4

Да!
Мы – камни
в фундаментах
                    ваших плотин…
Ход истории
точен и необратим.
Но опять мы встаем
                           из дымящихся лет,
мы —
живые, как совесть.
Простые, как хлеб.
Молодые,
как самая ранняя рань…
Мы
не верили
             в ад.
Мы плевали
                на рай!
Мы смеялись над богом!
                                 Сами были богами.
И планета
              гудела у нас под ногами…
Каждый день приносил вороха новостей.
Целовали мы теплых,
                             сопящих детей.
Уходили из дома
туда, где бои,
веря в сердце свое.
Веря в руки свои…
Сомневались мы?
Да.
Тосковали мы?
Да!
А еще
        называли свои города
именами любимых.
И, жизнь торопя,
открывали
              себя,
утверждали
               себя!
Выходили со смертью —
                                  один на один…
Да!
Мы – камни
в фундаментах
                    ваших плотин.
Но у этих спокойных, молчащих камней
было столько
пронизанных радостью дней!
Было столько любви,
было столько мечты!..
Мы
     с планетой своей
                            говорили на «ты».
Нас несли самолеты.
Везли поезда…
Жаль, что времени
                          нам не хватало всегда!
Что его
никому не давали взаймы…
В землю
благословенную
падали
мы.
Оборвав свою песню,
                             закончив пути, —
семенами ложились,
чтоб завтра
               взойти!
Мы мечтали о том,
                         как вы станете жить.
И от будущих дней
нас нельзя отрешить.
Мы
    спокойны за вас.
Мы
     обнять вас хотим.
Мы —
основа.
Фундаменты
                 ваших плотин.

5

Я пишу письмо в ХХХ век.
Просто.
Без особенных подробностей…
Слышу:
«Размахнулся человек!..
Эй,
    приятель,
не помри от скромности!
Фантазируй!
Мы таких
             видали.
Взялся удивлять —
                         так удивляй!..
Но зачем в тридцатый?
Можно дальше!
Что уж ты
              стесняешься?
Валяй!
В пятисотый!
В тысячный!
                 Чего там?!.
Ну, а если бить наверняка, —
ты б дожил
до будущего года,
пишущий
              в грядущие века.
Сможешь?..»
– Я не знаю…
«Так-то,
          парень!
Надо разобраться самому.
Твой эпистолярный жанр
                                  забавен,
только он
не нужен никому.
Только он
никем не будет понят.
Ты об этом думал,
человек?..»
Я пишу.
И некогда мне спорить.
Я пишу письмо
в ХХХ
век.

6

Вы,
счастливые,
               живущие в трехтысячном,
хоть на миг себе представить должны,
как в двадцатом веке —
строгое,
притихшее —
Человечество
                  глядит в лицо войны…
Почему мне это
иногда видится?
Почему мне в это
иногда верится?..
На последнем берегу —
                                Человечество…
Позабыты все цари
                         и все правительства.
Позабыты рассуждения о вечности…
На последнем берегу —
Человечество.
А над миром остальным —
                                     туман стронция.
Никому не повезет,
не поздоровится.
Надвигается
                бескровное месиво…
Речь идет не о годах.
Речь —
о месяце…
Все мечты о чуде будущем
                                   брошены.
И осталось только прошлое.
Прошлое.
Много прошлого.
Чуть-чуть
             настоящего.
Непонятного.
Хрупкого.
Пустячного.
А рассветы загораются
                               бледные…
Наступает все последнее.
Последнее!
Вот
     последняя весна пришла —
                                          нежная.
Никогда еще
такой весны
не было!
Никогда еще
                 так не цвели ландыши.
И запуталась роса
в травинках радужных.
И в реке —
               теплынь.
Течет река летняя.
Все последнее,
                   последнее,
                                 последнее.
Все кончается.
Конца
        дожидается…
А в больнице
мальчишка
рождается.
Не урод рождается —
красавец рождается!
И плюет на все!
Ни с чем не считается.
Заявляет о самом себе
                              радостно!..
На него врачи глядят
с горькой ласкою.
Облака плывут над ним.
                                 Светло.
                                          Доверчиво…
На последнем берегу —
Человечество.
И над мертвою землею —
солнце медное.
С океана дует ветер.
Мертвый.
Медленно.
И проклятия
                 становятся нелепыми.
На земле
отныне
ничего не было!
И Эйнштейна
                   не было!
И не было
              Байрона!
И дождей
             не было!
И не было
              сполохов.
И берез
          не было!
                     И танца «барыня».
И грамматики.
                   И Лувра.
                              И пороха.
И никто не сохранит
                            в людской памяти,
что такое бог.
И нищий на паперти.
Что такое поцелуй —
                             влажный,
                                         трепетный.
Что такое сон.
И листья.
И лебеди.
И не будет
              ни спасителей,
                                  ни спасшихся…
Хватит!
Что я?!
Ночь длинна и черна.
До того черна,
                   что можно запачкаться,
если руку протянуть
из окна…
Вы,
счастливые,
                живущие в трехтысячном,
хоть на миг
               себе представить должны,
как в двадцатом веке —
грозное,
притихшее —
Человечество
                  глядит в лицо войны.
Переполнена
немирными заботами
до сих пор предгрозовая тишина…
А еще вы
ощутите и запомните:
на два лагеря
земля
разделена!
До предела напряженные нервы.
Под прицелами ракет —
любая пядь…
Красный флаг
                   над лучшей частью
                                             планеты
очень многим в мире
не дает спать!..
Но прислушайтесь
                         к голосу разгневанному:
жаждой жизни
земля напоена!..
Мне
      письмо мое писать
                               было б некому,
если б в мире
победила война.
Человечество
                  не хочет лезть в бункеры.
Человечество
                  не хочет лечь в бою!..
И когда вы на земле
жить будете,
берегите,
            люди,
землю свою!