— Не волнуйся, приведем мы его в чувства, дня через два будет как новенький.

— Как новенький — это хорошо.

Шаурин оставил Семеныча справляться со своим пациентом, а сам отправился в уборную, чтобы вымыть руки.

— Чего это ты с ним так нежно, я думал у вас какие то непонятки, — поинтересовался Вуич, вышедший следом.

— Лёня, у меня таких «непоняток» знаешь сколько? — Глянул, не запачкал ли в крови, выглядывающие из-под рукавов пиджака манжеты белой рубашки. — Хоть батарею выстраивай. Если я из-за каждого буду нервничать, поседею раньше времени. Шурик сейчас как золотая вошь на теле пролетариата. Его беречь нужно.

— Ну, да, — вяло согласился Лёня. — Золотая вошь…

— Наташ, — проговорил Монахов, остановился у шкафа и, перекидывая галстук через шею, посмотрел в зеркальную дверцу на свое отражение, — тебе надо куда-нибудь съездить отдохнуть. И не просто на пляже позагорать. А какие-нибудь оздоровительные процедуры пройти. Спину подлечить, иммунитет поднять. Если успею, заеду сегодня в турагентство, попрошу, чтобы девчонки нашли подходящий вариант.

— Сереж, сейчас не самое лучшее время для поездок.

Наталья лежала на кровати поверх покрывала, подложив под голову маленькую подушечку. Глаза следили за тем, как ловко муж справлялся с пресловутым «виндзором».

Хворь немного отступила, но горло еще сипело, а боль сдавливала затылок, отнимая всякое желание шевелиться. Как-то резко свалил ее очередной сезонный вирус. Очень беспокоилась Наталья, чтобы домашние не заразились.

— Почему? — Сергей поймал в зеркале взгляд жены, грустный и немного затуманенный мигренью. — Я это уже не в первый раз слышу, но так и не понял, в чем причина. Дай мне конкретный ответ на конкретный вопрос, не надо ходить вокруг да около, я этого не люблю и голову ломать над твоими причудами не собираюсь.

В голосе Наташа сразу узнала знакомые безапелляционные нотки. Как обычно, надеяться на полно взаимопонимание не приходилось. Иногда Сергей занимал позицию, которую переломить не удавалось. И хотя с годами у него поменялся взгляд на многие вещи, по большей части, свое собственное мнение он считал единственно верным.

— Как я Юлю оставлю посреди учебного года? У нее сейчас настроение непонятное, возраст сложный, — вздохнула женщина.

Несмотря на то, что стрелка часов давно перевалила за полдень, Наталья так и не сняла пижамы, провалявшись первую половину дня в постели. Такое времяпрепровождение порядком надоело и от бездействия, казалось, тело ломило еще хуже, чем от болезни. Быстрее бы встать на ноги и войти в прежнюю колею. Чего она по-настоящему боялась, так это заработать какое-нибудь осложнение и загреметь в больницу. Потому и не спешила забрасывать лекарства подальше при первых же признаках улучшения состояния.

— А я и не говорю Юльку бросать. — Мужчина поправил узел у горла и повернулся лицом к жене. — Четверть закончилась, езжайте на пару недель вместе. И дочь расслабится, а то ходит как нахохленный цыпленок.

— Ну, еще бы! — Наталья приподнялась, распрямила спину и спустила ноги с кровати. — Пока к новой школе привыкнешь. Не хочет она ехать, я что — связать ее должна, что ли? — приложила руку к горлу, почувствовав, как у его основания скопился ком, вызывая желание прокашляться.

— А чего там привыкать? Школа, как школа. Точнее гимназия. И мало ли чего она не хочет. Принцесса, — сурово ответил Монахов и встряхнул пиджак перед тем, как надеть его.

Серо-стальной цвет костюма, оттеняя глаза, делал их такими же непроницаемо-серыми без намека на зеленый. Странно как-то. В молодости, да и сейчас тоже, Наталья часто смотрела в глаза мужа, пытаясь дать четкое определение цвету, который они имели. Разве бывает в жизни серо-зеленый цвет? То ли серые они, то ли зеленые, а на холоде голубыми становились, словно их морозным инеем подергивало. Наверное, это единственная метаморфоза во всем облике Сергея Владимировича Монахова. В остальном он был постоянен — тверд и неуступчив.

— Это тебе кажется, что все просто, а для ребенка целая трагедия. Забыл себя в детстве? Новые люди, все по-другому, я уже не говорю, что нагрузка в этой гимназии просто аховая.

— Я не вижу, чтобы Юлька сильно напрягалась. По городу болтаться у нее есть время, значит и на учебу его хватает. Пусть учится, от знаний голова еще ни у кого не лопалась, череп не арбуз, не переспеет.

— Не может же она сутками за книжками сидеть, — настаивала жена. — Я, например, не хочу, чтобы Юля убивалась за учебниками только ради того, чтобы показать мне табель с пятерками в конце года. Давай будем откровенны, в университет она и без этого поступит.

— Меня отец за каждую двойку порол.

— Сереж, — Наталья скривилась, с выражением скептика поджимая бледные губы, — ты глупости не говори сейчас, пожалуйста.

В спальню заглянула Юля и улыбнулась:

— Мамуль, ты как?

Монахов прекратил разговор, когда дочь ступила в спальню.

— Ничего, милая, получше, — ответила Наталья и Юля, не боясь подхватить грипп, приникла к ней, целуя в щеку.

— Я бутерброды сделала с красной рыбкой, пойдемте перекусим. — Переключила свое внимание на отца. Окинула его придирчивым взглядом, легкими движениями смахнула пылинки с лацканов пиджака. Губы отца тронула мужественная улыбка. Взгляд при виде дочери смягчился, и в ответ она улыбнулась еще шире. Любила этот момент, когда отец собирался уезжать из дому; следила с удовольствием за его действиями — как он застегивал пуговицы на манжетах рубашки или вдевал запонки, завязывал галстук, натягивал пиджак на широкие плечи. И стойкий жесткий аромат его парфюма она любила, когда он еще не разошелся по воздуху, а стоял плотной завесой, оседая постепенно. Тогда Юля обнимала отца крепко-крепко, позже чувствуя на руках и своей одежде запах отца. Это ощущение ее сопровождало с самого детства. Отец всегда щепетильно относился к своему внешнему виду. Не ходил в свитерах с вытянутыми рукавами или лоснящихся брюках. И костюм носил по-особенному, как парадную форму, что ли, и туфли обязательно до блеска начищал.

— Странные у вас желания, — усмехнулся Монахов предложению дочери.

— Смотреть уже не могу на мед, малину и все эти травяные отвары. Хочется чего-то… — Наталья поднялась с кровати.

— …чтобы поразить воображение, — закончила за нее Юля.

— Что-то типа этого, — согласилась мать.

На кухне их ждал накрытый стол. Юля обо всех позаботилась. Налила себе и отцу по чашке чая, для матери сварила кофе. Всем насыпала по две ложки сахара.

— Юля, мы тут на днях поговорили с мамой… — Сначала Сергей Владимирович не собирался налегать на бутерброды с соленой рыбой, хотя она скорее малосольная. Но жена и дочь так аппетитно и с удовольствием ели, что и он поддался искушению.

Ох, как Юлька не любила, когда кто-то из родителей начинал свою речь с этих слов! Это всегда пугало, потому что обычно в таких случаях планы у родителей были далеко идущие и касались не просто каких-то заурядных бытовых вопросов. Другим языком, отцовские слова означали «мы все решили и возражения не принимаются». Именно это вызывало в Юльке неизменный душевный протест.

— …что после окончания школы ты поедешь учиться в Лондон.

— Куда?! — Юля округлила глаза и забыла глотнуть чая. Чашка застыла у рта.

— В Англию. В Лондон. Ты же когда-то сама об этом мечтала.

— Папа! Я в пятом классе мечтала стать космонавтом… космонавткой. И что с того? Вы меня в космос отправите, даже не спросив и не посоветовавшись со мной?

— Юля, прекрати, — остановила ее мать.

— У меня с английским не очень хорошо. — Юля посмотрела на маму с немым укором. Та и словом не обмолвилась, что упомянутый отцом разговор состоялся. Юлю поставили перед фактом, лишив возможности выбирать самой. Внутри она вздрогнула от перспективы в будущем покинуть родной город. С недавнего времени планы ее кардинально поменялись. В них появилось очень важное звено.