцати тысяч человек, охраняли. Так они ему еврейских девушек и молодых женщин поставляли. Несчастных держал взаперти, заставлял пить, творил непотребства. Когда надоедала, редко отправлял обратно. Больше убивал. И невзабаве (вскоре) привозил на брычке наступную (следующую).

В качестве ответного дара разрешал столинским полицаям уводить у крестьян из хлевов или буданов (шалашей), обложенных скирдой соломы, овцу или телку. Со своими подчиненными регулярно уводил, чудом сохраненную в оккупации, живность. У него все было на учете, тщательно записывал у кого, какая скотина, где спрятана. Без его разрешения никто не осмеливался резать животных для себя. Непослушных расстреливал.

Облюбовав для предстоящего пиршества дом, хозяев гнали вон. Люди умоляли хотя бы сохранить дом. Устраивали пьянки, откуда-то привозили женщин. Бывало, попировав, поджигали хату. Глядя на пожар, продолжали пить, устраивали дикие танцы. На суде все стало известным.

Рассказывали, что во время оккупации немцы часто сторонились его. Даже немцам, наверное, противно было.

Незадолго до прихода советской армии исчез. Мы долго полагали, что он в Германии. А он с чужими документами перешел линию фронта в Белоруссии. Может, немцы помогли? Воевал выходит. Суд это тоже установил. Теперь знаю, кажется, всё.

Нашли его его за Уралом, в Нижнем Тагиле. Опознала студентка техникума Нина Хруцкая, родная племянница убитого партизана Николая Хруцкого. Во время войны ей было не больше двенадцати лет. Когда в деревню ворвались полицаи, играла у пожилой соседки во дворе. Услышав стрельбу, по жиденькой лесенке поднялась и легко протиснула свое худенькое тело в окошко на чердак. Там и просидела.

Сквозь широкую щель между досками видела, как всю их семью загнали в дом. Потом последовал взрыв такой силы, что девочку отбросило в противоположный угол чердака, часть крыши снесло. Девочке запомнился коренастый светлоголовый полицейский, чем-то похожий на дядю, но обращавшийся с мамой и бабушкой особенно люто.

Нину, уже студентку железнодорожного техникума, направили на практику на вагоно-строительный завод. В одном из цехов она увидела мастера, похожего на человека, несколько лет назад погубившего всю её родню. Словно почувствовав на себе взгляд, мастер стал беспокойно оглядываться. Поймав взгляд девушки, подошел к ней. Девушка успела овладеть собой. Мастер, никогда ранее не видевший Нину, спросил:

— Откуда ты родом?

— Тюменская я, недалеко отсюда. — ответила Нина, воспитанница тюменского детдома и учившаяся уже в тюменском железнодорожном техникуме.

После вопроса мастера сомнения девушки исчезли. Периодически девушка ловила на себе пристальные взгляды мастера цеха.

В обеденный перерыв стайка девчат-практиканток направилась в столовую. Незаметно оглядевшись, Нина повернула за угол административного корпуса. Через несколько минут она входила в ближайшее отделение милиции. Выслушав её, дежурный тут же связался с управлением МГБ. Девушку дежурный из отделения уже не выпускал.

Арестовали карателя при выходе из столовой. Он, казалось, даже не удивился. Следствие вели в Минске. Нине Хруцкой помогли перевестись в Минский железнодорожный техникум, дали общежитие. Следствие длилось несколько месяцев. Нину несколько раз вызывали на допросы и очную ставку. Из тюрем и лагерей были доставлены осужденные за сотрудничество с фашистами бывшие полицейские Столинского района.

Когда начался суд, люди сами приходили, свидетельствовали. На суде женщины рассказывали такие ужасы, что волосы дыбом вставали. Одну женщину из еврейского гетто в Столине нашли в Армавире, другую в Жмеринке. Приехали. Свидетелей было очень много. Суд длился почти целый месяц, в газетах писали.

Я присутствовал на суде с первого до последнего дня. Уже во время суда стало известно, что Николай Хруцкий с группой партизан попал в засаду. Уйти не удалось никому. Троих партизан убили во время скоротечного боя, а командир группы и Хруцкий были взяты в плен. Начальник полиции уже утром отметил, что невысокого роста, коренастый, круглоголовый с короткой непокорной шевелюрой соломенного цвета, Николай Хруцкий был похож на него.

Командира группы увезли с собой, прибывшие из Столина, немцы. Хруцкого же, начальник полиции, по согласованию с немцами, оставил в полицейском участке. Запер в отдельном помещении. Охраняли тщательно, по двое полицейских дежурили круглосуточно. Начальник полиции часами сидел в комнате, беседуя с пленным партизаном. Через пару недель Николая Хруцкого расстреляли. Тело партизана ночью было вывезено и закопано где-то в лесу.

На следующий день мой родственник с большой группой полицаев прибыл в село, откуда родом был Хруцкий. Всю семью, родственников и соседей согнали в дом Хруцких. В комнате установили противотанковую мину, к взрывателю которой закрепили гранату. К кольцу взрывателя была привязана длинная веревка.

Взрыв чудовищной силы разнес хату вдребезги. На доносящиеся из развалин хаты стоны, бросали гранаты. Потом, облив керосином, подожгли. Во время суда стало известно, что противотанковую мину подорвал лично Николай Хоменко. Готовил себе пути отхода. И чтобы не было свидетелей.

Пока велось следствие, к нам в село много раз приезжали следователи. Подолгу беседовали со всеми жителями. Приходили и в дом моего дяди. Предъявленную на опознание довоенную фотографию Николая Хруцкого тетя равнодушно отложила в сторону. Когда показали фото мнимого Хруцкого, мама сына узнала мгновенно. Судили моего двоюродного брата в селе выездным судом из Минска.

Отец предателя-изувера, брат моего отца, после одного из заседаний суда повесился в сарае на вилах между двумя балками. Тётю навсегда отвезли в Брест, в больницу для божевильных (сумасшедших). Самого предателя приговорили к высшей мере наказания. О приведении приговора в исполнение сообщили в новостях по белорусскому радио.

После суда я уехал оттуда. Не мог там жить. Мы с ним похожи были, как две капли воды. А после суда от меня стали шарахаться люди. Уехал сюда. Но и тут покоя нет. Тебя встретил. Как тесен мир. Никуда не спрячешься. От себя тоже.

— Вось такий у мене був братранэць-перевертень. — После длинной паузы тихо сказал Хоменко.

Неисповедимы пути господни. И языки тоже. (И сказал Господь: сойдем же и смешаем там язык так, чтобы один не понимал речи другого. Бытие, глава 11, 7.). Слова белоруса Хоменко тогда, мне, в десятилетнем возрасте, родившемуся в украинском селе, в основном были понятны и, почему-то, запомнились на всю жизнь. Уже при написании главы удостоверился: Братранэць — в переводе со словацкого и чешского — двоюродный брат. Перевертень — в переводе с украинского — оборотень.