— И тебе не хворать, — Денис приподнялся на кровати. Тронул тугую повязку на груди, вздохнул тяжело. — Вуич, у меня еды полный холодильник, заканчивай с этой гуманитарной помощью. Я тут не собираюсь полгода жить. Максимум еще неделю.

Вот бы еще ушибы внутренних органов так же быстро зажили, как лицо. Лицо-то не сильно повредили, через неделю остались только небольшие ссадины. Но Семеныч обещал за две недели поставить Дениса на ноги, а для полного выздоровления, даже с его осложнениями, месяца хватит. Тем более ухаживали за ним с особым пристрастием. Ну, да… С таким же, как и наказывали.

— А как же витамины? — Лёня достал яблоко и кинул Денису. Тот поймал его одной рукой. — Молодец, реакция есть. На поправку идешь, я смотрю, весь на позитиве.

— Еще бы… — мрачно усмехнулся Денис. — Я сейчас настолько уколотый, что мне весь мир в розовом цвете кажется. Но это только пока. Когда я выйду отсюда, буду очень зол. Так что, Лёня, у меня к тебе большая просьба. Ты всех предупреди, чтобы не рыпались. Услышу хоть одно слово в свою сторону, убью сразу.

— Да, как бы… — замялся Вуич, — предупреждать-то и некого, потому что тишина. Все шито-крыто. А ты вообще в отпуске, причем, официальном. Можешь смело месяца полтора тут валяться.

— Ну надо же… Первый отпуск за два года. Чего ж я тогда в больнице, а не в Ницце. Ладно, — задумался на пару секунд, — тогда узнай, кто Монаху слил про меня и Юльку.

— Попробую.

— Лёня! Я не сказал попробуй, я сказал — узнай! Считай, что это приказ. Как хочешь, хоть сыворотку правды всем подряд коли, но узнай — кто. Я и так думаю, что это Карп, но мне нужно знать точно.

— Так точно.

— Может, ты уже прекратишь свой бойкот? — Отец зашел в комнату, и Юля пожалела, что не закрылась. Она уже больше месяца с ним не разговаривала и всяческими способами избегала встреч.

Монахов присел на кровать рядом с дочерью и закрыл книгу, в которую она упрямо уставилась взглядом.

— Не понимаю, о чем ты папа, — сказала невыразительным тоном, поднимая глаза.

— Не доводи ситуацию…

— …до чего? Я сдала все экзамены на пятерки, жду выпускной. Сижу дома как самая примерная в мире дочь. Что тебя не устраивает? Извини, но я не живу по твоему расписанию. Или без меня у тебя несварение желудка?

— Своим поведением ты ничего хорошего не добьешься.

— Я ничего и не добиваюсь. Это ты уже всего добился.

— Чем всякий бред читать, лучше бы определилась, куда поступать будешь, узнала про документы и вступительные экзамены. Или я должен за тебя по приемным комиссиям бегать?

— Захочу, буду сутки напролет Кама-Сутру читать, — снова раскрыла книгу.

Отец вышел из комнаты громко хлопнув дверью.

— И моими дверями не хлопай! — крикнула ему вслед. — У себя хлопать будешь… — Дыхание у нее перехватило, потому что в дверях снова появился отец. Долго смотрел на нее рассерженным взглядом, потом вышел. То, что на этот раз он не попытался высадить дверную коробку, не говорило о том, что его недовольство от сложившейся ситуации уменьшилось. Совсем наоборот. Он был уже вне себя. И хоть Юльку это чуть-чуть напугало, но вида она не подала.

— Ладно, — вполголоса проговорил он и достал телефон.

Собирался позвонить ему позднее, но раз дело приняло такой оборот…

После ухода отца Юля закрылась на защелку. Когда много позже в дверь постучали, подумалось, что отец снова пришел донимать ее разговорами. Потому не среагировала, продолжила читать книжку. Но стук повторился. И стучали очень настойчиво.

Со вздохом Юля поднялась с кровати и открыла. Сначала опешила, а потом захотелось запищать от радости. Даже ладошкой рот прикрыла. Но порыв этот прошел быстро, потому что в грудь привычно толкнулась тревога.

— Ты как сюда попал? С ума сошел!

— Нормально встретила, — разочарованно выдохнул Денис и усмехнулся, переступая порог. — Я тут с официальной миротворческой миссией. Ты что творишь? Забастовку, говорят, устроила. Точно дождешься, что отец тебя в Лондон упрет. Не реветь! — увидел по глазам, что Юля сейчас расплачется.

Она и бросилась в слезы. Сдерживаться не пыталась, потому что бесполезно. Все внутри смешалось: радость, страх, чувство вины, невысказанные слова, осевшие на душу непереносимой тяжестью.

— Наверное, не упрет… он как-то так сказал сегодня, я правда не совсем поняла, но кажется не упрет. Прости, я, конечно, не усидела на месте, как ты просил…

— В каком смысле?

— …притащила ему справку от гинеколога.

— Так он знал?..

— Да. И ключи он мне сам от подвала дал… — вздыхая, вытирала слезы. А они все катились и катились по щекам.

Они с Денисом даже не обнялись. Она побоялась к нему притрагиваться, а он так и застыл у двери. Сама не знала, чего, но боялась. Может, потому что не была еще до конца уверена, что с ним все в порядке. Помнила еще, что в прошлый раз, каждое прикосновение доставляло ему боль. А, может, просто забыла, как это — обнимать его…

— Прекращай свои забастовки, не обостряй ситуацию. — Вышел из комнаты.

Юля успела заметить, как скулы у него побелели от злости.

— Ты куда? — крикнула в коридор, но ответ не получила. — Денис!

— Не бушуй. Поговорю с твоим отцом.

Никогда до этого момента не был в ее комнате. Когда шел к Юле, как-то по-другому себе представлял их встречу. Спокойнее, что ли… Думал, побудет с ней, потом поговорит с Сергеем Владимировичем: они так условились. Но загорелся злостью от ее слов. Вспыхнул кожей.

Быстро спустился, постучался и открыл дверь в кабинет к Монахову.

— Проходи. — Ждал его. — Или боишься?

Рискуя разозлить мужчину, Шаурин издал дерзкий смешок. Медленно подошел к столу.

— Я здесь по своей воле. Ты попросил — я пришел. Ладно я, зачем надо было Юльку изводить?

— Не боишься дерзить мне? Или думаешь, что тебе теперь все позволено? Я ведь могу тебя отправить туда, откуда вытащил. Или вообще с лица земли стереть. Мокрого места от тебя не оставлю, — произнес спокойно. Готовился. Сказал именно то, что собирался.

— Замучаешься, — с агрессивным видом Шаурин упер ладони в столешницу. — Я успею из тебя всю кровь выпить. Легко. Подумай, стоит оно того или нет. — О том, что говорил, не жалел. Не боялся. Если не сейчас, то возможно уже никогда. Приходит время, когда нужно играть в открытую. Даже с Монаховым. — В такое болото тебя засажу, откуда не выберешься! Сомневаешься?

В том то и дело, что Монахов не сомневался. Не тот Шаурин человек, чтобы беспочвенно бросаться такими громкими словами. Да и знал много. Даже слишком.

— Злишься? — Тут Сергей Владимирович подался вперед и принял такую же позу, как и Шаурин. В глазах его что-то блеснуло.

— Меня теперь бесполезно останавливать, — Денис и не дернулся. Бровью не повел. Его слова, казалось, тяжело падали. Звенели в воздухе, как бьющееся стекло. — Так что думай, нужен ли я тебе во врагах? Уничтожишь, а тебя-то самого кто потом из дерьма вытаскивать будет?

— Бесполезно останавливать, говоришь? А если пулей в лоб? — Монахов достал из ящика стола пистолет, приставил ствол ко лбу Шаурина, взвел курок.

— Тебе блеф не идет. Сейчас уже незачем. Стрелять меня раньше надо было. И не полтора месяца назад, а два года. В ту ночь, в автосервисе. А сейчас незачем. Ты без меня уже не можешь. Я тебе нужен.

— Злишься, — Монах вдруг как будто удовлетворенно улыбнулся, убрал пистолет и похлопал Дениса по щеке. Почти ласково. — Молоде-е-ец! Сядь! — уселся за стол сам, достал бутылку коньяка и два бокала. Налил.

Денис опустился в кресло напротив, но к своему коньяку пока не притронулся. Резкого тона не сменил тоже.

— Я мог давно уже продать тебя кому-нибудь, да только я не проститутка политическая. Умею быть благодарным.

— Сколько вы встречались? — в голосе Монахова почувствовалось напряжение, и Шаурину это очень понравилось.

— Вопрос принципиальный?

— Сколько?