— Прекрати! — рыкнул Денис, очнулся, словно его вывели из-под гипноза. Забрал ключи и, снова забросив их в сумку, ожесточенно рванул бегунок молнии.

Можно уходить, но она стояла. А уходить нужно: запал прошел, огонь угас, тело налилось тошнотворной болью — вот-вот слезы градом. Но никак не решалась ступить за порог его квартиры. Там будет другая жизнь. Там темнота и неизвестность. Там — без него.

Сидя в кресле Наталья молча наблюдала за дочерью, задумчиво подперев кулаком подбородок. Юля так и чувствовала на себе ее взгляд, пронзительный и обволакивающий. Как хорошо, что мама не пытается утешать, хотя у нее обязательно найдутся слова поддержки и понимания. Сейчас Юля не хотела ни того, ни другого. Может быть, позже, даже обязательно, но позже, она поговорит с матерью, выскажется, наверное, попросит совета. Но сейчас хотелось перестрадать наедине с собой. Выть волком в одиночестве, в истерике кататься по полу, чтобы без оглядки. А слова будут потом.

Медленно и задумчиво Юля укладывала вещи в чемодан. Не все, конечно, но кое-что. А кое-что оставляла в комнате — все равно когда-нибудь придется оставаться на ночь у родителей. Да и чтобы увезти все на квартиру, не один чемодан придется заполнить.

Дошла очередь до шкатулки с украшениями. Сначала не хотела брать ее. Практически все, что в ней было, подарил Денис. Однако передумала. Незачем заниматься самообманом, избавляясь от его подарков или вещей, с ним связанных. Тогда полжизни надо вычеркнуть, а это невозможно. И из сердца его выкинуть невозможно. Не пыталась даже, не рассчитывала на это. Просто думала — где взять силы, чтобы все это пережить. Откуда их взять. И кольцо с безымянного пальца не сняла. Не смогла. Без него совсем холодно. Порывшись в шкатулке, Юля достала еще несколько вещиц. Сменила серьги, защелкнула на запястье золотой браслет, повесила на шею золотую цепочку с кулоном.

Появился Самарин и завис в проеме, зацепившись плечом за косяк.

— Вить, присядь на диванчик, я почти готова.

Он кивнул и вдруг вытянулся по стойке «смирно». Стало понятно, что это отец пожаловал с ней попрощаться. Самарин исчез, будто растворился в воздухе, и в комнату вошел Монахов.

— Все-таки решила уехать, — констатировал он глухо, увидев упакованные чемоданы.

— Да, ремонт в квартире давно закончен. Что она пустует? Наверное, там уже все грязью заросло и пылью покрылось.

После разговора с Денисом Юля поставила отца в известность, что хочет жить отдельно, — родители давно подарили ей квартиру. На этот раз она не устраивала скандал, не выясняла отношения, не обвиняла отца во всех смертных грехах, — коротко и безразлично сообщила о своем решении, никак его не обосновывая. Не отчитывалась, не объяснялась. Отец, конечно, поинтересовался, в чем причина, — хотя предполагалось, что и сам уверенно знает ответ, — но Юля с чистой совестью проигнорировала его вопрос. Отговаривать дочь от переезда — бесполезное дело: в ее голосе звучала стальная решимость. Но покоробило, что разговаривала она с ним, как с чужим человеком.

— Возьми Зою, пусть поможет.

— Не надо. У меня еще целая неделя до занятий, у себя дома я хочу сама навести порядок. — Надеялась, что это отвлечет ее от мыслей. Как-то поможет справиться с собой. Отодвинет немного безнадежность. — И кстати, этого красавца… — кивнула на дверь, — то есть Самарина, я у тебя забираю. А то я за рулем себя еще неуверенно чувствую. Да и привыкла я к нему.

— Конечно, — только и сказал отец.

Показалось, что вид у него слегка потерянный. Юля улыбнулась, но не для того, чтобы как-то приободрить отца.

— Не расстраивайся, папа, — сказала, подбоченившись. — Я же не на край света уезжаю. Я буду тебе звонить, рассказывать, как у меня дела, а на выходных мы будем устраивать тихие ужины в лучших семейных традициях.

Юлина улыбка — какая-то холодная и чужая — сверкнула ярче, чем бриллианты в ушах, и было в ней насмешки больше, чем тепла и искренности.

— Витя, забери чемоданы, — выглянула в коридор, и Самарин подскочил с небольшого диванчика. — Мамуль, — тепло обратилась к матери. Наталья неохотно поднялась с кресла, двинулась к дочери тяжело, как двигается сраженный болезнью человек. Юлька обняла маму крепко, прижалась к ней, вдохнула любимый аромат «Шанель». — Прости, мне нужно побыть одной. А потом я тебе позвоню, и мы поедем с тобой по магазинам, купим мне домой кучу всякой фигни — посуду, постельное белье, салфетки. Мне столько всего нужно! — воскликнула бодро, но получилось это слишком наигранно, потому что в глазах снова стояли слезы. Потому что силы сдерживаться почти истощились, кончились, как кончается завод у механических часов.

— Пойдем дорогая, я провожу тебя. Только обещай отвечать, когда я буду звонить, не пропадай, не замыкайся. Иначе я места себе не найду, — с грустью попросила Наталья.

— Обещаю, — твердо сказала Юля.

Мать и дочь вышли из комнаты. Юлька не удостоила отца даже прощальным взглядом. Монахов застыл посреди пустой комнаты. Ноги внезапно сделались ватными, он упал на стул, дернувшись, как будто кто-то ударил его под колени. В душе у него царила такая же пустота.

Дверь открыли толчком. Воздух в кабинете взметнулся, и мужчины замолчали.

— Утро доброе, — поздоровался Поспелов и, уловив напряженную атмосферу, остановился у порога. Стал осторожно прощупывать общее настроение: — Увидел твою машину… — посмотрел на Дениса.

— Виталя, дай поговорить, — сразу грубовато прервал его Денис.

— Мне бы тебя на пару слов.

— Через пятнадцать минут.

— Понял.

— Пошли покурим, — мотнул головой Шаповалов, и вместе с Поспеловым скрылся за дверью.

После щелчка замка Лёня подтянул рукава молочно-белого пуловера и достал сигареты. Пальнул зажигалкой, коротко затянулся и долго не выпускал дым из легких, словно ждал, что он растворится внутри него полностью.

— Шаур, я что-то откровенно не врубаюсь, — неторопливо начал он. Редко на лице его можно было видеть такую задумчивость и в движениях такую заторможенность.

— Чего ты не врубаешься? — ответил в его же манере Денис. — Я, кажется, ясно сказал: Стас едет со мной, а ты остаешься здесь — с Монаховым.

— Я все понимаю. Я только не понимаю — почему Стас?.. — в его низком голосе сквозила обида, и Вуич не пытался ее как-то скрыть или замаскировать легковесным тоном. — Мы же с тобой… в какой только заднице не побывали. Я ж всю жизнь твою голову прикрываю. Почему теперь-то Шип?

Денис не спешил отвечать. Помедлил, придавая своим словам больше значимости. Лёня легким движением головы выразил особое внимание.

— Потому что там, чтобы прикрыть голову, мне и Шипа хватит. А здесь у меня сердце — семья, сестра, Юля. Тут мне ты нужен. Только тогда я смогу повернуться спиной и уйти.

Вуич чуть не подавился сигаретным дымом, у него от этих слов дыхание перехватило. Нечасто можно такое от Шаурина услышать — равносильно, что признание в любви получить и в безграничном полном доверии.

Нужно что-то ответить сейчас — пообещать, что Денис может на него полностью рассчитывать. Но впервые в жизни слова не шли на ум.

— Понял-принял, — выдохнул он и, словно боясь совсем расчувствоваться, поспешил заполнить возникшую паузу: — Что-то Сладкий сияет как медный самовар. Может, папа Серёжа ему уже работенку новую подкинул в виде моей фотокарточки в конвертике, — мрачно пошутил он.

— Ладно тебе… Я же тихо уезжаю, значит, и у тебя должно быть все тихо. Все, по коням, еще увидимся. — Подхватил пиджак, лежащий на бильярдном столе, и направился к двери, натягивая его на плечи.

2003 г., август

— Катюша, привет! Я задержусь, ты меня не теряй, у меня сегодня не день, а одна сплошная несостыковка — дебет с кредитом не сходится, — Юля избавила от обертки и сунула в рот леденец от горла. Щелкнула мышкой, отправив документы на печать. Поддакнула пару раз подруге и повесила трубку. Но тут же затрезвонил вновь. — Да что ж это такое сегодня… — проворчала, нахмурившись, но просветлела, услышав в трубке голос отца. — А, пап, привет!