Если верить сообщениям, посланным на воздушном шаре из Парижа, этот город обороняется несметными силами. Там находится от 100000 до 200000 мобилей из провинций, а также 250 батальонов парижской национальной гвардии, каждый из которых насчитывает 1500, а по словам некоторых — до 1800 или 1900 человек, то есть в целом по самым скромным подсчетам 375000 человек; там же находится, по крайней мере, 50000 солдат линейных войск, кроме морской пехоты, матросов, франтиреров и т. д. И, как гласит последнее сообщение, если все эти войска будут выведены из строя, то за ними стоят еще 500000 горожан, способных носить оружие и готовых в случае необходимости занять их место.

Под Парижем находится немецкая армия, состоящая из шести северогерманских армейских корпусов (4-го, 5-го, 6-го, 11-го, 12-го и гвардии), двух баварских корпусов к вюртем-бергской дивизии, всего восемь с половиной корпусов, насчитывающих приблизительно от 200000 до 230000 человек, во всяком случае не больше. И все же эта немецкая армия, несмотря на то, что она растянута по линии обложения не меньше чем на восемьдесят миль, как известно, удерживает эти несметные силы внутри города, отрезает их пути снабжения, охраняет все дороги и тропинки, ведущие из Парижа, и до сих пор победоносно отражала все вылазки гарнизона. Чем же это объяснить?

Во-первых, вряд ли можно сомневаться в том, что сведения об огромном количестве вооруженных сил в Париже являются плодом фантазии. Если это число в 600000 вооруженных людей, о котором так много говорят, уменьшить до 350000 или 400000, то мы окажемся ближе к истине. Однако нельзя отрицать того, что в Париже находится гораздо больше вооруженных людей для его обороны, чем вне Парижа для атаки этой крепости.

Во-вторых, боевые качества защитников Парижа крайне неодинаковы. Из них мы можем считать действительно надежными войсками лишь морскую пехоту и матросов, которые теперь занимают внешние форты. Линейные войска — обломки армии Мак-Магона, пополненные резервистами, большая часть которых необученные новобранцы, — показали в бою 19 сентября у Мёд она, что они деморализованы. Мобили — сами по себе хороший материал — лишь теперь проходят первоначальное обучение; они плохо укомплектованы офицерским составом и вооружены тремя различными образцами винтовок: винтовкой Шаспо, усовершенствованной и неусовершенствованной винтовками Минье. Никакие усилия, никакие перестрелки с неприятелем не могут придать им за короткий срок той стойкости, которая одна позволила бы им выполнить то, что больше всего необходимо: встретить и разбить противника в открытом поле. Основным недочетом в организации мобилей является недостаток в подготовленных инструкторах, офицерах и унтер-офицерах, что препятствует превращению их в хороших солдат. И все же они, по-видимому, являются лучшим элементом в обороне Парижа; по крайней мере, они, вероятно, готовы подчиняться дисциплине. Местная национальная гвардия имеет чрезвычайно смешанный состав. Батальоны из предместий, состоящие из рабочих, в достаточной мере полны желания и решимости сражаться; они будут повиноваться и проявят своего рода инстинктивную дисциплину, если только ими будут руководить люди, пользующиеся, как лично, так и в политическом отношении, их доверием; но всяким другим начальникам они окажут неповиновение. Кроме того, они не обучены и не имеют подготовленных офицеров, и если дело не дойдет до завершающей борьбы на баррикадах, то их лучшие боевые качества не подвергнутся проверке. Но значительная часть национальной гвардии, которую вооружил Паликао, состоит из буржуазии, преимущественно из мелких торговцев, а эти люди в принципе не любят воевать. Вооружившись, они занимаются тем, что караулят свои лавки и дома; и если неприятель с дальних дистанций подвергнет последние обстрелу, то воинственный пыл этих людей, по всей вероятности, угаснет. К тому же они представляют собой силу, организованную для борьбы не столько с внешним врагом, сколько с врагом внутренним. Все их прошлые традиции говорят об этом, и девять десятых из них убеждены, что такой внутренний враг именно в данный момент скрывается в самом сердце Парижа и ждет только удобного случая, чтобы напасть на них. Большинство из них женатые люди, не привыкшие к лишениям и опасностям; и, на самом деле, они уже ворчат по поводу суровости службы, которая вынуждает их проводить одну из трех ночей под открытым небом на крепостных валах города. Среди таких войск можно найти роты и даже батальоны, которые при известных обстоятельствах будут вести себя храбро; но, если взять их в целом, на них нельзя положиться, в особенности при регулярной и утомительной службе.

При таких войсках в Париже неудивительно, что окружающие его немецкие войска, далеко не столь многочисленные и к тому же сильно разбросанные, не боятся никаких нападений оттуда. В самом деле, все боевые действия, которые велись до сих пор, показывают, что Парижская армия (если только ее можно так назвать) не способна действовать в полевых условиях. Достаточно типичным было первое большое наступление на блокирующие войска 19 сентября. Корпус генерала Дюкро, насчитывавший около 30000 или 40000 человек, в течение полутора часов сковывали два прусских полка (7-й и 47-й) до тех пор, пока на помощь к ним не подошли два баварских полка, а другая баварская бригада не обрушилась на фланг французов; последние в беспорядке отступили, оставив в руках неприятеля редут, имеющий восемь орудий, и большое количество пленных. Численность немецких войск, участвовавших в этом бою, не могла превышать 15000 человек. С того времени вылазки французов производились совершенно иначе. Они отказались от всяких намерений дать решительное сражение; они высылают небольшие группы для нападения на передовые посты и на другие мелкие отряды; если же бригада, дивизия или более крупное французское соединение выдвигается за линию фортов, то они ограничиваются только демонстрацией. Цель этих боевых действий не столько нанести ущерб неприятелю, сколько на практике обучить французских новобранцев ведению боя. Несомненно, что эти боевые действия постепенно улучшат их подготовку, но лишь незначительная часть трудноуправляемой массы людей, сосредоточенной в Париже, может извлечь пользу из практики, которая проводится в столь ограниченных масштабах.

Воззвание генерала Трошю от 30 сентября ясно показывает, что после боя 19-го числа он полностью отдал себе отчет о качестве войск, находящихся под его командованием. Он, конечно, возлагает вину почти исключительно на линейные части и снисходительно похлопывает по плечу мобилей; но это только доказывает, что он считает их (и правильно считает) лучшей частью войск, находящихся под его командованием. Как его воззвание, так и изменение с того времени тактики определенно доказывают, что он не питает никаких иллюзий относительно пригодности его войск для действий в открытом поле. Он должен кроме того знать, что все прочие силы, которые могли остаться у Франции под названием Лионской армии[70], Луарской армии и т. д. — имеют точно такой же состав, как и его собственные войска, и что поэтому ему нечего рассчитывать на снятие блокады или осады Парижа армией, которая пришла бы ему на выручку. Поэтому полученное сообщение, будто Трошю в совете министров возражал против предложения о мирных переговорах, кажется удивительным. Сообщение, несомненно, исходит из Берлина, ненадежного источника для беспристрастной информации о том, что происходит в стенах Парижа. Но как бы то ни было, мы не можем поверить, что Трошю надеется на успех. Согласно высказанным им в 1867 г. взглядам на организацию армии[71], он был решительным сторонником полного четырехлетнего срока действительной службы и трехлетнего пребывания в резерве, как это было при Луи-Филиппе. Он даже считал срок службы, принятый у пруссаков, — два или три года — совершенно недостаточным для подготовки хороших солдат. По иронии истории он поставлен теперь в такое положение, когда он ведет войну во главе совсем неопытных, почти необученных и недисциплинированных войск против тех самых пруссаков, которых он еще так недавно считал лишь наполовину подготовленными солдатами; причем он ведет ее после того, как эти пруссаки за один месяц разгромили всю регулярную армию Франции.