– Ну, правильно. А Завалишин где?

– Тоже вернулся. Что ему сделается!

Входя в подвал, Синцов ожидал увидеть сразу всех троих – Ильина, Завалишина и Рыбочкина. Но Ильина почему-то не было. Завалишин спал, а Рыбочкин ходил один из угла в угол и что-то бормотал про себя, поддавая жару кулаком, – ходил, не присаживаясь, и читал стихи, чтоб не заснуть.

– Что читаешь?

– Да так, ничего.

– Свои, что ли, сочинил?

– Нет, не свои, – сказал Рыбочкин, хотя по лицу было видно, что свои.

– А где Ильин?

– Ушел, – сказал Рыбочкин, – пришел и ушел, хочет своими глазами поглядеть, где командные пункты рот.

«Ну, конечно, своими – моими ему мало», – с досадой подумал Синцов. Видя, как сбивается с ног Ильин, он иногда по-товарищески старался облегчить ему жизнь – что-то снять с него и взять на себя, но из этого ничего не выходило. Не вышло и сегодня. Напрасный труд. Комбат обошел командные пункты рот, а за ним следом поперся и начальник штаба.

– А Завалишин сразу спать лег, – сказал Рыбочкин. – И вы тоже ложитесь.

– А ты?

– А я вас за всех поздравляю, из всех первым!

«Значит, Иван Авдеич всем уже доложил, – подумал Синцов. – Впрочем, так и следовало ожидать».

– Спасибо, – сказал он. – Ну, я, положим, лягу. А лейтенант Рыбочкин когда спать будет? После войны?

– Я лягу, когда Ильин вернется. Когда за ваше звание пить – вам решать. А закуска у меня есть – бычки в томате, банка.

– Раз закуска есть, момент выберем. – Синцов поискал глазами, куда бы лечь, и приткнулся на топчане, рядом с прижавшимся к стене Завалишиным.

«Когда спать ложился, нарочно так лег, чтобы еще кто-нибудь притулился», – подумал Синцов о Завалишине, и это было последнее, что успел подумать.

Он проснулся, не соображая, сколько проспал, – мало или много, – от женского голоса. Хотя спросонок, как из тумана, слышал два голоса – женский и мужской, но от завалишинского бы не проснулся, проснулся от женского. Голос был знакомый.

– Мне только двух человек нужно, и только до утра, а если наши раньше придут, то еще на меньше. Я очень вас прошу…

Синцов, еще не открывая глаз, оперся на кого-то рукой и сел. На месте Завалишина, вытянувшись, словно по команде «смирно», во весь свой маленький росточек, спал Ильин. Он даже и не шелохнулся оттого, что на него оперлись. Окончательно открыв глаза, Синцов увидел худую спину стоявшего посреди подвала Завалишина и перед ним Таню Овсянникову, в полушубке, ушанке и с автоматом на шее. Она стояла перед Завалишиным прямо как какой-нибудь автоматчик, которого снимает фотограф, правую руку положила на ложе, а левую на ствол.

– Охрану я дам и сам туда схожу, – сказал Завалишин. – А вам ночью у немцев делать нечего. Пришли к нам в батальон – и хорошо сделали.

– Нет, я так не могу, – возразила Таня.

Они оба еще не заметили, что Синцов проснулся.

Он подтянул расстегнутый пояс с наганом и встал, чувствуя, как его пошатывает спросонок.

– Здравствуйте, доктор. Что-то мы с вами каждую ночь стали встречаться!

– Здравствуйте, – неуверенно сказала Таня, судя по голосу, не сразу узнав его. А узнав, так радостно, по-щенячьи ойкнула: – Ой, как мне повезло! – что Синцов улыбнулся.

– Повезло или не повезло, сейчас разберемся. А для начала садитесь. И замполита моего под автоматом не держите. Он все равно ни черта, ни бога не боится, только вид такой обманчивый – мало боевой.

– Хорошо, сяду, – сказала Таня. – Но я очень тороплюсь.

Она сняла через голову автомат, уронив при этом шапку. Синцов потянулся поднять, но Завалишин сделал это быстрей его.

– Спасибо. – Таня, не надевая шапки, положила ее на стол.

– Откуда вы появились? – спросил Синцов и перебил сам себя: – Чаю хотите?

– По правде – хочу, только если недолго, а то меня ждут.

– Я схожу. – Завалишин вышел.

– Кто вас и где ждет? – спросил Синцов. – И чего вы к нам пришли, со сна не понял.

– Меня вечером к захваченному немецкому госпиталю временно прикомандировали, до утра, – сказала Таня. – Мы туда продуктов дали и немного перевязочного материала, и меня оставили, как владеющую немецким. А утром, сказали, их отсюда вообще забирать будут. Но не знаю, как это будет, по-моему… – Она пожала плечами и не докончила. – Меня оставили и двух автоматчиков. Они не наши, их оставили от той дивизии, которая госпиталь захватила. А она, оказывается, уже ушла, и какой-то их сержант ночью пришел и сказал, чтоб и они снимались, а то отстанут. И они сказали, что уйдут, раз вся часть в другое место ушла. А я их упросила немного подождать, пока я схожу к кому-нибудь и возьму другую охрану.

– Как это «упросила»? Вы им приказать должны были. Вы же офицер, – сказал Синцов, хотя понимал, что не так-то просто капитану медицинской службы да вдобавок женщине что-нибудь приказать двум бывалым автоматчикам из чужой части.

– А я им и приказала, – сказала Таня. – Сказала: если будете еще скулить, лучше сразу уходите к черту, я одна с немцами останусь.

– Этого еще не хватало!

– А они мне говорят, – усмехнулась Таня: – «Мы вас так не оставим, пойдемте с нами, товарищ военврач, никуда эти полумертвые фрицы теперь не денутся. А если все же за них боитесь, давайте мы из них совсем мертвых сделаем».

– Сволочь, кто так сказал…

– Это один сказал.

– Все равно сволочь.

– Они ждут меня там, – сказала Таня.

– А автомат у вас откуда, они дали?

– Нет, это мне Росляков дал.

– Кто такой Росляков?

– Наш начальник эвакоотделения. Я бы и одна там осталась, раненых не побоялась. Но вдруг среди них здоровые прячутся и с оружием?

– Вполне возможная вещь, – согласился Синцов.

Таня посмотрела на его забинтованную руку и виновато сказала:

– Я вчера даже не спросила, что у вас с рукой.

– Было и прошло. Вчера утром последний раз перевязку сделали, – сказал Синцов. – Не успели там моего второго разыскать, Пепеляева?

– Не успела. Но я вам все равно или сама, или через кого-нибудь узнаю. Непременно!

– Но очень горячий, – входя с чайником, сказал Завалишин, – но все же…

– А мне хоть какой-нибудь. У немцев не хотела… Вышла снег пососать, да он такой дымный, что тошнит от него.

– Снег здесь кругом пороховой, травленый, – сказал Синцов. – Все равно что морскую воду пить, еще хуже.

Завалишин налил Тане чаю, и она стала пить жадно, большими глотками.

– Очки тебе тут подобрали. Вроде сильные. Не пробовал? – спросил Синцов.

– Сильные, да не в ту сторону, – рассмеялся Завалишин. – Я близорукий, а они для дальнозорких.

Синцов взял со стола свою пустую флягу, налил в нее немного чаю, сполоснул, выплеснул на пол и снова наполнил чаем, теперь доверху.

– Это мы вам с собой дадим. А может, немного водки хотите?

– Нет, не хочу. – Таня налила себе вторую кружку чаю.

– Плохо ухаживаешь, Завалишин, – сказал Синцов. – А это знаешь какая моя старая знакомая? Теперь, можно сказать, самая старая знакомая на свете, с начала войны… И сухарей возьмите с собой. – Он сгреб с тарелки горсть сухарей.

– Зачем? Куда?

– Ну, куда, куда… – Он обошел стол и, став сзади нее, сам стал напихивать сухари в карманы ее полушубка. Она сидела послушная, вдруг притихшая. – А где этот госпиталь ваш?

– Недалеко, если прямо назад от вас – метров пятьсот.

– А где он, в подвале?

– Даже не подвал, какие-то галереи полукруглые, непонятно что.

– Склады пивзавода, – сказал Синцов. – Это я знаю где. Так чего ж вы хотите? Двух автоматчиков до утра, на смену этим?

– Да, хотя бы двух.

– Ишь ты, «хотя бы» двух! Думаете, это так легко? Дадим, конечно. И сами вместе с вами сходим посмотреть ваших фрицев. Но имейте в виду: с утра люди мне самому понадобятся.

– А наши обещали еще ночью или санитаров, или бойцов из хозвзвода мне прислать.

– Обещали, а не сделали! – сказал молчавший до этого Завалишин.

– Наверно, просто заблудились, ищут. Или что-нибудь случилось, – сказала Таня, уже готовая вступиться за свою санчасть.