Сели на низенькую скамейку у песочницы. Некоторое время сидели молча.

Ночью тишина зыбкая, как решето. Звуки легко разлетаются на сотни метров.

Денис поднял глаза на дом, почти все окна были темными, только в некоторых горел яркий свет. Внезапно тишину нарушил звонкий стук каблуков. Он продолжался некоторое время, нарастая. Можно было отследить, по какой дорожке шла девушка, или женщина. Вадим тоже прислушался и повернул голову на звук. Скрипнула дверь первого подъезда, и снова воцарилось прежнее безмолвие. Со вздохом Бардин достал сигареты.

— Хорошо посидели.

Выражение лица Дениса легко угадывалось по многозначительной паузе, которую он выдерживал.

— Хорошо? С каких пор ты стал домашним котенком?

— Ладно тебе, не придирайся. Я домой только спать прихожу. И то, если повезет.

— Хочешь спасти мир?

Вадим молча затянулся и выпусти дым.

— Хорош иронизировать. Ты и сам знаешь, что в нашем мире изменить что-то может либо революция, либо гражданская война. А я в системе.

Денис прекрасно знал эту «систему». Только на первых порах показалось, что они с Вадимом оказались в разных мирах. На самом же деле это было далеко не так. В последнее время слишком часто ему приходилось слышать об их взаимодействии. Один у них мир, только роли разные. И актеры все взаимозаменяемые. В любом театре спектакль не вычеркнут из сезонной программы даже если актер умер, только приостановят показ, пока не найдут нового.

Сколько Вадиму понадобится времени, чтобы сломаться? Это может случиться быстро, но очень болезненно. Либо медленно и, соответственно, без особых терзаний.

Денис полагал, что случай друга — последний.

— И как ты себя ощущаешь? Оправдались твои ожидания? — спросил Денис.

Ответом была мрачная усмешка друга, он снова задумался, прежде чем заговорить.

— Черт, и почему у меня такое чувство, что я на приеме у психоаналитика? Иди ты нахрен!

Шаурин хохотнул. Смешок звонко прокатился по округе. В непроглядной темноте друзей окружали только звуки, и каждый из них звенел в морозном застывшем воздухе как струна. Иногда слышалось шуршание шин по асфальту и лай бродячих собак.

— Я Вадяно-о-ой, я Вадяно-о-ой, никто не водится со мной, — пропел Денис и похлопал друга по плечу, — может, тебе психологическая помощь нужна.

— Лучше деньгами.

— Куда же без них…

— Сам как? Не думаешь уйти? — Вадиму тоже не терпелось копнуть поглубже.

— У меня еще ничего нет, чтобы попытаться.

Бардин понимающе хмыкнул и начал с натяжкой:

— Знаешь, иногда мне кажется, что у вас все намного честнее. Вы не прикрываетесь законом, живете по своим, а я иногда не знаю, откуда ждать удара. У каждого свои интересы, попробуй пересекись.

— Вадим, а ты думаешь тебе будет легче жить, если в нужных местах расставить таблички «Не влезай, убьет!»?

— Думаю, да.

— Ошибаешься. Всегда найдется тот, кто поменяет таблички местами.

— Не спорю.

— Еще бы.

Когда рассвет ворвался в окно, заставив Дениса открыть глаза, первым его порывом было вскочить. Проспал! Такого с ним давно не случалось. Но вот предметы обрели четкие очертания, и Денис узнал свою комнату, тут же вспомнив, что решил устроить себе долгожданный выходной. В голове чувствовалась неприятная тяжесть, Шаурин вновь откинулся на подушку и смежил веки, дабы еще часок провести в постели.

Проснулся Денис в лучшем расположении духа. Ленивое осеннее солнце залило комнату крахмальной белизной. В ванной шумел душ, кто-то из домашних уже бодрствовал.

— Я думал, ты пошутила. Доброе утро, — поздоровался с Ниной, ступив на кухню.

На столе стояла широкая тарелка с высокой стопкой румяных блинов. Подогревая аппетит, в воздухе витал их заманчивый аромат. Нина возилась у плиты, на сковороде, шипя и потрескивая, жарились кусочки колбасы.

— Чай наливай, — улыбнулась она. — Как спалось? — залила колбасу взбитыми яйцами, убавила огонь и накрыла сковороду крышкой.

— Хорошо. — Денис чувствовал себя ужасно голодным. Сел за стол, поставив перед собой большую кружку чая.

— Приятного аппетита. — В дверях появился отец. Кухню заполнил запах пены для бритья, смешанного с мылом и еще чем-то.

— Спасибо и тебе того же, — пожелал в ответ сын.

Сколько помнил Денис, с годами отец не менялся, внутри оставаясь стоиком. Как и прежде, все тяготы жизни он переносил с мужественной улыбкой на губах, только теперь при взгляде на Нину она, улыбка, смягчалась. Нашел-таки он свою тихую гавань, Нину, обычную женщину, порядочную, приветливую. Не отличалась она красотой особой, но отец на нее смотрел горящим взглядом и в мягком голосе, к ней обращенном, теплота была.

Сколько сил пряталось в сухощавом подтянутом теле отца… Седина уже слегка тронула темную шевелюру, из уголков голубых глаз лучиками разбежались морщинки. Строгие черты — орлиный нос, густые брови, часто сведенные на переносице, глубоко посаженные глаза — не ожесточали лицо. Странно, но как-то уживались в родителе и твердость, и мягкость. Сравнительно недавно Денис начал понимать его, принимая раньше тактичность и вежливость за бесхарактерность; душевную доброту — за наивность. Совсем Алексей не наивен, потому всеми силами пытался привить детям с детства порядочные и добрые чувства, чтобы заботились друг о друге, берегли и любили. Будучи очень мягким и добросердечным с достойным упорством он следовал своим принципам. Громкими словами не бросался, но старался по совести жить и в любой ситуации оставаться Человеком.

Как-то в одной ссоре Таня бросила Денису в лицо: «Откуда в тебе это?» Он даже задумался, действительно, почему он не такой как сестра или отец; откуда в нем столько цинизма, который, казалось, пропитал каждую его клеточку, и ошеломляющая прямота, граничащая с жестокостью. Откуда?.. Ответа не находилось. Денис всегда такой был, с самого раннего детства. Не прикрывался он выбранной личиной, не учился этому, не перенимал ни у кого подобную манеру поведения. Вырос таким. И сейчас, бывало, в кругу семьи чувствовал себя не в своей тарелке, потому что мыслил другими категориями. Материальными. А Таня всегда стремилась к духовному. Она из тех, для кого «с милым и рай в шалаше». А Дениса «шалаш» не устраивал, больше ему нужно, гораздо больше. Никак не мог он рассуждать о возвышенном, заглядывая в пустой холодильник. Их семья никогда не жила богато, но самым необходимым отец детей всегда обеспечивал, и вещи свои беречь научил.

— Пап, что там у вас на заводе творится? — спросил Денис.

Вчера отец кратко оговорился, но заострять внимание не стал, переключившись на другую тему, а возвратиться к этому разговору не довелось.

— Теперь у нас не завод подъемных машин, а арматурно-фланцевый. То есть, хожу я все туда же, а работаю на АФЗ, задвижки и фланцы считаю, занимаюсь отгрузкой. Многие вообще без работы остались, а мне, так сказать, по-свойски шепнули.

При словах «по-свойски шепнули» Нина улыбнулась. Ясное дело, кто шепнул. Нина на АФЗ бухгалтером работала.

…После завтрака Денис присел в прихожей у телефона и набрал номер. Трубку долго не брали, потом сонный женский голос промычал что-то непонятное. Наверное, это было «алло». Должно было быть.

— Вера, привет.

— Привет, — проворчала она.

— Что делаешь?

— В домино играю, — ничуть не смягчившись, ответила Верочка.

— Значит, свободна. Ты мне нужна сегодня.

— Лестно слышать, — сказала немного бодрее. — Всю жизни мечтала, чтобы ты сказал мне эти слова, но только сейчас не самое подходящее время. Я пока еще не готова оценить твой порыв, так что тебе придется отложить свои душевные излияния.

— А я вот думаю, так вполне готова. Судя по скорости слов в минуту. Я через сорок минут за тобой заеду.

— Шаурин! Сейчас девять часов утра! Имей совесть!

— Зачем мне иметь совесть, когда у меня есть ты. Хорошо, приеду через час. Просыпайся. — Положил трубку. Так и представлял возмущенное Веркино лицо. Не любила она, когда ее куда-то дергали в воскресенье с утра.