ЕЩЕ РАЗ «ГОСПОДИН ФОГТ»[183]

Со времени аугсбургской кампании 1859 г., в результате которой г-н Фогт был так жестоко побит[184], он, по-видимому, пресытился политикой. Со всей энергией он принялся за естественные науки, в которых, по его собственным словам, он совершил еще прежде «поразительные» открытия. Так, в то же самое время, когда Кюхенмейстер и Лейкарт выяснили в высшей степени сложный процесс развития кишечных червей и тем действительно достигли крупного успеха в науке, г-н Фогт сделал поразительное открытие, что кишечные черви разделяются на два класса: круглых, которые круглы, и плоских, которые плоски. Теперь к этому великому достижению он прибавил новое, еще более великое. Обнаружение большого количества ископаемых костей человека доисторических времен сделало модным сравнительное изучение черепов различных человеческих рас. Ученые измеряли черепа по всем направлениям, сравнивали их, спорили, но не приходили ни к какому результату, пока, наконец, Фогт, с обычной уверенностью в триумфе, не возвестил о решении загадки, заключающемся в том, что все человеческие черепа разделяются на два класса: на такие, которые продолговаты (длинноголовые, долихоцефалы), и на такие, которые кругловаты (короткоголовые, брахицефалы). Чего не могли сделать в течение многих лет упорного труда самые наблюдательные и трудолюбивые исследователи, то сделал Фогт с помощью простого применения своего червячного принципа. Если к этим поразительным открытиям прибавить еще открытие одного нового вида в области политической зоологии, именно открытие «серной банды»[185], то и самый требовательный человек вынужден будет признать, что трудов Фогта на один человеческий век вполне достаточно.

Но великий, дух нашего Фогта не знает покоя. Политика сохранила неотразимую прелесть для этого человека, который даже и в пивных творил великие дела. Побои, полученные anno [в лето. Ред.] 1860, были благополучно забыты, книги Маркса «Господин Фогт» не было больше в продаже, все неприятные истории давно быльем поросли. Под гром аплодисментов немецких филистеров наш Фогт совершал лекционные поездки, важно восседал на всех собраниях естествоиспытателей, на конгрессах этнографов и антикваров и втерся в среду действительно крупных ученых. Он мог, следовательно, снова считать, что выглядит человеком более или менее «порядочным» и вообразить себя призванным натаскивать немецких филистеров в политике так же, как он натаскивал их в естественнонаучных вопросах. Совершались крупные события. Наполеон Малый[186] капитулировал при Седане, пруссаки стояли под Парижем, Бисмарк требовал Эльзас и Лотарингию. Настала самая пора Фогту сказать свое веское слово.

Слово это имеет заглавие: «Политические письма Карла Фогта Фридриху Кольбу», Биль, 1870. Сюда входит двенадцать писем, появившихся первоначально в венской «Tages-Presse» и перепечатанных, кроме того, в фогтовском «Moniteur» — бильском «Handels-Courier»[187]. Фогт высказывается против аннексии Эльзаса и Лотарингии и против опруссачения Германии и его страшно злит, что в данном случае ему приходится идти прямо по стопам ненавистных социал-демократов, то есть «серной банды». Было бы излишне излагать в целом содержание брошюры, ибо совершенно неинтересно, что думает какой-то Фогт о подобных вещах. К тому же аргументы, приводимые им, — всего лишь обыкновеннейшие аргументы, которые употребляются филистерами, болтающими о политике за кружкой пива, с той лишь разницей, что на этот раз Фогт отражает взгляды швейцарских, а не немецких филистеров. Нас интересует только привлекательная личность самого г-на Фогта, проделывающая свои разнообразные повороты и превращения.

Итак, берем брошюру Фогта и кладем с нею рядом его «Исследования о современном положении Европы» (1859 г.)[188] — злополучную книгу, причинившую ему столь тяжкие и столь продолжительные страдания. Мы видим, что при всем духовном родстве, при совершенно одинаковой стилистической неряшливости (на стр. 10 Фогт пишет о своих «взглядах», приобретенных «собственными ушами», каковые у него, должно быть, совсем особенные [Игра слов: «eigene» — «собственные», а также «особенные». Ред.]), — мы видим, что при всем этом г-н Фогт говорит теперь как раз противоположное тому, что он проповедовал одиннадцать лет тому назад. «Исследования» имели целью убедить немецкого филистера в том, что Германии нет никакого расчета вмешиваться в войну, которую Луи Бонапарт замышлял тогда против Австрии. Для этой цели Луи Бонапарта нужно было изобразить «человеком, ниспосланным роком» в качестве освободителя народов; нужно было защитить его от обычных нападок республиканцев и даже некоторых буржуазных либералов. Мнимый республиканец Фогт пошел и на это; он сделал это, хотя и с весьма кисло-сладкой миной и с таким видом, будто у него колики в животе. Злые языки и люди из «серной банды» утверждали, что бравый Фогт только потому подвергал себя всем этим неприятностям и прибегал к этим гримасам, что он получил от Бонапарта то, что англичане называют «consideration» [компенсацией, вознаграждением за труды. Ред.], а именно — получил наличными. Всплыли наружу разные подозрительные вещи. Фогт предлагал различным лицам деньги, если они согласятся выступать в печати в его духе, то есть восхвалять народоосвободительные намерения Луи Бонапарта. Г-н Брасс, высокие добродетели которого, с тех пор как он руководит «Norddeutsche Allgemeine Zeitung»[189], как известно, вне всяких сомнений, даже г-н Брасс и тот публично «отверг французское кормовое корыто, которое хотел подставить ему Фогт». Но мы не будем распространяться об этих неприятных историях и предположим пока, что и колики в животе и гримасы — все это у Фогта наследственное, от рождения. Но с тех пор, как стряслась беда в Седане, с Фогтом произошла полная перемена. О самом французском императоре — «освободителе народов» — он еще говорит несколько сдержанно. О нем он только пишет:

«революция уже стояла за его спиной. Если бы даже война не разразилась, империи все же не удалось бы встретить новый, 1871, год в Тюильри» (стр. 1).

Но его жена! Послушаем:

«Несомненно, если бы Евгения победила (ведь эта необразованная испанка, не умеющая даже грамотно писать, ведет или, вернее, вела войну, имея за собой целый драконов хвост фанатичных попов и сельского населения), если бы Евгения победила, то положение сразу сделалось бы еще более ужасным», чем после прусских побед и т. д.

Итак, победа французов в 1859 г. над австрийцами означала победу «освободителя народов» Бонапарта; победа же французов в 1870 г. над пруссаками означала бы победу полуграмотной Евгении с ее драконовым хвостом. Прогресс очевиден.

Еще более достается драконову хвосту Луи Бонапарта, ибо теперь оказывается, что и у него имеется таковой. Уже на второй странице идет речь об «ужасном мотовстве империи». На странице 16 мы читаем о «сброде, стоявшем во главе императорской армии и администрации». Это мотовство и этот сброд процветали уже в 1859 г. и даже много раньше; Фогт, совсем не замечавший их тогда, теперь видит их совершенно отчетливо. Опять-таки прогресс. Но это еще не все. Если Фогт и не ругает прямо своего прежнего «освободителя», то он все-таки не может не привести выдержки из письма одного французского ученого, где говорится:

«Если вы имеете какое-либо влияние, то постарайтесь избавить нас от величайшего бесчестия — celle de ramener l'infame» (то есть от возвращения бесчестного — Луи Бонапарта). «Лучше Генрих V, Орлеаны, какой-нибудь Гогенцоллерн, кто угодно, но только не этот коронованный злодей, отравлявший все, к чему он прикасался» (стр. 13).