— Мама! Фито Сяды, фито Фики, фито Эки. Мама, фите мапу!

В переводе означало:

Мама! Светло у Санды, светло у Фильки, светло у Женьки. Мама свети лампу!

Мама долго не выдерживала. Вставала, нащупывала на лежанке коробок и зажигала спичку. Сняв стекло, зажигала керосиновую лампу. Я быстро перебирался на угретое мамино место, укрывался одеялом и в доме восстанавливался покой.

Когда я стал чуть старше, помню, что меня привлекали и страшили тени от лампы на стенах и потолке, особенно двигающиеся. Брат использовал это и показывал мне «кино». В дальнем углу русской печки ставил зажженную лампу, задергивал занавеску и тенью своих рук и головы показывал разные фигуры на занавеске. Я знал, что это Алеша, но все равно было страшно. Когда становилось особенно жутко, я хватал мой твердый валенок и с силой швырял в страшилище. Попадал, как правило в брата.

Он приноровился увертываться до того, как валенок долетит до него. Изменил тактику и я. Резко отдергивал занавеску и швырял валенок прямо в брата. Спасаясь, однажды он отскочил вглубь печки. Я схватил второй валенок. Не дожидаясь броска, он спрыгнул с печи на кровать и встал на подоконник, наивно полагая, что я не стану швырять валенок в сторону окна. Он плохо обо мне думал! Валенок с галошей полетели. Вместо того, чтобы поймать, Алеша уклонился от летящего снаряда. Пробив оба стекла проема, валенок зарылся в снег. На звон разбитого стекла с улицы прибежал отец.

Что было дальше, представляйте сами. Разбитые насквозь стекла окна в середине зимы и дефицит стекла в начале пятидесятых. Выручил мамин двоюродный брат, бригадир строительной бригады в колхозе. Он снял размеры, вырезал стекло и вставил. Вместо оконной замазки щели залепили тугим тестом. До весны.

Мне хронически не хватало света. Днем я отдергивал все занавески, а вечером, как только мама выходила в сени, подкручивал лампу, увеличивая язычок пламени. Войдя, мама мгновенно все замечала:

— Не подкручивай фитиль! Закоптится стекло и будет еще хуже.

Я долго не мог понять: — почему?

Мне нравилось наблюдать, как мама чистит стекло перед закатом. Она наматывала на подсолнечниковую палочку чистую тряпочку и несколько раз дышала внутрь стекла. Когда оно запотевало, она терпеливо протирала стекло изнутри, периодически глядя через него на свет. Однажды я решил избавить маму от такой нудной работы. Когда она вышла во двор, я взялся за дело. Дышал я добросовестно, но как только начал чистить, стекло само собой развалилось.

Керосиновые лампы висели на стенах в классах школы, в клубе, в правлении колхоза и сельсовете. В первой четверти первого класса домашние задания я выполнял при свете керосиновой лампы.

Летом пятьдесят третьего вдоль всего села стали рыть узкие глубокие ямы. В них устанавливали столбы, состоящие из двух частей, скрепленных стянутой толстой проволокой, которую называли катанкой. Наверху каждого столба на черных крюках были вкручены белоснежные чашки — изоляторы. Потом через крюки протянули проволоку и прикрутили ее к чашкам. Через каждые пять пролетов к столбам гвоздями крепили катанку, зарытую глубоко в землю. Эту проволоку называли заземлением.

В глубине двора Михаська Единака (в селе от мала до велика его называли Единачком), где из под земли вырывались источники, очень быстро возвели каменное здание. Работало, без преувеличения, все село. Отливали фундамент под двигатель и динамомашину, заливали полы, штукатурили. Рядом со зданием возвели огромную железобетонную каду высотой около трех метров. Говорили на шесть кубов. Предназначалась она для охлаждения двигателя водой.

Наконец привезли двигатель и динаму. Установили. Приехала конная пожарная команда. Каду доверху залили водой. Однажды по селу пронеслось: после обеда будут запускать мотор. На обед мы уже не расходились. Боялись пропустить пуск мотора. На бричке привезли специалиста из Тырново.

Несколько раз двигатель заводили и глушили. На его звук собралось множество народа. Ребятня суетилась впереди толпы. Электромонтер влез на столб возле электростанции. Прикрутил провода с лампочкой в патроне. Моторист, специалист и все колхозное начальство скрылись в здании электростанции. Толпа умолкла. Пацаны в ожидании присели на корточках. Все ждали.

Зарокотал двигатель. Прогревали долго, меняя обороты. Наконец двигатель стал работать ровно, устойчиво. Внезапно ярко вспыхнула на столбе лампочка. Толпа загудела, ребятня стала прыгать и кричать. Все, кроме моториста, вышли из здания электростанции. Некоторые вытирали рот ладонью, незаметно облизываясь. Закуривали. О чем-то громко говорили друг с другом, стараясь перекричать рокот двигателя.

Вышел моторист и стал подниматься по лестнице на бетонную каду. И только сейчас все увидели, что из трубы в стене в каду льется непрерывная толстая струя воды. Взобравшись наверх, моторист подержал руку в струе воды. Спустился вниз и снова скрылся в здании. Нам он уже казался по меньшей мере чародеем.

Все начальники сели на брички и уехали в правление колхоза.

— Пить магарыч, — безошибочно определили в толпе.

Толпа начала редеть. Взрослые расходились, таща за собой упирающихся детей. Никто не заметил, когда взобрался на каду Флорик Калуцкий. Он протянул руку к струе, точно копируя моториста. Изумление отразилось на его лице.

— Вода совсем теплая! Купаться будем! — Заорал он так, что его услышали все, несмотря на звук мотора. Все ринулись к каде. Попробовать, какова температура воды довелось не всем. Вышел моторист и отогнал всех подальше. Через какое-то время мотор умолк. Коротко помигав, одновременно погасла и лампочка. Возбужденные, мы расходились уже в темноте. На следующий день када была затянута густой металлической сеткой.

Между тем, по селу продолжали тянуть провода. От центра села провода потянулись на тракторную бригаду, ток, в конюшню. В нижней части села цепочка столбов с проводами достигла животноводческой фермы. Полным ходом шел монтаж электропроводки в школе, клубе, правлении, сельсовете и медпункте. Каждый вечер у правления колхоза собиралась толпа мужиков. На заседании правления и сельсовета постоянно обсуждалась очередность подключения электричества в дома колхозников.

Решение было практически единогласным. Вначале решили провести проводку в дома доярок, которые затемно уходили на утреннюю дойку и возвращались домой поздно вечером, когда было уже совсем темно. Одновременно решили электрифицировать дома, где жили учителя, до этого ежедневно проверяющие горки тетрадей при свете керосиновых ламп. Затем шла очередь колхозного начальства, передовиков, семей погибших фронтовиков.

Мне тогда было семь лет, но я внимательно вслушивался в разговоры взрослых об очередности подключения электричества, прикидывая, когда электрический свет будет у нас дома. На деле все оказалось гораздо проще. Из района прибыла еще одна бригада электромонтеров. Подключение пошло значительно быстрыми темпами.

Споров, касающихся очередности подключения, практически не было. Бригады споро работали, расходясь, в обе стороны села. Никто не возмущался, а начальство закрывало глаза на то, что к концу дня кто-то просил провести ему проводку в обмен на сытный ужин.

Угощали электромонтеров от души. Участие в этом принимали не только приглашающие монтеров к себе. Соседки, которым в тот день тоже подключили свет несли угощение. Кто нес бутылку самогона, кто жаренную яичницу, малосольные огурцы, сало. Некоторые в порыве благодарности ставили на стол жаренную курицу.

Работа монтеров превратилась в непрерывный праздник для всего села. Молодухи побойчее, то ли в шутку, то ли всерьез, интересовались, нет ли в бригаде холостых монтеров. Это было актуально, так как в табели о сельских рангах монтер вдруг встал в один ряд с киномехаником, оставив позади себя престижную профессию шофера.

В середине октября всех попросили после обеда быть дома. Монтеры разбрелись по всему селу, каждый на своем участке. Загудел двигатель, прогреваясь. Сначала опробовали подключение фонарей, подключенных через один столб. Все оказалось в порядке. Затем подключили остальные линии. В домах стали зажигаться лампочки. Кое-где на столбах яркой вспышкой сгорали предохранители. Туда немедленно устремлялся монтер, быстро исправляя неполадки.