Барселонский рынок
Час домашних хозяек
вступает в права.
Час
торговок озябших.
Время
их торжества.
Круговая порука.
Смешенье эпох…
Здесь любая старуха
считает, как бог.
И хранит одаренно
интересы свои,
как посол
отдаленной
суверенной семьи…
Час
приветствий почетных
на всех языках.
Час подсчетов.
Подсчетов
до боли в висках!
Час проклятий плаксивых.
И божбы.
И вранья.
(Может, после
«спасибо»
все же скажут мужья?..)
Выбор
мяса для супа —
основа основ.
И тяжелая сумка,
как собака у ног…
Поле славы и брани.
Схватка
судеб и цен.
Весь базар —
будто странный
вычислительный центр.
«Тост грузинского застолья…»
Тост
грузинского застолья —
это дело непростое…
Сочно,
сказочно
и длинно
начинает тамада.
Но отнюдь не подхалимно,
как считают иногда.
В тостах
истинного сорта
есть,
помимо прочих тайн,
нечто
вроде горизонта,
убегающего вдаль.
Человеку
намекают
на возможности его.
Оглядеться помогают —
и не более
того.
Человека славят гимном,
учат
крылья обретать.
Говорят ему,
каким он,
коль захочет,
может стать!..
Ты сидишь,
нахмурив брови,
хвост редиски теребя.
Стать бы хоть однажды
вровень
с этим тостом
за тебя.
Песня о белом облаке
Верю, что молодость
все еще около…
Плыло над юностью
белое облако.
Легкое облако.
Белое-белое.
Будто любовь моя
самая первая.
Будто любовь моя.
Будто мечта моя.
Самая светлая.
Самая-самая.
Белое облако
в небе растаяло.
В небе растаяло.
Память оставило…
Эхом от оклика,
давнего оклика,
ты возвратись ко мне,
белое облако!
Все, что успел забыть,
снова припомнится.
Что не исполнилось, —
сразу исполнится.
Только не стань, прошу,
мглою плакучею,
белое облако —
черною тучею…
Верю, что молодость
все еще около…
Плыло над юностью
белое облако.
«То, где мы жили, называлось югом…»
То, где мы жили,
называлось югом…
И каждый раз,
как только мы вставали,
казался мир вокруг
настолько юным,
что в нем —
наверняка! —
существовали
пока еще не названные вещи.
Беспомощный,
под безымянным небом
рождался мир.
Он вовсе не был
вечным.
Усталым не был.
И всесильным не был.
Он появлялся.
Он пьянил, как брага.
Он был доверчивым
и откровенным…
О, это удивительное право:
назвать землею – землю,
ветер – ветром!
Увидев
ослепительное нечто,
на миг сомкнуть
торжественные веки
и радостно провозгласить:
«Ты —
небо!
Да будет так
отныне и вовеки!..
Да будет мир
ежесекундно юным.
Да будет он таким
сейчас и позже…»
То, где мы жили,
называлось югом.
И было нам по двадцать лет.
Не больше…
И нисходила ночь —
от звезд рябая.
И мы,
заполненные гулкой ширью,
намаявшись,
почти что засыпая,
любовь
бесстрашно называли
жизнью.
Раки
Разрушители раков
готовятся к пиру,
не скрывая улыбок,
волнуясь слегка…
Вот рука
потянулась к янтарному пиву.
В запотевшую кружку
вцепилась рука.
Блюдо раков
дымится, как адская бездна,
завлекая желающих
в душную мглу.
И, храня ощущенье укропа и перца,
боевые клешни
тарахтят по столу.
А багровые раки —
как рыцари в латах.
Их оружье слабо в современной войне…
Тяжелы и добры
разрушители раков.
Разрушители раков
довольны вдвойне
тем, что, в общем,
для встречи немного и нужно.
Тем, что живы они.
Тем, что вместе они.
Что еще не прошло
ощущение дружбы
и что можно
заставить попятиться
дни.
Тем, что выдался
этот прекраснейший повод,
что исколоты пальцы
и губы горят.
И обиды они друг на друга
не помнят
и возвышенно о пустяках говорят.
Тем, что здесь они заняты
делом достойным.
Что еще не нахлынула
пьяная грусть…
И витает
над их долгожданным застольем
смачный,
яростный,
неподражаемый хруст!
И галдят,
и смеются они беспричинно.
И лежит перед ними на блюде
зверье…
И покорно взирает
большая рачиха
на ближайшее будущее свое.
