Под портретами была надпись: Представители европеидной, негроидной и монголоидной рас. Уже в старших классах я узнал, что существуют ещё и американоидная красная раса (индейцы) и австралоиды. Самой предпочитаемой по моему тогдашнему детскому разумению была раса, к которой принадлежал я. Это были европеиды.

Симпатичнее всех остальных мне всегда казались монголоиды. В годы моего детства мы не могли насытиться просмотром китайских военных фильмов, где всегда побеждало добро. После просмотра фильма «Смелая разведка» мы использовали груды известняка вокруг строящейся школы в качестве скал и устраивали настоящие сражения с обязательной победой красных. Начало пятидесятых было эпохой нашего очарования Китаем. Бывало, мы без конца распевали припев:

С такими песнями не могло возникнуть тогда даже тени отчуждения к китайскому народу в наших детских сердцах. Пожалуй, до сих пор… По крайней мере во мне. Несмотря на события на острове Даманском весной шестьдесят девятого.

А что касается остальных?… Первого негра, как говорят, вживую, я увидел в Кишинёве летом шестидесятого. Мне ещё не исполнилось и четырнадцати. Я был участником слёта юнкоров (юных корреспондентов) республиканской пионерской газеты «Юный ленинец». Нас строем вели к кинотеатру «Патрия», где было торжественное открытие слёта. Рядом со мной шла пионервожатая нашей школы Антонина Яковлевна Кривогуз, сама вчерашняя выпускница средней школы. Тронув меня за плечо, она тихо сказала:

— Впереди стоит негр. Старайся меньше смотреть и не крути головой.

Лучше бы Антонина Яковлевна мне этого не говорила! Мои глаза в течении нескольких секунд засекли цель и вели её, уже не выпуская из прицела. Мышцы, поворачивающие мою голову и сдерживающие этот поворот, больно разрывали мою шею. Когда мы проходили мимо, скошенные вправо мои глаза готовы были вывихнуться из орбит. Как оказалось, я был не одинок. Вереница сельских детей и подростков, возможно, как и я, впервые увидевших другой цвет кожи, свой вектор внимания направила в единственную точку — на юношу негра. В ослепительно белом костюме он стоял рядом с белой девушкой с совершенно жёлтыми волосами, гладко зачёсанными назад и стянутыми в длинный хвост.

Но не только взгляды детей были прикованы к, казалось, несовместимой паре. Краем уха я услышал голос другой пионервожатой, сопровождавшей юнкора из Арионешт, тогда Атакского района, невысокого и щуплого Петю Грыу. Обернувшись назад, она вполголоса сказала Антонине Яковлевне:

— Как она стоит рядом с ним? А ведь в кино он может взять её руку в свою. Что же она почувствует?

Я не слышал ответа Антонины Яковлевны. Всё мое существо деревенского подростка заполнил поиск ответа на последний вопрос: «Что она почувствует?»

При написании главы я спросил Олега, моего старшего:

— Как ты себя ощущал внутренне в общении с однокурсниками другого цвета кожи?

Олег ответил коротко:

— Вообще-то никак. Проблем я никогда не ощущал.

Хитрит, лукавит, однако! А может и нет. Другое время, другие люди, другие отношения.

У младшего, Жени, до четырёх лет была нянька из Цауля. Нянька по найму с более чем двадцатилетним стажем. Звали её Олимпиада. Довольно пожилая, если не сказать старая женщина, сама, по её утверждению, с цыганскими корнями в крови. Да и внешне она была цыганистее цыганки. Совершенно безграмотная, без педагогического образования, тётя Оля с первых часов контакта с переборчивым в общении годовалым Женей, прочно завоевала его симпатии. Бывало, отворачивался от нас, приходящих с работы и за целый день соскучившихся по нему, собственных родителей.

Женина «Арина Родионовна» прочно завладела вниманием и эмоциями годовалого ребёнка. Вместе ели, вместе гуляли, вместе кормили собак, кур и котов. Днём вместе спали, иногда милостливо и снисходительно приглашая кого-либо из нас, родителей:

— Азись сями! — что в переводе означало: «Ложись с нами!».

За три года безграмотная тётя Оля заложила в Жене фундамент, который лезет наружу из-под штукатурки нашего воспитания и сегодня. Его такие личностные качества как независимость в принятии решений, самостоятельность, чувство ответственности, и в то же время опасливость к неизвестному, трезвая осмотрительность, осторожность и молниеносная адекватная ориентация при возникновении критических ситуаций во многом формировались под влиянием тёти Оли.

Повествовала ему тётя Оля и опусы из устного народного творчества. К трём годам Женя убеждал меня в реальном существовании бабы Кланцы (бабы Яги), Хап-хапа (злодея, сказочного негодяя, родного брата бабы Кланцы) и целого ряда других сказочных персонажей из народного эпоса. Если он не желал что-то делать, либо куда-то идти, или если он не желал, чтобы ушёл или уехал куда-либо я, то стращал меня Хап-хапом, который заберет меня с собой в мешке.

Тётя Оля служила у нас на пятидневке. В пятницу после обеда она уходила сначала к сестре, живущей в метрах пятистах от нас, а затем автобусом уезжала в Цауль, домой. А в воскресенье после обеда Женя забирался на переднее сиденье «копейки». О детских креслах в автомобиле тогда читали только в журнале «За рулём». Женя ехал, стоя на переднем сиденье и уперев ладошки в панель салона. На заднем сиденье, улучив момент, усаживалась беспородная Инга, а позже Лайка с Каштаном. В составе такого «серьёзного представительства» мы отправлялись за нашей Лёлей. Так называл её Женя.

Однажды солнечным весенним воскресеньем пополудни мы с Женей отправились за тётей Олей. В самом центре Цауля со стороны гастронома в направлении аптеки пересекал улицу негр, студент Цаульского совхоз-техникума. Краем глаза я заметил, как напрягся, стоящий на переднем сиденье, мой двухлетний Женя. Скосив глаза, я посмотрел на сына. Глазенки были расширены, рот приоткрылся, на нижней губе у него зависла, нехарактерная для него, капелька слюны. А мой автомобиль уже приблизился к студенту. Внезапно Женя порывисто шагнул ко мне и, обхватив мою голову своими ручонками, стал вывихивать мою шею, поворачивая в сторону негра моё лицо:

Папа! Пити! Хап-хап! Пити! (Папа! Смотри! Хап-хап! Смотри!).

Оторвав свою правую руку от меня, он вытянул её, показывая пальчиком на пересекавшего дорогу чернокожего парня:

— Пити! Папа! Хап-хап!

Я притормозил, чтобы избежать неприятностей. А Женя всё выворачивал мою голову. Каково же было выражение моего лица, если, смотревший в нашу сторону, чернокожий студент весело смеялся, видимо получая удовольствие от ситуации, участником которой стал сам. Удовольствие от зрелища получили и стоявшие рядом на обочине и поджидавшие рейсовый автобус несколько человек.

В университете Женя учился в одной группе с неграми и арабами. Как и Олег, в общении с темнокожими студентами, никаких проблем в своей душе он не ощущал. Женя учился в самый разгар лихих, если не сказать диких, девяностых. В отличие от меня, учившегося в шестидесятые годы и поглощающего второй завтрак только в студенческом буфете, где мы воротили нос от бутербродов с маслом и докторской колбасой, Женя экономил. Заготовленные загодя на квартире бутерброды, в том числе и с салом, он уничтожал в аудитории, коридоре, а то и на лестничной клетке. Там-то и прижал его к стенке коллега по группе, араб по происхождению и поклонявшийся аллаху. Назовём его Абдулла. Настороженно оглянувшись, он пригвоздил ошеломлённого Женю к полу просьбой:

— Дай мне кусочек бутерброда с салом. Ты так вкусно ешь!

Женя дал Абдулле целый бутерброд. Ещё раз оглянувшись, студент отвернулся к стене и быстро съел:

— Спасибо! Вкусно. — и немного помедлив, добавил. — Ты только в группе не говори.