Луч Света отрешенно смотрел перед собой, не то погруженный в горестные раздумья, не то и вовсе утративший способность обдумывать события и реагировать. Кинжал Закона предложил ему отправиться спать, и молодой кучанец, уставший до изнеможения, покорно согласился.

Устроившись на ночь, первый помощник Буддхабадры погрузился в полусон-полуявь, заполненную мечтами. Шелк мог стать ключом ко всему: он был сокровищем, способным принести серебро и священную реликвию, власть и влияние… Не случайно в некоторых оазисах Шелкового пути, таких как Кызыл[53] или Дандан-Уйлик,[54] художники изображали на стенах гротов фигуру четырехрукого и трехглазого божества, увенчанного золотой короной, облаченного в шафрановые одежды, расшитые цветами, — этот бог держал в руках ткацкий челнок, сосуд с краской и щит. Так иллюстрировали легенду о китайской Шелковой принцессе, тайно вывезшей в оазис Хотан куколки и яйца шелкопряда. Странная фигура бога шелка отражала традиционные представления индийских и китайских алхимиков, распространившиеся среди народов Азии в упрощенном виде. Там стали поклоняться богу красильщиков и ткачей, и именно потому, что он покровительствовал изготовлению драгоценной ткани.

А теперь шелк превратился в главную, вожделенную цель и для У-хоу, и для Море Покоя, и для Луча Света, и для Кинжала Закона, хотя ими двигали совершенно разные мотивы.

В сопровождении огромной желтой собаки Пять Защит брел, не обращая внимания на грандиозный пейзаж, раскинувшийся вокруг. И Лапика, казалось, разделила его настроение: она жалась к хозяину, словно искала у него защиты или, наоборот, хотела утешить. И верно, Пять Защит теперь нуждался в утешении. Вернувшись с одной из обычных прогулок с Лапикой по лесу, росшему по другую сторону горы от монастыря Самье, он с ужасом обнаружил исчезновение Умары. Обыкновенно она ждала его с горячим чаем на пороге небольшой пастушьей хижины, неподалеку от обители — там разместил молодых людей лама сТод Джинго. Но на этот раз он не увидел любимую у дверей лачуги. Пять Защит бросился в дом — пусто. Лапика тем временем обнюхивала все вокруг: порог, стены, взволнованно поскуливая, что не предвещало ничего хорошего.

Юноша горько сожалел, что взял с собой собаку, которая могла бы защитить Умару. Он кричал, звал любимую. Потом поспешил к ламе сТоду Джинго.

— Я не видел ее, дорогой мой Пять Защит. Она вообще не приходит в монастырь. Но тебе не стоит беспокоиться. Наверное, она пошла собирать грибы или чернику, ведь сейчас как раз подходящее время для этого. Почему бы просто не подождать ее возвращения? — спокойно ответил ему лама.

Наступил вечер, затем ночь, холодная и темная, Пять Защит до самого утра не сомкнул глаз. Вдруг его осенила мысль: Пыльная Мгла! Как же мог он забыть о юном китайце, которого монахи Самье поселили в другой хижине, за скальным выступом? С бьющимся сердцем Пять Защит со всех ног бросился к хижине Пыльной Мглы: дверь не была заперта. Дом также оказался пуст, очаг холоден, и это свидетельствовало о том, что здесь не ночевали.

Тогда, глядя на горные хребты, гребни которых уже озарило солнце наступавшего утра, на синее небо, где парили орлы и грифы, описывая широкие круги над стадами яков и черных овец, безропотно ожидавших нового рождения, вероятно более достойного, Пять Защит почувствовал, как закипает в нем гнев. В бессильной ярости он опрокинул пиалу для чая и миски, стоявшие на столе, посуда разбилась, усыпав пол осколками.

Вернувшись в свою хижину, Пять Защит погрузился в оцепенение, не обращая внимания на холод. Сначала он вновь и вновь обвинял себя, а потом наконец стал молиться. Он сидел в позе лотоса на пороге лачуги, обратив взор к зубчатой линии гор, а потом закрыл глаза, ощущая, как солнечные лучи омывают его лицо, вспоминая, что именно через их посредство человек чувствует присутствие божественного света Блаженного Будды. Через некоторое время он начал мыслить связно: надо отправиться на поиски!

Но куда идти: на север или юг, запад или восток? Куда мог увести Умару негодяй Пыльная Мгла? Поразмыслив, Пять Защит выбрал юг. Туда вела от монастыря единственная хорошая дорога, по которой сам он прошел уже трижды. Вряд ли они стали карабкаться по непролазным горам и ущельям.

Но сперва надо нанести прощальный визит настоятелю Самье, достопочтенному Рамае сГампо. Тем более что молодой человек отчаянно нуждался в наставлении.

— Не должен ли я истолковать свалившееся на меня несчастье как знак Блаженного, пожелавшего вернуть меня на Святой Путь, предназначенный монахам? Не должен ли я заплатить за свое отступление? Но, с другой стороны, несправедливо, что бедная Умара вынуждена отвечать за мои ошибки, — печально проговорил он, обращаясь к слепому старцу.

— Пять Защит, нет нужды думать сейчас о расплате. Течение событий несет тебя, как ветвь, упавшую в реку. Думай и действуй, остальное предоставь Блаженному! — ответил лама. — Возьми вот это, — настоятель Самье снял с шеи крошечный серебряный реликварий в виде бутона лотоса на цепочке.

— А что там внутри?

— Ветер, Пять Защит! Ничего, кроме ветра! Ты знаешь «Сутру последовательности чистой пустоты»? В великом Ничто нет причин для беспокойства духа. В природе пустота выражена ветром и дыханием. Я делаю тебе этот подарок, чтобы помочь меньше думать о бренном, — с улыбкой произнес настоятель.

— Позвольте мне попросить у вас благословения. — Пять Защит опустился на колени перед старцем.

— Да пребудет оно с тобой!

После этого Пять Защит, не откладывая больше, отправился в путь.

Он шел уже третий день — быстро, в ровном темпе, не обращая внимания на глубочайшую пропасть с одной стороны тропы — там, где в долине остался монастырь Самье. Юноша все еще надеялся нагнать Умару и Пыльную Мглу, но вышло так, что эти надежды не сбылись.

Чужак, встретившийся на дороге, не казался опасным или угрожающим, даже Лапика, обычно сразу бросавшаяся на врага, лишь настороженно заворчала. Когда до незнакомца оставалось лишь несколько шагов, тот выхватил оружие так быстро, что это поразило опытного в боевых искусствах махаяниста. В обеих руках противника сверкали кинжалы. Пять Защит мгновенно принял боевую стойку — он точно оценил противника и понял, что надо напасть первым. В следующий миг Пять Защит издал резкий вопль, отозвавшийся в горах дальним эхом, и взлетел в воздух, целясь в противника одновременно рукой и ногой — оба удара были сокрушительны: незнакомец взвыл от боли и сложился вдвое. Выбив кинжалы из рук неприятеля, Пять Защит прижал того к земле.

Но внезапно юноша ощутил резкую боль в боку: у незнакомца оказался еще один припрятанный клинок. Нанеся удар, он вывернулся и немедленно занес руку для следующего: Пять Защит инстинктивно уклонился, несмотря на рану. Тот изготовился к еще одной попытке: судя по всему, чужак собирался драться насмерть. Но, как только между противниками появился просвет, вперед ринулась желтая мохнатая молния. Тело с перекушенной одним движением челюстей шеей обмякло и повалилось на землю.

Теперь Пять Защит смог осмотреть свою рану: она обильно кровоточила. Юноша почувствовал слабость, перед глазами поплыли радужные круги. Он мысленно вознес молитву милостивому Авалокитешваре, больше ни на что не оставалось сил. Собака, поскуливая, лизала ему руки, он еще чувствовал это, а потом провалился в небытие.

Когда он очнулся, ему показалось, что милостивый Авалокитешвара явился лично, чтобы его спасти, причем принял облик прекрасной молодой женщины, лицо которой показалось махаянисту похожим на маску божества: узкие глаза, строгие и твердые черты, чуть длинноватый нос и четко очерченные губы, приоткрытые в приветливой улыбке.