— Верочка, все будет сделано, — раскланялся Бардин. — Зачем же в жару костер палить? Вот вечером самое время.

Шаурин их шуточки не поддерживал. Погрузился в мысли. После разговора было о чем подумать. Хотя сколько ни ломай голову, суть дела от этого не менялась.

Не зря говорят, что чересчур жаркая или влажная погода делает мозг «ленивым».

Сначала июльская жара плавила серое вещество, а теперь и августовское ненастье нагоняло сон.

Восемь часов утра. Притормозил машину на светофоре. Вздохнул. Побарабанил кончиками пальцев по рулю в такт дождевым каплям, глядя в лобовое стекло, по которому «змеились» струйки воды. Из-за плохой видимости колонна автомашин тянулась медленно. Нависшие над городом тучи, обещали промозглый и пасмурный день.

Разговор с Вадимом не выходил из головы. Вспоминалась кривоватая улыбка друга, — узнаваемая, — такая, когда он старался взять себя в руки и не высказать то, что и так читалось в пытливых голубых глазах. С его губ не сорвалось ни одного осуждающего слова. Но, тем не менее, от установившейся между ними напряженности в душе поднялась какая-то муть, усилившая тогда мучавшую организм изжогу. Умел Вадим дернуть за какие-то невидимые ниточки, чтобы понимание ситуации слегка исказилось. Похоже на то, как мальчишки, плескавшиеся в речушке, воду взбаломутили, всколыхнув со дна песок, смешанный с глиной. Вот так же и в собственной душе, поднялся какой-то забытый осадок. И сам понимал: что-то не так, но Вадим усилил это чувство. Что уж от себя скрывать: теперь они по разные стороны баррикад. От этого осознания на душе неприятно заскребли кошки. Непривычное тягостное ощущение. Но ничего, привыкнет Бардин к такому положению дел. И самому выхода другого не оставалось, а только надеяться, что они, действительно, на одном поле не встретятся. Бардина ни о чем не просил и не собирался, но сам решил постараться, чтобы так оно и получилось.

Вадим для него семья, такая же родная душа, как отец и Татьяна. Потерять его, значит — часть себя потерять. И представить страшно.

Поставил машину на стоянку, на привычное место. Вышел, хлопнул дверцей, перескочил лужицу, чуть не забрызгав брюки. Быстрым шагом пересек расстояние до крыльца, стараясь не замечать неприятных холодных капель, хлеставших по щекам и затекавших за воротник рубашки. Не привык носить с собой зонт, тем более сейчас, когда уже не приходилось простаивать на остановках, ожидая автобус или маршрутку.

За дверями спорткомплекса дохнуло теплом. Передернул плечами. От резкой смены окружающей температуры мурашки хлынули по спине, заставляя встряхнуться.

— Здрасте, Денис Алексеевич, — вскочил Миша.

Хотя Денис позволял обращаться к себе по имени, Миша все равно «выкал», не забывая прибавлять отчество. И не только Миша. Многие так и не определились, как же лучше к нему обращаться, потому то на «ты», но по имени отчеству, то на «вы» и без последнего.

Для Дениса это было не принципиально важно, важнее, какие человек при этом испытывал ощущения. Вот над этим стоило работать.

— Миша, — Шаурин остановился, резкими движениями ладоней стряхнул капли воды с плеч. — Ты давай поспокойнее. А то, кажется, так и выкрикнешь «Хайль Гитлер!» с рукой навытяжку.

Миша засмеялся:

— Хорошо. Вас Вероника искала.

— Она уже здесь?

— Здесь. Рвет и мечет, — усмехнулся охранник.

— Ничего страшного. Разберемся к чему такая паника с утра.

Шаурин уже знал, по какому поводу рвала и метала главный бухгалтер, и это его не встревожило.

Едва успел вынуть ключ из замочной скважины и захлопнуть за собой дверь, та снова распахнулась, впуская Веронику. Создавалось впечатление, будто бухгалтерша караулила за углом и, едва заслышав гулкие шаги по коридору, не в силах дождаться, пока он зайдет к ней сам, принеслась первая.

— Денис, привет, — пропела она, заискивающе улыбаясь. — У нас вчера какая-то путаница произошла. Снова эти дети полтора часа второй бассейн занимали, — пренебрежительно махнула рукой и бросила взгляд на окно, из которого виднелся угол здания детского дома № 29. — Я вчера сказала Степаненко, что договор с ними прекращен. Хватит плавать нахаляву. Но он с утра мне названивает, говорит, что все в силе. Я что-то не понимаю. — Она оглянулась, выискивая, куда бы присесть, но Денис, настроенный на короткий разговор, не предложил ей разместиться.

Не нравилась Шаурину эта дамочка. Глаза у нее раскосые, как у лисички. Хитрые. И улыбка на лице искусственная, дежурная. Каждый раз при встрече пыталась демонстрировать свою сексуальность. Откуда бы ей только взяться, этой сексуальности…

— Нет никакой путаницы. Я со Степаненко разговаривал. Договор у нас с автоматической пролонгацией?

Вероника явно не ждала такого ответа и слегка растерялась. У нее даже глаза округлились, и на лице возникло непонимающее выражение.

— Да, но…

Денис не дал ей договорить, прервав на полуслове:

— Тогда в чем вопрос? Ни у нас, ни у них разрывать его нет причин. Так что дети продолжают посещать бассейн.

Доброжелательная улыбка сползла с лица Вероники, и уголки алых губ пренебрежительно опустились, выражая недовольство. Она сжала в руке какую-то бумажку, на которую Денис даже не обратил внимания. Нарумяненные щеки заалели еще больше, глаза зло сузились.

— Нам не выгодно это, — процедила сквозь зубы.

— Нам без разницы. — Денис встал перед ней, засунув руки в карманы брюк. Мимические проявления ее гнева мало волновали. Точнее, не волновали совсем. — Два часа в неделю погоды не сделают, — заявил безапелляционно. Вся его поза говорила о том, что решение обсуждению не подлежит.

— Монахов знает? — спросила сотрудница, разыгрывая последний козырь.

— Тебе об этом не стоит беспокоиться. — Шагнул вперед. — Не смею больше, — толкнул дверь в коридор, — задерживать.

Вероника нервно сглотнула и вышла вон. Уязвленная и злая.

С Монаховым Денис еще не разговаривал, но собирался сделать это в ближайшее время. Почему-то не возникло сомнений, что он согласится позволить детдомовцам посещать бассейн и дальше. Целый год дети плескались в свое удовольствие. Зачем же сейчас отбирать у них эту радость?

То, что для ребят это настоящий восторг и наслаждение, Денис убедился воочию, войдя однажды в зал во время занятия младшей группы. С трудом концентрируя внимание на тренере, дети плескались, визжа и крича, захлебываясь от эмоций и попадавшей в рот воды. А, увидев Шаурина, разом примолкли, уставившись, словно ожидая подвоха. Былое веселье тут же спряталось за недетскими взглядами, полными настороженного ожидания. Не стал тогда Денис задерживаться и смущать ребят, но то, что хотел — увидел. Еще одним веским аргументом стало то, что центр мог позволить себе принимать таких гостей. Это он знал точно.

Степаненко, директор детского дома, соседствующего с их зданием, был на седьмом небе от счастья и не уставал благодарить, когда узнал, что его воспитанники снова смогут заниматься плаванием. Приятно, конечно, но не так важно. Денис хотел, потому и помог. А не смог, так и не помог бы. Потому благодарности не требовал. Но Степаненко так легко не успокоился, потому теперь каждый ребенок, посещавший бассейн, громко с ним здоровался, если встречал в коридоре или на улице. А как ни крути, при виде полных признательности детских глаз и широких улыбок внутри становилось теплее.

С Сергеем Владимировичем он поговорит, как только найдет удобное для этого время, а вот мнение Вероники на этот счет интересовало меньше всего.

Его собственные «воспитанники» стали почти послушными. Месяц психологического прессинга, спарринги с постоянной сменой партнера, переходящие в полноценные контактные бои и народ почти как шелковый. Отработка приемов очень хорошее и нужное дело, но без реальной опасности для жизни — просто закалка организма. С таким же успехом во благо здоровья можно с утра обливаться холодной водой. Но жизнь спасет вряд ли. Жаль, что приходилось ограничиваться стенами спортзала, не имея возможности устроить реальные экстремальные условия. Хотя… С таким образом жизни, должно быть, экстрима им хватает.