Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1762, 6 октября 1870 г.

Несколько недель тому назад мы указывали, что прусская система набора в армию далека от совершенства [См. настоящий том, стр. 105—106. Ред]. Как заявляют, она делает солдата из каждого гражданина. Согласно официальному прусскому выражению, армия — это но что иное, как «школа, в которой вся нация обучается для войны»; между тем лишь очень небольшой процент населения проходит эту школу. Мы теперь снова обращаемся к этому вопросу, чтобы проиллюстрировать его несколькими точными цифрами.

Согласно данным прусского статистического бюро[72], с 1831 по 1854 г. фактически зачислялось в армию ежегодно в среднем 9,84% молодых людей призывного возраста; годных для службы ежегодно оставалось 8,28%; совершенно негодных к службе вследствие физических недостатков насчитывалось 6,40%; временно негодные, подлежащие переосвидетельствованию в следующем году, составляли 53,28%; остальные или отсутствовали или были отнесены к категориям, численно столь незначительным, что о них не стоит здесь говорить. Таким образом, на протяжении этих двадцати четырех лет через национальную военную школу не прошло и одной десятой части молодых граждан; и это называется «вооруженный народ»![73]

За 1861 г. имеются следующие цифры: двадцатилетних молодых людей призыва 1861 г. было 217438; молодых людей предыдущих призывов, отпущенных до особого распоряжения, — 348364; всего — 565802. Из них отсутствовало 148946, или 26,32%; совершенно негодных к службе было 17727, или 3,05%; зачисленных в эрзац-резерв[74], то есть освобожденных от службы в мирное время, но подлежащих призыву во время войны, — 76590, или 13,50%; освобожденных до будущего переосвидетельствования вследствие временной негодности — 230236, или 40,79%; освобожденных по другим причинам — 22369, или 3,98%; оставалось для призыва 69934 человека, или 12,36%; а из них только 59459, или 10,50%, были действительно призваны в ряды армии.

С 1866 г. процент ежегодно призываемых в армию, несомненно, стал выше, но он не мог увеличиться в сколько-нибудь значительной степени; в настоящее время в лучшем случае 12% или 13% мужского населения Северной Германии проходит военную службу. Это, конечно, резко противоречит восторженным сообщениям «специальных корреспондентов» во время мобилизации в Германии. По их словам, каждый физически годный к службе мужчина надевал мундир, брал на плечо винтовку или садился на коня; всякая деловая жизнь замерла; фабрики закрылись, лавки были заперты на замок, урожай остался на полях неубранным; все производство приостановилось и вся торговля прекратилась — фактически наступало состояние «временного отсутствия признаков жизни». Если бы такое невероятное напряжение всех сил нации продолжалось хотя бы несколько месяцев, это неизбежно должно было бы привести к ее полному истощению. Гражданское население, конечно, превращалось в солдат в таких масштабах, которые люди, живущие вне Германии, не могли себе представить; но если те же самые писатели посмотрят на Германию теперь, после того как свыше миллиона людей оторвано от гражданской жизни, то они увидят, что фабрики работают, урожай убран, лавки и конторы открыты. Если производство и приостановилось, то приостановилось оно из-за недостатка заказов, а не вследствие недостатка рабочих рук; на улицах можно видеть много здоровых парней, так же способных носить оружие, как и те, которые ушли во Францию.

Все это объясняют вышеприведенные цифры. Количество людей, прошедших через армию, конечно, не превышает 12% всего взрослого мужского населения. Поэтому при мобилизации из него не может быть призвано больше 12%, и целых 88% остается дома; часть их, конечно, была призвана в ходе войны для восполнения потерь, причиненных сражениями и болезнями. Это составит еще 2% — 3% за полгода; все же огромное большинство мужчин никогда не призывается. «Вооруженный народ» — это сплошная фикция.

Причину этого мы указывали раньше. До тех пор, пока прусская династия и прусское правительство будут продолжать свою традиционную политику, им нужна армия, являющаяся послушным орудием этой политики. Согласно опыту Пруссии, для подготовки обычного штатского к такого рода службе необходимо, чтобы он находился в рядах армии в течение трех лет. Даже самые упрямые военные педанты Пруссии никогда серьезно не утверждали, что пехотинцы, — а они составляют главную массу армии, — не смогут за два года усвоить всех своих военных обязанностей, но, как указывалось в дебатах в палате за 1861—1866 гг., истинный военный дух и привычка к безусловному повиновению приобретаются только на третьем году. А при установленной сумме военного бюджета, чем дольше солдаты служат, тем меньшее количество рекрутов можно превратить в солдат. В настоящее время при трехгодичном сроке службы в армию ежегодно вступает 90000 рекрутов; при двухгодичном сроке можно ежегодно призывать и обучать 135000, а при восемнадцатимесячном — 180000 человек. Из приведенных нами цифр ясно, что для этого имеется вполне достаточное количество физически годных людей, и еще более очевидным это станет из последующего. Мы видим, таким образом, что фраза о «вооруженном народе» служит прикрытием для создания большой армии в целях проведения олигархической внешней и реакционной внутренней политики. «Вооруженный народ» был бы отнюдь не подходящим орудием для целей Бисмарка.

Население Северогерманского союза достигает почти 30000000 человек. Штаты его армии военного времени составляют в круглых цифрах 950000 человек, то есть лишь 3,17% населения. Число молодых людей, достигающих двадцатилетнего возраста, составляет ежегодно около 1,23% населения или, скажем, 360000 человек. Из них, если судить по опыту второстепенных германских государств, добрая половина может быть использована — тотчас же или в течение двух последующих лет — для службы в действующей армии; это составляет 180000 человек. Значительная часть остальных годна для несения гарнизонной службы; но их мы пока можем не принимать в расчет. Прусская статистика, по-видимому, расходится с этими данными, но прусские статистические данные по очевидным причинам должны группироваться так, чтобы результат по видимости соответствовал иллюзии о «вооруженном народе». Однако и здесь истина обнаруживается. В 1861 г., кроме 69934 человек, годных для службы в армии, имелось 76590 человек, зачисленных в эрзац-резерв, что в целом составляет 146524 человека, годных к службе; из них только 59459, или 40%, были зачислены в ряды армии. Во всяком случае, мы можем с полной уверенностью признать, что половина молодых людей годна для службы в армии. В таком случае в кадровые войска могли бы ежегодно вступать 180000 рекрутов, оставаясь затем в течение 12 лет военнообязанными, как и в настоящее время. Это дало бы 2160000 обученных солдат — число, больше чем вдвое превышающее нынешние штаты армии, даже если полностью учитывать всю убыль вследствие смерти и других причин. Если же другая половина молодых людей по достижении ими двадцатипятилетнего возраста была бы снова освидетельствована, то из них можно было бы набрать еще 500000— 600000, если не больше, хороших гарнизонных войск. От 6% до 8% населения, заранее обученных и дисциплинированных, подлежащих призыву в случае нападения, с кадровым составом для всех них, который содержался бы и в мирное время, как это теперь и практикуется, — вот это действительно был бы «вооруженный парод»; но это не была бы армия для ведения войн в интересах правящей олигархии, для осуществления завоеваний или для проведения реакционной политики внутри страны.

Все же это означало бы просто превращение прусских фраз в действительность. Если одно лишь подобие вооруженного народа обладает такой силой, то какой же мощью обладал бы подлинный вооруженный народ? И мы можем быть уверены в том, что Франция в той или иной форме превратит это подобие в действительность, если Пруссия, настаивая на завоеваниях, вынудит ее к этому. Она организуется в нацию солдат и через несколько лет сможет так же удивить Пруссию подавляющей численностью своих войск, как этим летом Пруссия удивила весь мир. Но разве Пруссия не может сделать того же? Конечно может, но тогда она перестанет быть нынешней Пруссией. Она выиграет в силе обороны, но в то же время потеряет в силе нападения; у нее будет больше солдат, но эти солдаты в начале войны не будут в такой же степени готовы ко вторжению; Пруссии придется отказаться от всякой мысли о завоеваниях, а что касается ее нынешней внутренней политики, то последняя подверглась бы серьезной опасности.