Он крутил перстень в пальцах, присматривался к нему. Камень рассыпал по залу танцующие блики. Серп взглянул в глаза собеседникам — сначала Цитре, затем Роуэну.

— Я только что вернулся с зимнего конклава. Там мне вручили это кольцо, с тем чтобы я взял себе ученика.

Цитра отпрянула.

— Пускай Роуэн! Я не хочу!

Юноша повернулся к ней. Эх, ну почему он не успел раньше нее!

— А я, значит, по-твоему, хочу?!

— Я выбрал вас обоих! — повысил голос Фарадей. — Вы оба будете обучаться ремеслу. Но по окончании периода обучения кольцо получит только один из вас. Второй вернется к своей прежней жизни.

— Да с какой стати мы должны соревноваться за то, чего оба не хотим? — возмутилась Цитра.

— В этом-то и заключается парадокс нашей профессии, — ответил Фарадей. — Те, кто хочет выполнять эту работу, не должны ее выполнять. А те, кто самым решительным образом отказывается — вот они-то и являются единственно достойными звания серпа.

Он сунул кольцо в карман, и Роуэн выдохнул. Он даже не подозревал, что не дышал последние несколько мгновений.

— Вы оба люди с прочным моральным стержнем, — продолжал Фарадей, — и я верю, что ваши нравственные принципы заставят вас принять предложение и стать моими учениками, — не потому, что я вас принуждаю, а потому, что вы сами этого захотите.

Сказав это, он встал и ушел, не заплатив. Потому что никто и никогда не приносит серпу счет.

Какая наглость! Подумать только — зачаровать рассуждениями о высоком искусстве, чтобы потом завлечь в свою жалкую ловушку! Никогда, ни за какие коврижки Цитра не выбросит на помойку свою жизнь, чтобы отнимать чужие!

Вернувшись вечером домой, она обо всем рассказала родителям. Отец обнял ее, и она выплакала на его плече свою обиду на сделанное ей ужасное предложение. А затем мать сказала нечто, чего Цитра не ожидала:

— И как — ты согласишься?

Тот факт, что мать вообще могла задать подобный вопрос, потряс девушку больше, чем кольцо, которое ей показали этим утром.

— Что?!

— Я понимаю, это трудный выбор, — проговорил отец. — Мы поддержим тебя, что бы ты ни решила.

Она смотрела на своих родителей так, словно до этого момента никогда их не видела. Неужели они настолько плохо знают свою дочь, что могут подумать, будто она согласится стать ученицей серпа?! Цитра не знала, что и сказать.

— А вы… вы разве не против? — Она с ужасом ожидала их ответа.

— Мы желаем тебе того, чего ты сама желаешь, солнышко, — проговорила мать. — Посмотри на это вот с какой точки зрения: серп ни в чем не ведает нужды. Все его запросы и желания удовлетворяются. И потом — тебе никогда не придется бояться, что тебя выполют.

И тут Цитра поняла скрытый смысл сказанного.

— Вам тоже не придется бояться, что вас выполют! Семьи серпов пользуются иммунитетом до тех пор, пока серп жив…

Отец покачал головой:

— Мы не о своем иммунитете заботимся.

Цитра поверила — он говорил правду.

— Да, не о своем, — признала она. — Вы думаете об иммунитете для Бена…

У родителей не было ответа. Воспоминание о неожиданном вторжении в их дом серпа Фарадея не давало им покоя, преследуя, словно темный, зловещий призрак. Они тогда не знали, зачем он пришел, — а вдруг чтобы выполоть Цитру или Бена? Но если их дочь станет серпом, им никогда больше не придется опасаться нежданного посетителя.

— Вы хотите, чтобы я всю жизнь посвятила убийству людей?!

Мать отвела глаза.

— Пожалуйста, Цитра, не называй это убийством. Это прополка. Важная работа. Необходимая! Конечно, никому она не нравится, но ведь все согласны, что без нее никак и ее надо кому-то выполнять. Так почему бы не тебе?

Тем вечером Цитра отправилась в постель рано, даже не поужинав. У нее пропал аппетит. Родители несколько раз подходили к ее двери, но она требовала оставить ее в покое.

До сих пор девушка не особо задумывалась, какой путь выбрать в жизни. Скорее всего, она пошла бы в колледж, получила какую-нибудь симпатичную специальность, нашла спокойную работу, встретила приятного молодого человека и жила бы себе тихой, незаметной жизнью. Нельзя сказать, что такое существование было пределом мечтаний Цитры, но все ожидали этого, и не только от нее, но и от остальных. Поскольку стремиться в этом мире было не к чему, жизнь состояла в том, чтобы поддерживать собственное бытие. То есть в вечном прозябании.

А что если, забирая жизнь у других людей, Цитра найдет для себя более высокое предназначение? Ответом на это по-прежнему служило категорическое «Нет!».

Но если ее решимость так сильна, то почему она никак не может уснуть?

Для Роуэна решение оказалось не настолько трудным. Перспектива стать серпом была ему ненавистна до тошноты, но при мысли, что серпом может стать кое-кто из его знакомых, юношу тошнило еще больше. Нет, он не считал себя морально выше других, но у него и в самом деле была лучше развита эмпатия. Он ощущал чувства других людей иногда даже острее, чем свои собственные. Вот почему он помог тогда Колу. Именно это качество заставляло его сидеть у постели Тайгера каждый раз, когда тот ставил очередную кляксу.

Вдобавок Роуэн уже знал, каково это — быть серпом, человеком, к которому относятся не так, как ко всем остальным. Сейчас он изгой, но готов ли он вести такую жизнь вечно? А может, он и не будет одинок, ведь серпы общаются друг с другом. Они сходятся на конклавы три раза в год и, возможно, дружат между собой. Самый элитарный клуб в мире. Нет, будь его воля, он никогда бы не стал его членом, но ведь он был призван. Это тяжкое бремя, но и высочайшая честь.

В тот день он ничего не рассказал своим родным — не хотел, чтобы они повлияли на его решение. Иммунитет для всех! Само собой, они захотят, чтобы Роуэн принял предложение. Его любили, но лишь как одну из прочих дорогих сердцу вещиц. Если он своим самопожертвованием может спасти остальных родственников, на свет тут же будет извлечен принцип «благо семьи превыше всего».

В конце концов, дело решила живопись. Полотна, которые он видел в музее, преследовали его той ночью во сне. Какой была жизнь в Эпоху Смертности? Полной страстей, как хороших, так и плохих. Страх порождал веру. Отчаяние придавало больше смысла радости. Говорят, даже зимы тогда были холоднее, а лета жарче, чем теперь.

Должно быть, жизнь между неведомыми вечными небесами и темной, не отпускающей от себя землей была равносильна подвигу — иначе откуда эта невиданная по силе экспрессия? В наше время люди не создают ничего особо ценного. Поэтому, если Роуэн, будучи серпом, сможет привнести в мир хотя бы кроху былого величия, то, может, игра стоит свеч?

Но сможет ли он убить другого человека? И не одного, а многих, день за днем, год за годом, и так до тех пор, пока сам не уйдет в вечность? Серп Фарадей считал, что да.

На следующее утро, прежде чем уйти в школу, он рассказал матери, что один серп пригласил его к себе в ученики и что он, Роуэн, намерен принять предложение и бросить школу.

— Ну если ты считаешь, что так будет лучше… — сказала мать.

Сегодня проверяли генетический индекс всех людей, которых я выполола за последние двенадцать месяцев. Такую процедуру проводят только раз в году, но стресс, который она вызывает, от этого меньше не становится. К счастью, оказалось, что я держусь в пределах установленных параметров:

20 процентов европейского происхождения

18 процентов африканского

20 процентов паназиатского

19 процентов мезолатинского

23 процента «прочие»

Иногда параметры трудно определить. Генетический индекс считается личной информацией, поэтому мы можем судить только по внешности, а в ней черты не всегда проступают столь же явственно, как у предыдущих поколений. Когда у серпа показатели индекса распределяются неравномерно, Верховный Клинок накладывает наказание: в следующем году этому серпу предписывается, кого полоть; он не имеет права выбирать сам. Великий позор для серпа.