Для Роуэна это звучало очередным потоком банальностей. Однако Вольта был не чета Годдарду — он не был склонен изрекать выспреннюю бессмыслицу.

— Я испытал в жизни довольно много радостей, и при этом из меня не делали отбивную, — возразил Роуэн.

Вольта кивнул.

— Да, кое-что ты, конечно, испытал, но это была лишь тень чувства. Без страдания мы не можем в полной мере ощутить радость. Самое большее, что мы тогда способны пережить — это приятность.

Роуэн не нашелся с ответом, потому что слова Вольты поразили его. А ведь это правда! Некогда он вел весьма приятную жизнь. Самое большее, на что он тогда роптал — это что он маргинал, его не замечают. Но разве все остальные не такие же точно маргиналы? Они живут в мире, где ничто не имеет особого значения. Выживание гарантировано. Доход гарантирован. Еды вдоволь, комфорт — данность. Грозоблако заботится о нуждах каждого человека. Когда тебе ничего не нужно, жизнь становится просто приятной штукой и не более того.

— В конце концов ты проникнешься, — заверил его Вольта. — Теперь, когда твои болевые наниты поставлены на ноль, этого не избежать.

Эсме оставалась загадкой. Иногда она спускалась, чтобы поесть вместе с ними, иногда нет. По временам Роуэн находил ее в разных уголках особняка за чтением бумажных книг Эпохи Смертности — по-видимому, прежний владелец собирал их. Что бы девочка ни читала, она всегда прятала это от Роуэна, словно стесняясь.

— Когда ты сделаешься серпом, то будешь жить здесь? — однажды спросила она.

— Возможно, — ответил Роуэн. — А возможно, и нет. Может, меня не примут в Орден. Тогда я вообще не буду жить нигде.

Она не обратила внимания на его последнюю фразу.

— Оставайся здесь, — сказала Эсме.

Похоже, девятилетняя пигалица влюбилась в него. Только этого и не хватало! Судя по всему, она получает все, чего ей захочется. А если она захочет его, Роуэна, значит, она и его получит?!

— Мое имя Эсмеральда, но все называют меня Эсме, — сообщила она как-то утром, провожая его в тренажерный зал. Обычно Роуэн обращался с малышами по-доброму, но как только ему сказали, что он должен быть с нею любезен, ему вдруг расхотелось быть таковым.

— Я знаю, серп Годдард говорил. Послушай, тебе вообще-то сюда нельзя — здесь много тяжелых предметов, мало ли что случится…

— Тебе тоже сюда без серпа Хомски нельзя — он должен быть на подстраховке, — парировала она, после чего уселась на скамью для жима штанги лежа. Уходить девчонка, видимо, не собиралась. — А давай поиграем в какую-нибудь игру, когда закончишь тренировку?

— Если честно, я не играю в игры.

— Даже в карты?

— Даже в карты.

— Как же это, наверное, скучно — быть тобой.

— Вообще-то, больше уже не скучно.

— Завтра после ужина буду учить тебя играть в карты, — заявила Эсме. А поскольку она всегда получала, что хотела, Роуэн пришел в назначенное время как миленький.

— Мы должны во всем угождать Эсме, — напомнил серп Вольта, после того как Роуэн поиграл с ней в карты.

— Почему? — спросил Роуэн. — Годдарду, кажется, нет никакого дела до тех, кто не носит мантию. Так откуда вдруг такая забота об этой девчонке?

— Просто веди себя с нею прилично.

— Я со всеми веду себя прилично, — буркнул Роуэн. — На случай, если ты еще не заметил, я вообще приличный человек.

Вольта захохотал.

— Держись за это как можно дольше! — проговорил он. Как будто оставаться приличным человеком будет чрезвычайно нелегко.

Затем наступил день, когда серп Годдард прочертил новую морщину в туго натянутом жизненном полотне Роуэна. Это случилось без предупреждения, как все, что делал с ним серп Годдард.

Шла тренировка в искусстве убивать. Сегодня Роуэн работал с двумя кинжалами — по одному в каждой руке. Ему приходилось трудно: он предпочитал действовать правой рукой, отчего левая более ловкой не становилась. Серп Годдард любил ставить ему на тренировках сложные задачи и всегда сурово отчитывал ученика, когда тому не удавалось выполнить их безупречно. При всем при том Роуэн, к собственному удивлению, становился все лучше и лучше и даже удостаивался сдержанной похвалы от Годдарда. «Нормально», — бывало, ронял тот, или: «Хм, не так уж безнадежно».

Вопреки себе самому, Роуэн чувствовал удовольствие каждый раз, когда удостаивался одобрения наставника. И еще он вынужден был признать, что ему начинает нравиться обращение со смертельным оружием. Оно увлекало его, как любой другой вид спорта. Он оттачивал навык ради самого навыка и испытывал удовлетворение, когда у него получалось хорошо.

Сегодня тренировка приняла серьезный оборот. Роуэну стало это понятно в то мгновение, когда он ступил на лужайку: чучела еще не установили, вместо них на газоне толклось десяток-полтора человек. Поначалу Роуэн ничего не понял. А мог бы и догадаться, что сегодня случится что-то из ряда вон, поскольку все серпы-юниоры пришли посмотреть его тренировку — обычно на них присутствовал один Годдард.

— Что происходит? — поинтересовался Роуэн. — Не могу же я тренироваться, когда все эти люди мешаются под ногами. Скажите им, чтобы ушли!

Серп Рэнд расхохоталась:

— Какой же ты очаровательно тупой!

— Сейчас пойдет потеха! — гоготнул серп Хомски, в предвкушении складывая ручищи на груди.

И только тогда до Роуэна дошло. Люди не толклись на газоне, они стояли каждый на своем месте, на равном расстоянии друг от друга. Ждали его. С этого момента вместо манекенов будет живой материал. Искусство убивать станет искусством убивать по-настоящему.

— Нет. — Роуэн потряс головой. — Нет, я не стану этого делать!

— Еще как станешь, — спокойно возразил серп Годдард.

— Но… но я еще не посвящен, я не имею права выпалывать!

— Тебе и не придется, — сказал серп Вольта, успокаивающе положив руку на плечо Роуэна. — Их всех ожидают амбу-дроны. Как только ты с ними разберешься, их доставят в ближайший центр оживления, и через денек-другой они будут живехоньки-здоровехоньки.

— Но… но… — Роуэн исчерпал веские аргументы, поэтому сказал только: — Но это же неправильно!

— Послушай-ка, — проговорил серп Годдард, выступая вперед. — На этой лужайке сейчас тринадцать человек. Каждый из них находится здесь по своей воле, и каждому будет хорошо заплачено. Все до последнего знают, для чего их пригласили, какая работа им предстоит, и они более чем счастливы выполнить ее. Того же самого я ожидаю и от тебя. Приступай.

Роуэн вынул ножи, задержался на них взглядом… Сегодня им предстоит дырявить не ватные чучела, а живых людей.

— Сердца и яремные вены, — сказал ему Годдард. — И давай-ка поживей. Засекаем время.

Роуэн хотел запротестовать, отказаться, но как сердце ни твердило ему, что он не сможет этого сделать, ум подсказывал, что сможет.

Да, он сможет.

Ведь именно ради этого он и тренировался. Всего-то и требуется, что скрутить верньер своей совести до нуля. Роуэн сознавал, что способен на такое, и приходил от этого в ужас.

— Положи двенадцать объектов, — распорядился серп Годдард, — а последнего оставь в живых.

— Зачем?

— Затем что я так говорю!

— Ну давай начинай, не торчать же здесь целый день! — проворчал Хомски.

Вольта бросил на него уничтожающий взгляд, а потом обратился к Роуэну гораздо более терпеливым тоном:

— Это как прыгнуть в холодную воду. Ожидание намного хуже самого действия. Прыгай, и я обещаю — все будет в порядке.

Роуэн мог бы уйти. Бросить ножи и скрыться в доме. Показать всем здесь и сейчас, что ни на что не годен. Может, тогда ему больше не придется терпеть все это. Но Вольта верил в него. Да и Годдард тоже, хотя никогда бы это вслух не признал, — ибо с чего бы он тогда стал бросать Роуэну такой вызов, если бы не верил, что тот с ним справится?

Роуэн набрал полные легкие воздуха, стиснул ножи покрепче и с гортанным боевым криком, заглушившим ревущие в его душе сирены тревоги, ринулся вперед.