- Я нарисую защиту. Хорошо? – Мужчина не обращает на меня внимание. Я опускаю руки и

киваю. Наверняка, он согласен со мной. Ему больно, он потерян. Но он согласен.

Сначала иду к главной двери, рисую символы, которые указаны в книге Эбигейл. Не знаю,

нормально ли у меня выходит: узоры получаются кривыми и неуклюжими, но никто не сделает

лучше, по крайней мере, сейчас. Придется довольствоваться тем, что имеем.

Поднимаюсь на второй этаж, захожу в спальню Ариадны и вывожу на паркете круг, который

не только защитит девушку от злых сил, но и не позволит ей покинуть границы.

Когда я заканчиваю, руки у меня дрожат от напряжения. Все это кажется чужим, мне до сих

пор трудно принять, во что превратилась моя жизнь, какую роль в ней играю я. Как можно

смириться с тем, что Норин Монфор умерла? Как можно смириться с тем, что мы с Джейсоном

не смогли ее спасти? Мы говорим себе, что справимся, мы обещаем всем, что справимся. А

потом мы терпим поражение. Я прикрываю ладонями лицо и зажмуриваюсь.

Как бы мы ни старались, как бы ни были уверены в себе, мы постоянно сталкиваемся с

испытаниями, которые ломают нас. Не знаю, помогут ли эти символы, не знаю, есть ли в них

хотя бы какой-то толк. Но я продолжаю верить и делать, потому что я уверен, что как только я

остановлюсь, будет очень больно. Я не должен останавливаться. Ни на секунду.

Я запираю все окна и проверяю, закрыты ли двери. Прихожу во вторую гостиную и в

растерянности замираю, увидев на бархатной кушетке тело, накрытое белой простыней.

Я порывисто отворачиваюсь, стиснув зубы, и сдавливаю пальцами глаза. Что же... ну почему

так жжет? На выдохе опускаю руки и обессилено горблюсь.

Норин Монфор спасла Ариадну, умерла именно так, как хотела: отдала за нее жизнь. В этом

поступке я вижу не только благородство, но смелость, отчаяние. Любовь. Норин не проявляла

свои чувства. Я редко видел ее улыбающейся, в отличие от Мэри-Линетт. Редко видел ее

увлеченной, в отличие от Джейсона. Но я видел ее сильной, упрямой.

Она думала, что ничего не знает о любви. А в итоге любила Ари больше всех.

Я медленно схожу с места, шаркая ногами; протираю лицо и замечаю на столе миску с

отваром, которым Норин лечила мои раны. Неуверенно забираю его и покидаю комнату.

Ладони болят от ожогов. Когда в церкви я сжимал руки Ариадны, я сжимал огонь. Я не

обратил тогда на это внимание, а теперь не могу спокойно вытянуть пальцы.

Я прохожу в ванную комнату, включаю свет и замираю. Смотрю на свое отражение, но не

вижу себя. Вижу покрытое густой кровью лицо незнакомца. Вижу уродливые раны, что тянутся

вдоль щеки и подбородка и скатываются по шее, будто следы от когтей. Так и есть. Прежде чем

Джейсон пришел в себя, он размахнулся и поцарапал мне лицо. Я забыл. В конце концов, надо

мной нависли проблемы куда серьезней. Однако сейчас я теряюсь. Я не узнаю себя. Этот

человек в зеркале - я не знаю его. Вижу, как на лице незнакомца вдруг выделяются желваки, и

неуклюже облокачиваюсь руками о край мойки. Черт возьми. Мне становится страшно. Страшно

от того, что теперь каждый день я буду видеть эти шрамы и вспоминать о том, от чего хотел бы

убежать.

Собравшись с мыслями, я обрабатываю ладони и лицо лечебной смесью Норин.

Руки восстанавливаются почти сразу же. Боль исчезает, да и ссадин не остается. Но в

отражение ничего не меняется. Я умываюсь, сдираю прилипшую к коже кровь и грязь, но, когда

я выпрямляюсь, я встречаюсь взглядом с незнакомцем, на лице у которого пылают и горят

толстые, уродливые шрамы. Очередное напоминание о том, кто я есть.

Неожиданно я слышу, как хлопает входная дверь. Символы я нарисовал. Раз кому-то удалось

пройти, значит, опасности он не представляет. Неужели Хэйдан вернулся? Черт, я рад увидеть

брата. Рад, что он в порядке. Но Мэри-Линетт...

Встряхиваю головой и вытираю мокрое лицо полотенцем. Я должен выйти. Должен.

Но я не хочу. Вновь зажмуриваюсь и представляю испуганный взгляд Мэри. Сложно так

просто переступить через порог и столкнуться с последствиями. Куда проще закрыть в ванной

комнате засовы, выключить свет и представить, что все это ночной кошмар.

Я стремительно выпрямляюсь. Люди с трудом находили со мной общий язык, ведь я говорил

то, что думаю, никогда не поддавался эмоциям.

Хотя бы это должно остаться неизменным.

Выхожу из ванной комнаты и поднимаюсь на второй этаж. Я бреду вдоль коридора и смотрю

на серое небо, что мелькает в окнах. Я навсегда запомню эту зиму. Отталкиваю от себя дверь в

спальню Ариадны, вижу брата, но не останавливаюсь.

Мне вдруг кажется, что, если я пронесусь достаточно быстро, он не заметит шрамов.

- Мэтт? – Протягивает Хэйдан. – Черт возьми, что с тобой? – Все-таки заметил. – Я с тобой

разговариваю, Мэтт, что случилось? У тебя на лице...

- Я видел. – Бросаю я ледяным голосом. Искоса гляжу на брата, потом на гостью. На ее лице

плавает искреннее недоумение, а еще страх. Девушка низкого роста, у нее круглое лицо, покатые

плечи. Она не выглядит так, будто может нам помочь. – Это ее мы искали?

Сажусь рядом с Ари и ласковым движением накрываю спавшее одеяло, потом нежно

поглаживаю волосы. Когда я ее касаюсь, я вспоминаю о том, что она реальна.

- Это Дельфия, – не своим голосом шепчет Хэйдан.

- Кое-что случилось. – Минуту погодя, отрезаю я и сглатываю. « Кое-что». Отличное

определение катастрофы, трагедии. Абстрактное понятие, но уверен, Хэрри уловил смысл.

- Что именно?

Трепетно прохожусь пальцами по щеке Ариадны и убираю рыжий локон волос ей за спину, а

потом вспоминаю о теле Норин, накрытом белой простыней.

- Мэтт, что произошло? – Повторяет Хэйдан твердым голосом. – Почему Ари здесь? Что с

ней? Она без сознания?

- Она спит, – шепчу я, а затем по дому проносится такой невообразимый вопль, что у меня

воспламеняются органы. Я знаю, в чем дело. Знаю. И я резко поднимаюсь. Вижу, как Дельфия

отшатывается назад, порывисто сжав ладонями уши, и морщусь. Что с ней?

- Что у вас тут творится? – Взволнованно восклицает Хэйдан.

Я не отвечаю. Быстрым шагом покидаю комнату и спускаюсь на первый этаж. Я иду,

продумывая в голове фразы, прокручивая различные варианты, которые могли бы помочь, успокоить, привести в чувство. Я вспоминаю, что мне сказал отец, когда умерла мама.

«Теперь ей не больно».

Возможно, в этом есть какой-то смысл. Но, дело в том, что крышу сносит не столько из-за

смерти близкого человека, сколько от осознания того, что ты остался один. Что он не поговорит

с тобой, не обнимет, не сядет рядом, не помашет из окна рукой. Он умер. И ему не больно. Это

успокаивает. Но не отнимает собственную боль.

Я переступаю порог гостиной в тот момент, когда Монфор разъяренно опрокидывает

маленький столик, на котором несколько минут стоял отвар Норин, и хватается ладонями за

лицо. Она мотыляет головой и шепчет:

- Нет, нет.

Джейсон стоит рядом с телом Норин. Впервые я замечаю в его карих глазах пелену, которую

он смахивает неуклюжим движением руки, абсолютно ему несвойственным.

- Мэри, – тихо отрезает он, смотря в пол, – прости.

- Прости? Ты просишь у меня прощения?

- Все произошло так быстро, – решаю вмешаться я.

- Замолчи!

- Вам больно.

- Нет, – Мэри-Линетт передергивает плечами и морщится, отступая назад. – Хватит!

- Мэтт, что за... – Хэйдан спотыкается, опирается о мое плечо и замирает. – О Боже.

- Она поступила так, потому что не могла иначе! – Горячо отрезаю я, ступив вперед, и

поджимаю губы. Внутри все дрожит. Но я должен быть сильным, должен ей сказать всю правду,

чтобы она знала, чтобы она понимала. – Мэри, у Норин не было выбора.