— Мне ужасно тяжело, — снова заполнила возникшую паузу. Молчание умножало безысходность ситуации. — Даже не знаю, что для меня сейчас тяжелее: оставить все как есть или взять перерыв. Денис?.. — закончила она пульсирующим от боли голосом, ожидая его ответа.

Прежде чем что-то сказать Шаурин успел несколько раз глубоко затянуться.

— Нет.

— Что — нет?

— Нет.

— Денис!

— Нет, — повторил он. — И мне глубоко похрен что ты там себе придумала! — сказал, будто встряхнул ее внутренности. Тоном своим яростным, безжалостной интонацией. — Я тебе не мальчик, бегать туда-сюда не собираюсь. Зачем вообще надо было все это затевать? Или сегодня тебе взбрендило в голову со мной повстречаться, а завтра остыла и взяла выходной?

— Ничего я не остыла! По-моему, я ясно выразилась, сказала тебе все, как есть. То, что у меня на душе, почему переживаю. Все тебе сказала… — боялась сорваться на крик, на плач. — Зачем затевать?.. Не думала, что у тебя какие-то свои сроки, но раз ты так считаешь и все решил…

— Не пойму, в чем смысл.

— В том, что так мне будет легче. Я делаю это осознанно. У тебя будет свобода, а у меня никакой возможности тебе что-то предъявить. Когда мы были не вместе, я не воспринимала это так остро. А сейчас меня просто клинит.

— И ты решила меня удивить своей фантазией. Твоя фамилия точно Монахова? Не Кио? Иллюзионистка, блин. Ты можешь себе, что угодно в голове нарисовать, в наших отношениях это уже ничего не изменит.

— Даже если это иллюзия, в ней мне жить будет гораздо легче, чем в этой долбанной реальности, в которой ты спишь с другой девкой! Вообще-то, это я девственница, мне нужно переживать и волноваться! А у нас, будто я, такая озабоченная, тебя бедного невинного совращаю!

Не смогла больше смотреть ему в глаза, отвернулась, снова сцепив руки на груди.

Солнце, ярко усмехаясь, просвечивало лучами кроны деревьев. Птицы, затерявшись высоко в ветках, пели на все лады. Но на душе было так холодно, словно на улице не теплая весна, а промозглая ворчливая осень. Даже пальцы заледенели. Влажный утренний воздух пронизывал до костей.

— Ты считаешь, мне больше заняться нечем? Думаешь, я только и озабочен тем, кого бы в свою кровать затащить?

Пожала плечами. Не потому что так считала, а от внутреннего отчаяния. От печальной горечи и глухой боли в груди.

— Поставь себя на мое место.

— Придушу сразу.

Она глубокомысленно хмыкнула.

— Всякой ерунды себе напридумывала. — Выбросил сигарету и, ухватив Юльку за талию, притиснул к себе. Она не сопротивлялась, но и особого рвения пообниматься не выказала. — А может отпустить тебя, а? Навсегда. И гуляй-ка ты, Монахова… Будет тебе и свобода, и душевный покой. — В следующую секунду Юлька сдавленно запищала, потому что Денис перекинул ее через колено, лишая опоры. Удерживая над землей, поцеловал, крепко впившись в губы. Укусил за нижнюю. Сильно укусил.

— Не надо навсегда, давай на время. — Поморщилась от боли, облизнула губы и крепче вцепилась в его руки, чтобы не упасть на землю.

— Не зли меня! Убить бы того, кто тебе это присоветовал!

— Никто мне ничего не советовал.

— Еще хуже.

— Денис… — взмолилась и он выпрямился, увлекая за ее собой.

— Не отпускаю я тебя, — тряхнул девочку, как будто желая, чтобы ее перепутавшиеся мысли нашли правильное направление. — Никаких тебе заморозок. Можешь хоть что себе думать. Не отпускаю. — Намотал косу на кулак и слегка потянул. — Все. Финиш. Приехали. И не проси больше.

Вопреки здравому смыслу уже не мог ее отпустить. Юля как знала, как чувствовала… Возможно, это для них сейчас самый лучший вариант — отстраниться друг от друга на время. Так безопаснее и легче, но когда кричит сердце, разум не слышит.

— Как ты не можешь понять?..

— Я тебе все сказал. Раньше надо было валить. Я тебе предлагал подобру-поздорову.

— Все нервы тебе вытреплю. — Сжала в кулаках ткань его ветровки, потом разомкнула пальцы и разгладила на груди. — Скандалить буду. Как сейчас и намного хуже.

— Составим тебе график, будешь скандалить раз в месяц. Каждый последний четверг.

— Почему четверг?

— Просто так. Или во вторник.

— Ты не хочешь меня понять.

— Не хочу и не буду. Не в этот раз. Глупая… — зарылся носом в ее волосы, вдохнул их аромат. Юлька вкусно пахла. Чем-то свежим, чуть сладковатым, едва уловимым. Не для всех. Невозможно надышаться. — Ничего же не изменится. Меня оттолкнешь, а со своей головой что будешь делать?

— Найду для себя убедительные аргументы.

Не сомневался, что она найдет их. Умная девочка. Ее любовь безупречна. И сама Юля безупречна. Потому не складывалось у нее, не вписывалась она со своей любовью в эту картинку. Не хотела мараться о ядовитую ревность, царапаться о ссоры, набивать синяки от резко брошенных в злости слов. Смелая девочка. У него не было столько сил, чтобы отказаться от нее.

— Я их сломаю. Буду это делать при первой же возможности.

— Я не отступила. Не согласилась с тобой. Имей ввиду. Ты сам виноват… — приговаривала упрямо, хотя сама уже обнимала за плечи.

— Думаешь, мне не хочется?

Потерся губами о ее щеку и прижал к себе так крепко, что она перестала понимать, где кончалась она, и начинался он.

— Тогда все было бы проще. Разве нет?

— Ни черта. Не дай тебе бог испытать, когда хочешь, а нельзя. И меня не надо совращать, я так тебя хочу, что в глазах темнеет. Даже сейчас. Неужели не понимаешь? Не чувствуешь?

— Чувствую. — Будучи крепко прижатой к его телу, она хорошо все чувствовала. Его возбуждение. И свое. Жар между их телами, тлеющий огонь пропаливающий одежду. Чувственные воспоминания вчерашнего дня накинулись на разум. Кожа запылала от тоски по его горячим ладоням.

— Этого мало, чтобы поверить?

— Мало. Мне бы желательно плотские доказательства твоей, самой что ни на есть, плотской любви. — Прикусила губу, храня на лице ироничный взгляд. С трудом давалась эта бесшабашность.

Поцеловал жарко. Прижимаясь горячими жадными губами. Скомкав дыхание и сойдя до бессвязного шепота. Чувствуя все двести двадцать внутривенно. И подкожно. И внутримышечно.

— Завалить тебя на травку и под соснами… охренеть романтика.

— Это ты так отвлекаешь меня? Притупляешь мою бдительность? Я все равно не передумала, — пыталась вдохнуть ветер, но дышала только им, тем, кто крепко держал ее в руках.

— Да мне, честно говоря, глубоко наплевать.

— Мы будем скрывать. Как обычно. Как сейчас. — Обхватила ладонями небритые щеки, потерлась губами о его губы в мягкой незатейливой ласке.

— Не получится, — покачал головой. — Я не смогу. После того как мы займемся любовью, а наутро встанем с кровати, все изменится. Ничего не скроешь. Ты будешь нужна мне часто. И надолго. Постоянно. Я буду бросаться на каждого, кто косо на тебя посмотрит. Сейчас, в случае чего, ни тебя, ни меня никто слушать не будет. А в восемнадцать ты уже совершеннолетний человек, другая ситуация, другой разговор. По мне, лучше вот так переболеть.

— Когда мне стукнет восемнадцать, меня уже здесь не будет. Я закончу школу и отец отправит меня учиться в Лондон. Он уже мне сказал.

— Твое желание в расчет не берется?

— Я так поняла, что нет.

Юля искала на его лице следы разочарования — в глазах грусть, на губах горечь. Но их не было. Может, и не нужно сейчас?..

— Чего ты тут облизываешься? Это шкаф с одеждой, а не холодильник, здесь нет ничего съедобного, — шугнула Юля Лорда, но пес, игнорируя хозяйку, упрямо тыкался носом в разложенные по полкам вещи, не желая сдвигаться с места.

— Что-то его там заинтересовало, раз так настойчиво нюхает. — Наталья бросила взгляд на собаку, и Лорд сильнее завилял хвостом, словно почувствовав в ее лице поддержку.

— Ага, давно забытый мною в каком-нибудь кармане пакетик марихуаны. Смойся, — Юля легонько оттолкнула своего питомца и закрыла шкаф. Посмотрела на чемодан. — Вроде все. Все, что надо впихнула.