Какие же людские резервы, кроме этих, остаются у Пруссии? Новобранцы, которым в 1871 г. исполняется двадцать лет, и эрзац-резерв старшего возраста, причем в последнем все необучены, почти все женаты и находятся в таком возрасте, когда у людей мало склонности или способностей начинать солдатскую службу. Призыв в армию этих людей, которые на основании многолетнего опыта привыкли считать, что их отношение к армии является чисто номинальным, был бы чрезвычайно непопулярен. Еще менее популярной мерой был бы призыв тех физически годных мужчин, которым удалось по тем или иным причинам совершенно освободиться от воинской повинности. В чисто оборонительной войне все они выступили бы без малейших колебаний; но в завоевательной войне и в тот момент, когда успех этой завоевательной политики становится сомнительным, этого нельзя от них ожидать. Вести завоевательную войну с переменным успехом армией, которая состоит главным образом из женатых людей, в конечном счете невозможно; в такой войне одно или два больших поражения должны деморализовать эти войска. Чем больше, — в силу того, что война затягивается, — прусская армия становится действительно «вооруженным народом», тем меньше она становится способной на завоевания. Пусть немецкие филистеры неистово кричат об Эльзасе и Лотарингии, тем не менее несомненно, что Германия не может ради завоевания этих областей пойти на такие же лишения, такое же расстройство общественной жизни и такое же свертывание национального производства страны, какие Франция готова перенести ради собственной обороны. Тот же самый немецкий филистер, как только он наденет мундир и будет отправлен на фронт, вероятно, скоро вновь утратит весь свой пыл где-либо на поле боя во Франции или в сильный мороз на бивуаке. И, таким образом, может быть, для обеих наций будет, в конце концов, к лучшему, если они на самом деле встретятся лицом к лицу с оружием в руках.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1830, 24 декабря 1870 г.

С рождества началась действительная осада Парижа. До этого времени производилось лишь обложение этой гигантской крепости. Правда, были построены батареи для тяжелых осадных орудий и собран осадный парк, но на позицию не было поставлено ни одного орудия, не было проделано ни одной амбразуры, не было произведено ни одного выстрела. Все эти приготовления делались с южной и юго-западной стороны. С других сторон были также сооружены брустверы, но они, очевидно, предназначались лишь для оборонительных целей, для отражения вылазок и прикрытия пехоты и полевой артиллерии осаждающих, Эти укрепления были расположены, разумеется, на большем расстоянии от парижских фортов, чем то, на котором должны были бы находиться батареи при правильной осаде; между ними и фортами проходила широкая полоса никем не занятого пространства, которым можно было пользоваться для вылазок. Когда большая вылазка Трошю 30 ноября была отбита, в его руках все еще оставалась некоторая часть этого пространства с восточной стороны Парижа, в частности отдельное плато Аврон, перед фортом Рони. Трошю начал укреплять это плато; с какого числа — мы точно не знаем, но 17 декабря мы встречаем упоминание о том, что как Монт-Аврон, так и высоты Варенн (в излучине Марны) были уже укреплены и на них были установлены тяжелые орудия.

Не считая нескольких передовых редутов с южной стороны близ Витри и Вильжюифа, которые, по-видимому, не имеют большого значения, мы имеем здесь первую предпринятую в крупном масштабе попытку обороняющихся расширить свои позиции с помощью контрапрошей. Здесь мы должны, естественно, прибегнуть к сравнению с Севастополем. Спустя более четырех месяцев после начала союзниками осадных работ, к концу февраля 1855 г., когда осаждающие ужасно страдали от зимней стужи, Тотлебен начал сооружение передовых укреплений на значительном при тех условиях расстоянии впереди своих линий. 23 февраля он построил Селенгинский редут в 1100 ярдах от главного крепостного вала, и в тот же самый день штурм нового укрепления союзниками потерпел неудачу; 1 марта был закончен другой редут (Волынский), еще более выдвинутый вперед, в 1450 ярдах от крепостного вала. Эти два укрепления были названы союзниками «ouvrages blancs» [«белые редуты». Ред.]. 12 марта в 800 ярдах от вала был закончен Камчатский люнет, названный союзниками «Mamelon vert» [«Зеленый холм», Мамелон. Ред.], а перед всеми этими укреплениями были вырыты окопы для стрелков. Штурм 22 марта был отбит, и сооружение всех этих укреплений, а вместе с ними и укрепления правее Мамелона, а именно «Каменоломни», было закончено; все эти редуты были соединены прикрытыми путями. В течение всего апреля и мая союзники делали тщетные попытки вновь овладеть местностью, на которой были расположены эти укрепления. Они должны были продвигаться к ним лишь с помощью апрошей, применяемых при правильной осаде, и только 7 июня, когда прибыли значительные подкрепления, смогли взять эти укрепления штурмом. Таким образом, эти выдвинутые вперед полевые укрепления на целых три месяца задержали падение Севастополя, хотя они и подвергались обстрелу из самых мощных морских орудий того времени.

Если сопоставить все, что сказано выше, с обороной Монт-Аврона, то она выглядит весьма убого. 17 декабря, после более чем двух недель, которые французы имели для постройки своих укреплений, сооружение батарей было закончено. Тем временем осаждающие послали за осадной артиллерией, состоявшей, главным образом, из старых орудий, уже использовавшихся в предыдущих осадах. 22-го было завершено сооружение батарей против Монт-Аврона, но никаких действий не предпринималось до тех пор, пока не миновала всякая опасность вылазки en masse [массовой, общей. Ред.] со стороны французов и пока 26 декабря не было прекращено устройство укрепленных позиций Парижской армии вокруг Дранси. 27 декабря немецкие батареи начали обстрел, продолжавшийся 28-го и 29-го. Огонь французских укреплений скоро утих, а 29-го укрепления были покинуты, так как, по официальным французским сообщениям, в них не было казематов для укрытия гарнизона.

Это, несомненно, жалкая оборона, и еще более жалким является ее оправдание. Главный недостаток кроется, очевидно, в конструкции укреплений. Все описания приводят нас к заключению, что на Монт-Авроне не было ни одного сомкнутого редута, а были только батареи, открытые с тыла и даже не имевшие надежного прикрытия с флангов. Кроме того, эти батареи были, очевидно, обращены только в одну сторону, к югу или к юго-востоку, тогда как поблизости, к северо-востоку, расположены высоты Ренси и Монфермей — наиболее удобные пункты для батарей, действующих против Аврона. Осаждающие воспользовались этим, для того чтобы окружить Аврон полукольцом батарей, которые скоро заставили смолкнуть его орудия и вытеснили его гарнизон. Но почему же отсутствовали укрытия для гарнизона? Мороз только наполовину оправдывает это, ибо французы имели достаточно времени, и то, что русские смогли сделать зимой в Крыму на скалистом грунте, должно было также быть возможным и в декабре этого года под Парижем. Артиллерия, применявшаяся против Аврона, была, конечно, значительно более эффективной, чем артиллерия союзников под Севастополем; но это была та же артиллерия, которая применялась против редутов Дюппеля[115], тоже полевых укреплений, а они продержались три недели. Существует предположение, что пехота гарнизона бежала, оставив артиллерию без защиты. Это могло случиться, но это не оправдывает инженеров, строивших укрепления. Инженерный штаб в Париже должно быть очень скверно организован, если судить по этому образцу его работы.

Быстрое разрушение Монт-Аврона возбудило аппетит осаждающих к дальнейшим успехам подобного рода. Они открыли огонь по восточным фортам, в особенности по Нуази, Рони и Ножану. После двухдневной бомбардировки все эти форты почти умолкли. Мы ничего не слышали о том, что еще предпринимается против них. Ничего не говорится также об огне из укреплений, построенных в промежутках между этими фортами. Но мы можем быть уверены, что осаждающие прилагают все усилия, чтобы продвинуть вперед против этих фортов свои апроши, хотя бы и примитивного типа, и тем самым обеспечить прочное удержание позиций на Монт-Авроне. Нас не удивило бы, если бы они, несмотря на погоду, достигли в этом отношении большего, чем французы.