— Осторожно, — сказала Кюри, глядя ему в глаза. — Я не люблю, когда нарушают мое личное пространство.

— Прошу прощения, Ваша честь! — сказал мужчина и попытался притронуться к ее кольцу, но Кюри отдернула руку.

— Не смейте даже помыслить об этом!

Цитра протолкалась вперед и пошла первой, чтобы расчищать наставнице дорогу.

— Наверно, лучше было взять лимузин, — сказала она. — Тогда не пришлось бы протискиваться сквозь толпу.

— Для меня это слишком сильно отдает снобизмом, — ответила Кюри.

Когда они выбрались из толпы, внезапный порыв ветра пронесся над Капитолийской лестницей, подхватил длинные серебристые волосы серпа Кюри и отбросил их назад, словно фату невесты, придавая ей почти мистический вид.

— Знала же, что надо было их заплести! — подосадовала Кюри.

Когда они с Цитрой поднимались по мраморным ступеням, кто-то из публики крикнул:

— Мы любим вас!

Серп Кюри остановилась и повернулась, но, не найдя крикнувшего, обратилась ко всем.

— За что? — требовательно спросила она. Под ее холодным острым взглядом, никто не отважился отозваться. — Я могу прекратить ваше существование в любой момент. Так с какой вам стати любить меня?

По-прежнему тишина. Однако событие привлекло внимание одного репортера и он ринулся вперед, но, к несчастью для него, сунулся слишком близко. Серп Кюри врезала по его камере с такой силой, что репортер едва ее не выронил, а самого его развернуло кругом.

— Что за манеры! — возмутилась серп.

— Да, Ваша честь. Прошу прощения, Ваша честь.

Она повернулась и пошла дальше, Цитра — за ней.

— Трудно представить, что когда-то я любила весь этот шум, — проговорила Кюри. — Сейчас я бы с удовольствием обошлась без него, если б это было возможно.

— На последнем конклаве вы так не нервничали, — заметила Цитра.

— Потому что тогда у меня не было ученицы, которой предстояло пройти испытание. Наоборот — это я испытывала чужих учеников.

Испытание, которое Цитра с блеском провалила. Но девушка не была настроена углубляться в тему.

— Вы не знаете, в чем будет состоять сегодняшний тест? — спросила Цитра, когда они вошли в вестибюль.

— Нет. Но знаю, что его будет проводить серп Сервантес, а для него главное — физическая форма. Насколько я понимаю, он заставит вас сражаться с ветряными мельницами.

Как и прежде, серпы приветствовали друг друга в ротонде, где все ожидали, когда откроются двери зала заседаний. Завтрак был сервирован на столах в центре. Его главной достопримечательностью служила высоченная пирамида из слоеных пирожных — чтобы составить ее, понадобилось, должно быть, много часов. Зато развалилась она за несколько секунд, поскольку серпы вынимали пирожные из основания, забывая о тех, что лежали наверху. Персонал пытался собрать упавшие, пока их не раздавили ногами. Серп Кюри нашла это очень забавным.

— Со стороны поставщика было опрометчиво думать, будто после серпов хоть что-то может остаться в порядке.

На глаза Цитре попалась серп-юниор Гудолл — та девушка, которую посвятили на последнем конклаве. Она поручила создание своей мантии Клоду де Глассу, одному из самых выдающихся дизайнеров одежды в мире. И совершенно напрасно, потому что модельеры старались всячески выпендриться перед публикой и ошеломить ее. В своей оранжево-синей полосатой мантии серп Гудолл больше походила на клоуна, чем на серпа.

Цитра вынуждена была отметить, что популярность Годдарда и его присных по сравнению с весенним конклавом сильно возросла. И хотя было немало серпов, которые отворачивались от них с презрением, еще большее количество толпилось вокруг этой компании с явным желанием примазаться к ней.

— Таких, кто думает, как Годдард, становится все больше и больше, — тихо сказала ученице серп Кюри. — Проползают сквозь щели, как змеи. Пролезают в наши ряды. Вытесняют лучших из нас, словно сорная трава.

Цитра подумала о Фарадее — достойном серпе, которого, скорее всего, задушили сорняки.

— Убийцы рвутся к власти, — продолжала Кюри. — И если им это удастся, для мира настанут воистину черные дни. Остается только одно: порядочные серпы должны противостоять этим попыткам. С нетерпением ожидаю дня, когда и ты присоединишься к борьбе.

— Спасибо, Ваша честь.

Цитра не боялась борьбы. Она будет бороться, если станет серпом. Чего она боялась, так это событий, которые приведут к противостоянию. О них ей даже думать не хотелось.

Наставница отошла, чтобы поздороваться с несколькими представителями старой гвардии, по-прежнему верными заветам серпов-основателей. И тогда Цитра наконец высмотрела в толпе Роуэна. Он не купался в фальшивом блеске Годдарда. Напротив, вокруг него собралась небольшая группа его собственных поклонников, состоявшая из подмастерьев и даже нескольких серпов-юниоров. Они разговаривали, они смеялись; и Цитра почувствовала себя ущемленной: Роуэн даже не попытался отыскать ее!

На самом же деле Роуэн пробовал ее найти, но к тому времени, когда Цитра вошла в ротонду, его уже взяли в осаду неожиданные поклонники. Одни завидовали его положению при Годдарде, другие всего лишь испытывали любопытство, а третьи надеялись стать спутниками новой восходящей звезды. В Ордене серпов борьба за положение в иерархии начиналась рано.

— Ты был в том сгоревшем офисе! — сказал один из подмастерьев — «лопатка», новенький, впервые на конклаве. — Я видел тебя на видео!

— И не только был, — добавила другая «лопатка». — Годдард отдал ему свое гребаное кольцо, и Роуэн раздавал народу иммунитет!

— Ух ты! А это разве по правилам?

Роуэн пожал плечами:

— Годдард сказал, что да. И к тому же я не просил его дать мне кольцо. Он сам.

Один из серпов-юниоров сказал с легкой завистью:

— Мужик, ты, должно быть, здорово ему нравишься, раз он так поступил.

При мысли о том, что он здорово нравится Годдарду, Роуэну стало слегка не по себе. Юноша глубоко презирал все, что нравилось его наставнику.

— Какой он? Расскажи! — попросила одна девушка.

— Какой-какой… Ни на кого не похожий, — ответил ей Роуэн.

— Эх, был бы я его учеником… — помечтал один из «лопаток» и скроил гримасу, словно куснул пирожок с прогорклым сыром. — Меня взял к себе серп Мао.

Серп Мао тоже был охотник за славой, упивающийся своим положением любимца публики. Он всячески подчеркивал свою независимость, не примыкая ни к старой гвардии, ни к новой. Роуэн не знал, голосовал ли этот человек по совести или продавал свой голос тем, кто заплатит подороже. Фарадей — тот знал бы. Роуэну остро не хватало многого из того, что он мог бы почерпнуть у Фарадея, в частности знаний о пикантных подробностях внутренней жизни Ордена.

— Годдард и его юниоры произвели сенсацию, когда появились на Капитолийской лестнице, — произнес подмастерье, которого Роуэн помнил с прошлого конклава — тот самый, что хорошо разбирался в ядах. — Они такие стильные!

— А ты уже решил, какая у тебя будет мантия? И с какими драгоценностями? — спросила какая-то девица, внезапно повисшая на руке Роуэна, словно быстрорастущая лиана. Он не знал, стоит ее с себя стряхнуть или нет, — и то, и другое было одинаково неловко.

— Невидимая, — ответил он. — Возьму и появлюсь на Капитолийской лестнице в чем мать родила.

— То-то посверкаешь тогда своими драгоценностями! — ввернул один из серпов-юниоров, и все покатились от хохота.

Тут к ним протиснулась Цитра, и у Роуэна возникло чувство, будто его поймали за каким-то неблаговидным делом.

— Привет, Цитра! — сказал он. Приветствие прозвучало настолько принужденно, что ему тут же захотелось забрать его обратно и выразиться как-то иначе. Он поспешно стряхнул «лиану», но поздно — Цитра уже все увидела.

— А ты, я вижу, обзавелся кучей друзей, — заметила она.

— Да нет, какие там друзья, — ляпнул Роуэн, запоздало сообразив, что оскорбил всех своих поклонников. — То есть мы же все друзья, так ведь? Мы в одной лодке.