— Эй, полегче! — надрывался Вольта. — По одному, по одному!

Но то же самое стадное чувство, что толкало людей к бегству, сейчас влекло их к спасительным кольцам. Казалось, они в одно мгновение позабыли о своих мертвых сослуживцах.

Толпа становилась все гуще и приходила во все большее возбуждение. Годдард убрал руку, снял кольцо и протянул его Роуэну со словами:

— Что-то я устал. Возьми. Пусть и тебе достанется твоя доля обожания.

— Но… Я не могу! Я не посвящен!

— Ты можешь проводить процедуру, если я даю тебе разрешение как своему прокси, — успокоил Годдард. — А я его даю.

Роуэн надел кольцо. Оно оказалось великовато, поэтому он перенес его на указательный палец, где оно сидело плотнее. Затем вытянул руку, подражая другим серпам.

Толпе было без разницы, на каком пальце сидит кольцо и чьей руке принадлежит палец. Люди буквально карабкались друг на друга, чтобы поцеловать перстень и поблагодарить Роуэна за его справедливость, любовь и милосердие. Они называли его «Ваша честь», даже не замечая, что он вообще-то не серп.

— Добро пожаловать в жизнь богов, — сказал ему серп Вольта.

А у них за спиной горело здание. Горело, пока не сгорело дотла.

Мы мудры, но не совершенны, проницательны, но не всевидящи. Мы знаем, что создаваемый нами Орден серпов будет выполнять чрезвычайно востребованную работу, однако у нас, первых серпов, все еще сохраняются опасения. Людская природа одновременно и предсказуема, и таинственна; человек склонен к великим и неожиданным порывам, и при этом погрязает в презренных корыстных интересах. Остается уповать, что с помощью набора из десяти простых, незатейливых заповедей мы сможем избежать западни — человеческой склонности делать ошибки. Моя самая большая надежда заключается в том, что со временем наша мудрость достигнет тех же высот, что и наше знание. А на случай если этот эксперимент провалится, мы разработали механизм, как из него выйти.

Спаси нас всех Грозовое Облако, если когда-нибудь нам придется задействовать этот механизм.

— Из дневника почтенного серпа Прометея, первого Верховного Клинка Мира

Вечером они устроили пир, хотя Роуэн, как бы глубоко ни копал, не смог нарыть в себе ни толики аппетита. Зато Годдард ел за всех. Он накачался энергией от сегодняшней охоты, подобно тому, как вампир напитывается жизненной силой своих жертв. Этим вечером Годдард был еще более обаятелен, чем когда-либо, и сыпал шутками, от которых все так и покатывались. «До чего же легко, — думал Роуэн, — идти у него на поводу! Позволить заманить себя в его элитный клуб, как это случилось с остальными».

Несомненно, Хомски и Рэнд были вылеплены из того же теста, что и Годдард. У них не было ни малейшего намека на совесть. Но, в отличие от предводителя, они не испытывали иллюзий по поводу величия своей миссии. Прополка была для них видом спорта, и занимались они ею ради удовольствия, а еще потому, что, по меткому выражению Рэнд, могли. Они были более чем счастливы просто поиграть оружием, в то время как Годдард строил из себя Ангела Смерти. Роуэн никак не мог решить — то ли Годдард и правда в это верит, то ли все это притворство. Театральщина ради придания зрелищу изюминки.

Серп Вольта был другим. Да, он тоже ворвался в здание и выполол свою долю, как прочие, но пока воздушная машина несла «богов» домой, он едва вымолвил пару слов. И сейчас, за ужином, еле притронулся к пище. То и дело поднимался из-за стола, чтобы вымыть руки. Наверно, он надеялся, что на это никто не обратит внимания, но Роуэн заметил. И Эсме тоже.

— Серп Вольта всегда такой прибабахнутый после прополок, — придвинувшись к Роуэну поближе, прошептала она. — Да не пялься так, а то он в тебя чем-нибудь запустит!

В середине ужина Годдард поинтересовался итогами.

— Мы выпололи двести шестьдесят три человека, — сообщила Рэнд. — Превысили квоту. В следующий раз придется выполоть меньше.

Годдард обрушил кулак на стол.

— Проклятые квоты! Вяжут по рукам и ногам! Если бы не они, каждый день был бы таким, как сегодня. — Он повернулся к Вольте и спросил, как продвигается его дело. В обязанности Вольты входила организация встреч с семьями погибших с целью дать им иммунитет.

— Потратил целый день на то, чтобы разыскать всех, — ответил Вольта. — Завтра утром они выстроятся у внешних ворот.

— Надо бы впустить их во двор, — сказал Годдард с ухмылкой. — Пусть полюбуются, как наш Роуэн резвится на лужайке.

— Терпеть не могу этих безутешных сироток, — проговорила Рэнд, вонзая вилку в очередной кусок мяса и перенося его на свою тарелку. — Зубы, что ли, никогда не чистят? Вечно обслюнявят мне кольцо, потом от него за милю разит.

Не в силах больше выносить эту застольную беседу, Роуэн попросил разрешения уйти.

— Уже поздно, а я еще обещал Эсме поиграть с ней в карты после ужина.

Полное вранье. Роуэн бросил на Эсме взгляд, и та кивнула, довольная, что ее вовлекли в импровизированный заговор.

— А как же крем-брюле? — спросил Годдард.

— Нам больше останется, — гоготнул Хомски, запихивая в пасть огромный кусок говядины.

Роуэн с Эсме отправились в игровую комнату и, милосердно избавленные от разговоров о прополках, квотах и целовании колец, принялись сражаться в джин рамми — игру для двоих игроков. Роуэн был благодарен, что единственным истинно несчастным существом в этом помещении являлся лишь карточный король-самоубийца[14].

— А давай позовем других? — предложила Эсме. — Тогда мы бы могли поиграть в «червы и пики» — для них двоих игроков мало.

— У меня нет желания играть в карты с серпами, — отрезал Роуэн.

— Да не с ними, чудик! Я имела в виду слуг.

Эсме подобрала сброшенную им девятку — он скармливал ей уже вторую, делая вид, будто не знает, что она собирает их. Дать ей выиграть сегодня — самая малая плата за то, что девочка помогла ему убраться из столовой.

— Я иногда играю с сыновьями чистильщика бассейна, — проговорила Эсме. — Но они не очень-то меня любят, потому что этот дом когда-то принадлежал им. А сейчас они все ютятся в одной каморке в крыле для слуг. — Помолчав, она добавила: — Знаешь, а ведь ты спишь в одной из их комнат. Спорим, тебя они тоже недолюбливают.

— Уверен, они ненавидят всех нас.

— Скорей всего.

Эсме, по-видимому, не заморачивалась вещами, которые тяжким грузом давили на душу Роуэна, — наверно, по причине слишком юного возраста. Возможно, она предпочитала не задавать лишних вопросов и не высказывать своего мнения о том, что видела. Девочка просто принимала жизнь такой, какая она есть, и никогда не говорила плохо о своем благодетеле, вернее сказать, тюремщике, — потому что она, безусловно, являлась пленницей Годдарда, хоть это, возможно, и не выглядело так. Эсме жила в золоченой клетке, которая, как ни крути, все-таки клетка. И все же незнание было для нее благословением, и Роуэн решил не лишать ее иллюзии свободы.

Роуэну выпал туз — как раз то, что требовалось для победы, однако юноша сбросил его.

— Годдард хоть когда-нибудь разговаривает с тобой? — спросил он.

— Конечно, — кивнула Эсме. — Он постоянно спрашивает, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего. И если да, всегда делает так, что я это получаю. На прошлой неделе я попросила…

— Нет, я не об этом, — перебил ее Роуэн. — Я имею в виду настоящий разговор. Он никогда не намекал, почему ты для него так важна?

Эсме не ответила. Вместо этого она положила карты на стол: девятки над тройками.

— Я выиграла, — сказала она. — Проигравший раздает.

Роуэн сгреб карты.

— У серпа Годдарда должна быть очень веская причина, чтобы оставить тебе жизнь и дать иммунитет. Разве тебе не интересно какая?

Эсме повела плечами и поджала губы. И лишь после того, как Роуэн раздал карты для следующей партии, она произнесла: