Здесь мы находим ответ на вопрос: как вести борьбу с пруссаками. Если бы нация столь же многочисленная, столь же способная, храбрая и цивилизованная, осуществила бы на деле то, что в Пруссии сделано только на бумаге, превратила бы каждого физически годного к службе гражданина в солдата; если бы эта нация ограничила продолжительность действительной службы в мирное время и срок обучения пределами, действительно необходимыми только для этой цели; если бы она сохраняла необходимую организацию для того, чтобы укомплектовать штаты военного времени тем же действенным способом, как это в последнее время делала Пруссия, —тогда, утверждаем мы, эта нация приобрела бы такое же огромное преимущество над опруссаченной Германией, какое опруссаченная Германия, как оказалось, имеет над Францией в настоящей войне. По мнению первостепенных прусских авторитетов (включая и военного министра генерала фон Роона) двухгодичного срока службы вполне достаточно для превращения деревенского парня в хорошего солдата. С позволения педантичных офицеров ее величества мы склонны даже утверждать, что для подавляющей части новобранцев было бы достаточно восемнадцати месяцев — двух летних и одного зимнего периодов. Но точная продолжительность службы — вопрос второстепенный. Пруссаки, как мы видели, достигали прекрасных результатов после шестимесячной службы, притом с людьми, которые только что перестали быть крепостными. Главное состоит в том, чтобы действительно провести в жизнь принцип всеобщей воинской повинности.

И если война будет продолжаться до того самого конца, за который ратуют теперь немецкие филистеры, то есть до расчленения Франции, то мы можем быть уверены, что французы примут этот принцип. До сих пор они были воинственной, но не военной нацией. Они ненавидели службу в такой армии, как французская, основанной на кадровой системе с продолжительным сроком службы и небольшим количеством обученных резервов. Они очень охотно будут служить в армии с коротким сроком действительной службы и долгосрочным пребыванием в запасе, они сделают даже больше, если это даст им возможность смыть позор и восстановить целостность Франции. И тогда «большие батальоны» будут на стороне Франции, а результат их действия будет таким же, как и в нынешней войне, если только Германия не примет той же системы. Но различие будет в следующем: подобно тому как прусская система ландвера являлась прогрессивной по сравнению с французской кадровой системой, так как она сократила срок службы и увеличила количество людей, способных защищать свою страну, также и эта новая система действительной всеобщей воинской повинности будет шагом вперед по сравнению с прусской системой. Во время войны вооруженные силы увеличатся до еще более огромных размеров, но армии мирного времени станут меньше; каждому гражданину страны придется лично, а не через заместителя, участвовать в вооруженной борьбе за разрешение конфликтов между правителями; оборона станет сильнее, а нападение сделается более трудным делом, и само увеличение армий в конечном счете приведет к сокращению расходов и превратится в гарантию мира.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1746, 17 сентября 1870 г.

Укрепления Парижа уже доказали свою ценность. Лишь благодаря им немцы не могут овладеть городом в течение больше чем недели. В 1814 г. продолжавшийся полдня бой у высот Монмартра принудил город к капитуляции. В 1815 г. ряд земляных укреплений, сооруженных в начале кампании, вызвал некоторую задержку; но сопротивление их было бы очень непродолжительным, если бы у союзников не было полной уверенности в том, что город будет сдан им и без боя[65]. В теперешней войне немцы ожидали от дипломатии лишь одного, чтобы она не вмешивалась в их военные действия. И эти военные действия, быстрые, энергичные и решительные до середины сентября, стали медлительными, неуверенными, taton-nante [робкими; ведущимися на ощупь. Ред.] с того дня, когда германские колонны вступили в сферу действия огромного укрепленного лагеря — Парижа. И это вполне естественно. Одно только обложение такого громадного города требует времени и осторожности, если даже вы приближаетесь к нему с армией в 200000 или 250000 человек. Даже таких сил едва ли будет достаточно для настоящего обложения его со всех сторон, хотя бы, как в данном случае, город и не имел армии, пригодной для крупных сражений и действий в открытом поле. Что в Париже нет такой армии наиболее убедительно доказали плачевные результаты вылазки генерала Дюкро около Мёдона[66]. Здесь линейные войска вели себя определенно хуже мобильной гвардии, они действительно «удирали» во главе с знаменитыми зуавами. Это легко объяснить. Старые солдаты, главным образом солдаты корпусов Мак-Магона, де Файи и Феликса Дуэ, сражавшиеся при Вёрте, были совершенно деморализованы в результате двух катастрофических отступлений и шести недель постоянных неудач; вполне естественно, что такие условия влияют особенно сильно на наемников, ибо зуавы, состоящие главным образом из заместителей призывников, не заслуживают другого названия. И при помощи таких людей надеялись придать стойкость необученным новобранцам, которыми были пополнены поредевшие линейные батальоны. После этого события можно ожидать мелких вылазок, которые кое-где могут быть успешными, но сражения в открытом поле уже вряд ли будут иметь место.

Далее, немцы утверждают, что их орудия господствуют над Парижем с высот, расположенных близ Со; однако к этому заявлению нельзя относиться с доверием. Ближайшие высоты, на которых они могли установить какие-либо батареи выше Фонтене-о-Роз, находятся на расстоянии приблизительно 1500 метров от форта Ванв и, следовательно, удалены от центра города на целых 8000 метров или 8700 ярдов. У немцев нет более мощной полевой артиллерии, чем так называемые нарезные шестифунтовые орудия (вес снаряда — около 15 фунтов), но даже если бы у них имелись нарезные двенадцатифунтовые орудия со снарядами в 32 фунта, то наибольшая дальность стрельбы этих орудий не превышала бы 4500—5000 метров при тех углах возвышения, на которые рассчитаны их лафеты. Следовательно, такое хвастовство не должно пугать парижан. Парижу нечего бояться бомбардировки до тех пор, пока не будут захвачены хотя бы два, если не более, форта, но и тогда снаряды так сильно рассеивались бы на огромном пространстве города, что ущерб оказался бы сравнительно незначительным, а моральное воздействие — почти равным нулю. Посмотрите, какая огромная масса артиллерии использовалась против Страсбурга; а насколько больше артиллерии потребуется, чтобы принудить к сдаче Париж, если даже мы примем во внимание, что правильная атака при помощи параллелей будет, разумеется, ограничена небольшим участком крепостных укреплений! А до тех пор, пока немцы не смогут сосредоточить под стенами Парижа всю эту артиллерию с боевыми и всеми прочими припасами, Париж находится в безопасности. Только с того момента, когда будут готовы все средства для осады, появится действительная опасность.

Теперь мы ясно видим, какой огромной мощью обладают укрепления Парижа. Если бы к этой пассивной мощи, к этой силе одного лишь сопротивления, присоединилась активная мощь — наступательная сила настоящей армии, то значение первой немедленно возросло бы. В то время как войска осаждающих неизбежно разделяются реками Сеной и Марной по крайней мере на три отдельные группы, которые не могут сообщаться друг с другом иначе как через мосты, построенные в тылу их боевых позиций, то есть только обходными путями, использование которых сопряжено с потерей времени, — основная масса армии Парижа могла бы атаковать превосходящими силами любую из этих трех групп по своему выбору, нанести ей урон, разрушить любые укрепления, которые начали сооружаться, и отступить под прикрытием фортов раньше, чем успели бы подойти подкрепления осаждающих. Если бы имеющаяся в Париже армия не была слишком слаба по сравнению с силами осаждающих, она могла бы сделать полное обложение крепости невозможным, либо в любое время осуществить прорыв. А насколько необходимо полное обложение осажденной крепости, если она имеет какую-то возможность получать подкрепления извне, видно на примере Севастополя, где осада затягивалась исключительно благодаря постоянному подходу русских подкреплений через северную часть крепости, доступ к которой был отрезан только в самый последний момент. Чем дальше будут развертываться события под Парижем, тем очевиднее станет полное безрассудство бонапартовских генералов во время этой войны, безрассудство, из-за которого в жертву были принесены две армии, а Париж оставлен без главного средства защиты, без силы, способной ответить атакой на атаку.