— Вот, ваше величество, образец только что захваченного груза. Нигде на этой ткани нет ни номера, ни государственной печати…

В приступе ярости император схватил красную ткань, смял в кулаке и поднес к носу, словно надеясь унюхать наглую подмену. Не осталось и малейшего сомнения: это был самый настоящий шелк. Причем отличного качества: с идеальным муаровым отливом, пунцовый, как солнце на закате, изящно отделанный по краю фениксами, вышитыми золотой нитью не толще волоска.

— Но эта ткань великолепна! Она ни в чем не уступает тем, что производят в мастерской Храма Бесконечной Нити, — вырвалось у императрицы.

— В том-то и дело… Это ужасно… — пробормотал смертельно бледный Очевидная Добродетель, с дрожью ожидавший новой вспышки императорского гнева.

— «Это ужасно! Это ужасно!» Тебе что, и сказать больше нечего? Откуда взялся этот шелк? — подался к нему император.

— Его захватили у торговца, который держит лавку в лучшей части города. Мы, ваше величество, постоянно проверяем склады всех купцов, торгующих шелком. Лавка совсем маленькая, что и показалось подозрительным. Торговец не мог внятно объяснить, на какие средства содержит ее в таком месте, а когда мои люди обнаружили шелк без императорской печати…

— Как зовут этого разбойника?! Как называется его лавка?! Сколько там еще незаконно выделанного шелка?! — не сдержался разгневанный Гао-цзун.

— Мои люди конфисковали первый же найденный у купца рулон и сразу доставили его мне. Я так спешил донести это важное дело до ваших ушей, что не успел вызнать название лавки и имя ее владельца. Знаю только, что находится она на улице Ночных Птиц, в шелковом квартале. Но если вы позволите, ваше величество, я немедленно выведаю все подробности и сразу же сообщу их вам…

— Этот купец — он китаец или чужестранец?

— Моим людям он назвался китайским именем, ваше величество. В этом весь ужас! — едва не плакал Очевидная Добродетель.

Он не только не умел лгать, но за долгие годы службы не научился хотя бы приукрашивать истину, представляя все к своей выгоде. А этот удручающий случай свидетельствовал о явных промахах и неувязках в работе его ведомства, которые Очевидная Добродетель по обыкновению не потрудился скрыть. Оставалось только недоумевать, как такому человеку вообще удалось подняться до ранга министра.

— А что думает императрица У-хоу об этом прискорбном деле? — уже спокойнее поинтересовался Гао-цзун, оборачиваясь к супруге.

— Ваше величество, эта история представляется мне и вправду достойной сожаления. Если подобные вести дошли бы до меня из чужих краев, по моему скромному разумению я сочла бы, что чужеземное охранное ведомство недостаточно усердно блюдет закон… Разве не относятся подобные происшествия к вопросам соблюдения законности? — кротко ответила У-хоу.

— Моя супруга права! Необходимо срочно что-то предпринять, чтобы проверить усердие и добросовестность тех, кто по долгу службы обязан надзирать за исполнением законов! — решительно заявил император, нервно постукивая ухоженными ногтями по блестящей инкрустированной поверхности подлокотников трона.

— Как только мне принесли этот возмутительный рулон, ваше величество, я немедленно попросил об аудиенции! Никто из моих людей не может быть замешан… — Очевидная Добродетель совсем растерялся, не зная, как уверить императора в своей преданности.

— Этот прецедент опасен… Но почему меня никто не предупредил?! — в досаде воскликнул император.

— Ведь так всегда и бывает! Чтобы сообщить повелителю плохие новости, нужна подлинная отвага, — тихо заметила императрица, и Очевидная Добродетель покосился на нее с искренней благодарностью.

— Немедленно провести расследование! Я хочу знать абсолютно все и немедленно!

— Если будет на то воля вашего величества, я займусь этим лично, — вдруг заявила У-хоу, повергнув министра шелка в полное изумление.

Она взглянула на супруга и ободряюще улыбнулась, а затем непринужденно, ничуть не смущаясь присутствием министра, провела рукой по волосам Гао-цзуна и взъерошила их, нарушив тщательно уложенную и укрепленную благовонным маслом прическу, над которой трудились лучшие мастера.

Очевидная Добродетель не мог скрыть растерянности — и от неподобающей сцены, и от дикого, идущего вразрез всем традициям предложения императрицы, — в то время как Гао-цзун, напротив, был явно доволен и воспринял все как нечто само собой разумеющееся.

За все годы государственной службы чиновник не мог припомнить, чтобы супруга императора осмелилась вмешаться в столь важные, ответственные вопросы. Речь шла о сотнях служащих Главной инспекции империи, подчинявшейся непосредственно императору. Эти люди приносили его величеству особую клятву верности. Главная инспекция напрямую была связана с Государственной канцелярией, и во главе ее стоял мнительный и спесивый префект Ли Жинь-жи, самый влиятельный чиновник империи.

Для несчастного, побелевшего от ужаса министра шелка само предположение, будто император Китая мог поручить столь деликатное и ответственное расследование женщине, пусть даже собственной супруге-императрице, казалось неслыханным. Очевидной Добродетели вовсе не хотелось принести подобную весть главному инспектору…

— Речь идет о благополучии империи! Поскольку это дело высшей важности, необходимо провести самое тщательное и скрытное расследование. Итак, я повелеваю заняться этим лично императрице, — объявил император.

— Ваше величество, я бесконечно благодарна вам за доверие, которое вы мне оказываете. Если понадобится, я переверну небо и землю, чтобы пролить свет на эти загадочные обстоятельства! — воскликнула У-хоу, забрав отрез шелка и накинув его себе на плечи, отчего стала лишь прекраснее.

— Очевидная Добродетель, распорядись, чтобы в канцелярии подготовили соответствующий указ! — бросил император, вставая.

— Все будет исполнено, повелитель! Немедленно! — растерянно бормотал министр, пятясь к выходу и кланяясь в соответствии с этикетом.

Едва оказавшись вне кабинета, потрясенный чиновник опрометью бросился в Главную инспекцию.

Управление, которое возглавлял префект Ли, располагалось на втором этаже так называемых Западных врат — элемента императорского дворцового комплекса в Чанъане, в непосредственной близости от зала официальных приемов. Однако в этот ранний утренний час министра шелка принимали не в нем, а в личном кабинете Сына Неба, в его Великих внутренних покоях, куда не было прямого доступа из прочих помещений дворца, а проход извне был специально затруднен — весьма длинен и запутан. Так что министру пришлось преодолеть сложный кружной маршрут, чтобы добраться до цели.

Минуя череду мощеных дворов, рысцой сбегая по мощным лестницам с перилами из белого мрамора, которые поддерживались мраморными драконами, выдыхавшими мраморное же пламя, Очевидная Добродетель чувствовал, что ему нехорошо не только из-за одышки. На мгновение он остановился посреди дворика, граничившего с залом Сокровенной Гармонии, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. По сторонам света здесь были расставлены массивные вазы, в которых росли столетние мандарины. Рядом с одним из них хлопотали трое почтенного возраста садовников в одинаковых ливреях.

— Господин министр, молю вас взглянуть, куда вы поставили ноги! Это деревце — жемчужина императорского сада! — отчаянно вскрикнул один из них и поспешил к Очевидной Добродетели, желая предотвратить катастрофу.

У самых ног министра обнаружился невзрачный кустик, едва ли больше карликового пиона, усыпанный плодами величиной с кошачий глаз. Это был военный трофей из южной провинции, завоеванной одним из предков Гао-цзуна, и, стоило Очевидной Добродетели сделать еще шаг, растение оказалось бы повреждено.

— Ах, это все из-за спешки… Я никогда не осмелился бы прикоснуться к такому сокровищу! — выдохнул министр шелка и заторопился дальше.

Покинув внутренние части дворца, чтобы пройти к Западным вратам, он окунулся в гул огромного города, заполненного бесконечными толпами. Мимо с истошными воплями мчались носильщики с паланкинами, разгонявшие перед собой прохожих. Министр, как и все, шарахался, прижимаясь к стенам, ибо высокая должность не помешала бы ему оказаться сшибленным, — что толку от принесенных потом извинений!