На Изли мгновенно накатила мощная волна облегчения. «Ну и дела, — подумал он. — У тебя украли дом, а ты все равно радуешься».

— На колени! — скомандовал Годдард. Изли подчинился. — Целуй!

Изли не медлил ни мгновения — приложился к кольцу, да так, что оправой ему защемило губу.

— А теперь иди в свой офис и подай в отставку, и чтобы решение вступило в силу немедленно.

На этот раз Изли не успел прикусить язык:

— Простите, что?

— Твою работу может выполнять кто-нибудь другой. Уверен, есть много таких, у кого руки чешутся занять твое место.

Изли поднялся на дрожащих ногах.

— Но… но почему? Пожалуйста, просто дайте мне и моей семье уйти! Мы не доставим вам неприятностей. Ничего не возьмем, кроме одежды, которая на нас сейчас. Вы больше никогда нас не увидите!

— Увы, я не могу позволить вам уйти, — сказал серп Годдард. — Мне нужен новый чистильщик для бассейна.

Я считаю, это было мудрое решение — запретить серпам выпалывать друг друга. Оно было принято для того, чтобы не допустить борьбы за власть на византийский манер; но там, где есть власть, всегда есть те, кто изыщет способ ее захватить.

И еще я считаю правильным, что нам дана власть выпалывать себя самих. Должна признать, бывали времена, когда я раздумывала, не совершить ли мне самопрополку. В моменты, когда груз ответственности становился слишком тяжелым, казалось, что сбросить ярмо этого мира — наилучший выбор. Но одна мысль все время останавливала мою руку.

Если не я, то кто же?

Будет ли серп, который придет на мое место, человеком сострадательным и справедливым?

Я могу принять мир, в котором нет меня. Но я не выношу мысли о том, что в мое отсутствие прополку будет производить кто-то другой.

— Из дневника почтенного серпа Кюри

После полуночи Цитру и Роуэна разбудил громкий стук в дверь. Они выскочили из своих каморок, встретились в коридоре и рефлекторно взглянули на закрытую дверь серпа Фарадея. Цитра повернула ручку — дверь оказалась не заперта. Девушка приоткрыла ее и, заглянув в щель, обнаружила, что серпа в спальне нет. Постель была не смята.

Это было необычно, хотя и не сказать, чтобы совсем неслыханно для Фарадея — задерживаться в городе так поздно. Они понятия не имели, чем он занимался в такие ночи, и не хотели спрашивать. Первое, от чего ученики избавлялись довольно быстро — это любопытство. Цитра с Роуэном давно уже поняли, что в жизни серпа есть много такого, о чем им лучше не знать.

Неумолимый стук продолжался, причем колотили кулаками, а не костяшками пальцев.

— И что? — сказал Роуэн. — Ну он забыл свои ключи. И что?

Это было самое разумное объяснение, а самое разумное объяснение, как правило, оказывается верным, так ведь? Ребята направились к входной двери, мысленно приготовившись получить взбучку.

«Как это — вы не слышали моего стука? — накинется на них учитель. — Насколько мне известно, в течение последних двух веков на земле нет глухих!»

Но открыв дверь, они обнаружили на пороге не серпа Фарадея, а двух офицеров. Да не простых служителей порядка, а членов Гвардии Клинка в униформах, украшенных эмблемой Ордена серпов.

— Цитра Терранова и Роуэн Дамиш? — осведомился один из гвардейцев.

— Да, — ответил Роуэн. Он сделал небольшой шаг вперед и заслонил Цитру плечом. Ему самому его защитный жест казался весьма галантным, тогда как Цитру он только раздосадовал.

— Вам придется пройти с нами.

— Почему? — спросил Роуэн. — Что происходит?

— Не имеем права сказать, — ответил второй гвардеец.

Цитра отпихнула плечо Роуэна в сторону.

— Мы ученики серпа, — сказала она, — а это значит, что Гвардия Клинка служит нам, а не наоборот. Вы не имеете права забирать нас против нашей воли! — Что, скорее всего, было неправдой, но гвардейцы замешкались.

И тогда из темноты раздался голос:

— Предоставьте это мне.

Из мрака выступила знакомая фигура, совершенно неуместная в этом районе города. На темном пороге затканная золотом мантия Верховного Клинка не сияла — она казалась тусклой, чуть ли не коричневой.

— Будьте любезны пойти со мной. Немедленно. Мы пошлем кого-нибудь за вашими вещами.

Поскольку Роуэн стоял в пижаме, а Цитра в халате, ни тот, ни другая не кинулись исполнять распоряжение. Однако они догадывались, что одежда — наименьшая из их проблем.

— Где серп Фарадей? — спросил Роуэн.

Верховный Клинок глубоко вздохнул.

— Он прибегнул к седьмой заповеди, — сказал Ксенократ. — Серп Фарадей выполол себя.

Верховный Клинок Ксенократ представлял собой раздутый клубок противоречий. Он носил пышную мантию из богатой парчи, зато на ногах его красовались сильно поношенные шлепанцы. Он жил в простой бревенчатой хижине, зато размещалась она на крыше самого высокого фулькрумского небоскреба. Его расшатанная мебель, надерганная из разных гарнитуров, казалось, была куплена в секонд-хэнде, зато пол под нею устилали бесценные ковры-гобелены, место которым только в музее.

— Не могу передать, как мне жаль, — сказал он Цитре и Роуэну, до сих пор не оправившимся от потрясения, чтобы осознать всю глубину постигшего их несчастья.

Уже настало утро. Все трое примчались на частном гиперпоезде в Фулькрум, и сейчас находились на маленькой дощатой террасе, за которой раскинулся ухоженный зеленый газон, окантованный узким уступом. За уступом зияла пропасть глубиной в сто девятнадцать этажей. Верховный Клинок не желал, чтобы что-либо закрывало ему обзор. Если уж ты так глуп, что умудрился свалиться с крыши, то поделом тебе — трать время и деньги на оживление.

— Когда нас покидает серп — это всегда трагедия, — продолжал горевать Ксенократ, — особенно если это столь уважаемый человек, как серп Фарадей.

Во внешнем мире на Ксенократа работала целая команда помощников и осведомителей, но здесь, дома, у него не было ни единого слуги. Еще одно противоречие. Верховный Клинок сам заварил чай и теперь разливал его, предложив гостям сливок, но не дав сахара.

Роуэн пригубил из чашки, а вот Цитра не желала принимать от этого человека ничего, даже самой малости.

— Он был прекрасным серпом и хорошим другом, — сказал Ксенократ. — Нам будет его остро не хватать.

Невозможно было догадаться, искренен Ксенократ или нет. Противоречивая натура Верховного Клинка проявлялась и здесь: его слова одновременно казались и идущими от сердца, и фальшивыми.

По дороге в город он поведал им подробности кончины серпа Фарадея. Накануне вечером, примерно в десять пятнадцать, Фарадей появился на перроне местной железнодорожной станции. Затем, когда показался поезд, он бросился на рельсы. Происшествию имелось несколько свидетелей, которые, по-видимому, испытали облегчение, что серп выполол себя, а не кого-то из них.

Если бы на месте серпа был какой-то другой человек, его останки отправили бы в ближайший центр оживления, но относительно серпов закон был предельно ясен. В этом случае оживления не будет.

— Но это же какая-то бессмыслица, — проговорила Цитра, борясь со слезами и проигрывая в этой борьбе. — Он был не из тех, кто мог так поступить! Он очень серьезно относился к своим обязанностям перед обществом и перед нами, его учениками. Не могу поверить, чтобы он взял и все бросил…

Роуэн хранил молчание, ожидая, когда выскажется Верховный Клинок.

— На самом деле, — проговорил Ксенократ, — это вовсе не бессмыслица.

Прежде чем заговорить снова, он сделал мучительно долгий глоток чаю.

— Согласно традиции, когда наставник производит самопрополку, любой, кто находится у него в обучении, перестает быть его учеником.

Цитра ахнула, поняв, на что намекает Верховный Клинок.

— Он сделал это, — продолжил Ксенократ, — чтобы избавить одного из вас от необходимости выполоть другого.