Я снова покосился на Ангелину Михайловну. Она читала, подперев щеку ладонью. Левая ее грудка была смята рукой, правая соском касалась ковра. Я обратил внимание, что на спине и на ягодицах Ани не проглядывает никаких следов от купальника. Видимо, загорать девочка привыкла вольным стилем.

Пошевелившись, Аня перевернула страницу, и я с трудом поворотил взор. Вспомнился другой эпизод – столь же печальный, сколь и забавный.

Одной из давних своих подружек я как-то сунул в руки очередной рассказ и, усадив в кресло, убедил прочесть от начала до конца. Так мы и сидели – я за машинкой, она над рукописью. Продолжая барабанить по клавишам, время от времени я прислушивался к тому, что происходило за моей спиной. Мысленно пытался при этом отгадывать, что обо мне думают, то и дело ставил себя на ее место, горделиво улыбался. Сахарная это вещь – восторги посторонних, а, по моему мнению, подружка должна была непременно мною восторгаться. Как же! Без пяти минут писатель!…

Вот она задержала дыхание, а, спустя секунду, порывисто вздохнула. Значит, испытала потрясение, сообразил я. Возможно, даже оторвалась от строк и теперь разглядывает меня удивленными глазами. Я даже чуть повернул голову, стараясь облегчить ей наблюдение. В профиль я выглядел значительно романтичнее. Конечно, не Пушкин и не Волошин, но тоже в меру загадочно. А еще через какое-то время затянувшаяся тишина меня насторожила. Почему она больше не перелистывает страницы? Вновь перечитывает страницу сначала? Или старается не шевелиться? Все-таки я работаю – может, боится, глупая, помешать?…

Что-то упало на пол. Не веря своим ушам, я повернулся. Моя подружка заснула в кресле, а рукопись неосторожно уронила. Такой вот получился восторг…

Помнится, отомстил я ей вполне по-джентльменски: погасил в комнате свет и на цыпочках вышел в прихожую. Гулять отправился один, а, вернувшись, дома ее уже не застал. Она все поняла правильно.

Впрочем, Ангелина Михайловна засыпать не собиралась. Она хмурила свои очаровательные бровки, время от времени морщила нос. Отчего-то я был уверен, что своих рецензий она смягчать не будет. Честно скажет обо всем, чего не поняла или не прочувствовала…

Но становиться моим рецензентом Ангелина Михайловна, похоже, не собиралась. Перевернув последнюю страницу, она положила рукопись в дипломат и задумалась. А я неожиданно осознал, что мне не так уж важно, что скажет о моем шедевре эта смуглокожая королева. В кои-то веки меня совершенно не интересовало мое будущее. Мне было покойно и хорошо от одного того, что она находилась рядом, что ей не лень было читать мой письменный сумбур.

– Значит, ты уверен, что миром правят паразиты? – она взглянула на меня с изучающим интересом. Смотрела так, словно впервые увидела.

– Разумеется, нет! – я улыбнулся. – Это даже не гипотеза, скорее – аллегория.

– А как же червь ришта, загоняющий людей в воду? Или токсоплазма, поселяющаяся в мозгу и способная влиять на нашу реакцию и наше поведение? Или ты это все выдумал?

– Нет, все это на самом деле существует – и африканский червь, подталкивающий людей к тем или иным поступкам, и токсоплазма, влияющая на наше настроение, но главный мой мотив заключался все же в ином. Я хотел заставить людей задуматься. Понимаешь, их нужно как-то встряхнуть и напугать. Наш мир – это мир толстокожих зомби. Потому и была выбрана столь необычная форма изложения. Люди, действительно повально заражены паразитами – в равной степени симбионтами и хищниками. Если развивать аллегорию – в каждом из нас проживает несколько миниатюрных государств – со своими лидерами, своими воинами, своими господами и рабами. Когда они воюют между собой, мы болеем. Когда происходит выброс меди или ртути в атмосферу, у нас начинается аллергия – слезотечение, чих, кашель. Вернее, это мы называем свою реакцию аллергией, а на самом деле, в государствах, населяющих наше тело, разворачиваются подлинные пандемии – с миллионами смертей и трагедий. Результатом эпидемий становятся мириады крохотных трупиков, которые и выбрасываются через выделительные каналы – через слизистую горла и носа, через слезные протоки и так далее.

– Но ты пишешь не только про аллергию, но и про диктат паразитов.

– Ну… – я озадаченно потер лоб, – в каком-то смысле это действительно можно именовать диктатом. Давно открыто, что рыба, зараженная глистами, сама отдает себя на съедение медведям и птицам. Суицид, первопричиной которого являются паразиты.

– Но почему?

– Да потому что червям требуется размножение, а в тесной утробе рыб им не развернуться. Другое дело, если их проглотит медведь, калан или аист. Вот там, в тепле, они и начинают вовсю откладывать яйца. Но сначала следует приказ о самоубийстве, понимаешь? Неведомо как, но червь дает сигнал, и рыба ему подчиняется.

– Звучит довольно ужасно.

– Наверное, но кто знает, возможно, и с нами происходит нечто подобное. Именно этим я объясняю большую часть человеческих страстей – таких, как тяга к вкусной и нездоровой пище, к лености и покою, к алкоголю и наркотикам, даже к сексу.

– По-твоему, нашим паразитам требуются эндорфины?

– Полагаю, что да. Собственно говоря, это не наши, а их гормоны счастья. Можно сказать, основной продукт питания. И именно отсутствие означенных гормонов заставляет их предпринимать те или иные действия, а нас соответственно испытывать хандру и меланхолию. Это удивительно, но, меняя химический состав крови, паразиты научились качественно влиять на людские эмоции. Более того – со временем это искусство достигло поистине виртуозных высот. Из обычных одноклеточных и многоклеточных трутней они превратились в опытных кукловодов.

– А куклы – это, надо полагать, мы?

– Увы, – я пожал плечами.– По логике вещей выходит именно так. Колонии паразитов обрели возможность осмысленных действий, выучившись манипулировать поведением человека. Благодаря их усилиям, мы тратим треть всей нашей жизни на сон и еще одну треть на прием и заготовку пищи. Ничего другого им от нас не надо.

– А как ты объясняешь половое влечение? Тоже необходимостью в эндорфинах?

– Только отчасти. Им требуются не только продукты питания, но и новые территории. Экспансия – это то, на чем основывается их бессмертие. Одно-единственное человеческое тело слишком мало, чтобы удовлетворить амбиции разрастающегося государства. А потому колониям требуются новые тела. Половой путь – самый простой, дающий возможность одним ударом захватить все ключевые позиции. Таким образом, любой интимный контакт ведет к обмену боевыми группами паразитов-захватчиков. Начинается яростная схватка, в результате которой десант либо уничтожается местными силами быстрого реагирования, либо в свою очередь ликвидирует верхушку государства, захватывая власть в новой стране.

– Ты так говоришь, словно действительно во все это веришь.

Я рассмеялся.

– Ты знаешь, на первый взгляд выглядит чушью, но, наблюдая жизнь вокруг, отслеживая поведение людей, я действительно начинаю верить в свою теорию.

– Значит, получается, что мы тоже с тобой обменялись десантом?

– Получается, что так.

– И кто же кого поработит?

– Надеюсь, мы поладим миром.

Ангелина покачала головой, на некоторое время замолчала. Любуясь ее профилем, я тоже безмолвствовал.

– Врач, – наконец протянула она с непередаваемой интонацией. – Подумать только, ты – и вдруг врач!…

Что ж, выражать удивление и обиду я не собирался. Она все сформулировала правильно. Не журналист и не писатель, – именно врач, открыватель тайного вируса, пожирающего человеческое естество. О писательстве не было сказано ни слова…