— Это не может так больше продолжаться. Нам нужно поговорить.

Он сказал это таким же тоном — с налетом задумчивости — как еще недавно произнес отец «мы тут с мамой поговорили». Тут же зародилось неприятное предчувствие, сердце неспокойно забилось, и у Юли возникло желание уйти. Лучше сказать, сбежать от этого разговора.

— Продолжаться — что? — спросила она с легким вызовом.

Денис не смог назвать их общение отношениями, но и дозволенные рамки они уже преступили, а Юля, очевидно, почти требовала от него какого-то их определения. Таков был ее немного резковатый тон.

— Если ты питаешь какие-то надежды или тебе показалось, что между нами что-то есть, забудь об этом. Ничего нет и быть не может. Никогда.

Он отчеканил эти слова, не позволяя себе задумываться, ранят ли они Юлю. И как больно ранят.

Он произнес их громко, тщательно проговаривая каждый звук, чтобы до нее точно дошел смысл сказанного, и она не искала никакого двойного дна.

Он сказал их на одном дыхании, чтобы не дай боже не запнуться.

Но, никак не предполагал, что когда щеки ее затвердеют, а выражение лица изменится — в глазах вместо светящейся радости затуманится острое разочарование — ему станет так дерьмово.

Так погано он себя ни разу не чувствовал.

Даже когда его избивали до полусмерти.

Даже, когда он сам избивал кого-то до полусмерти — ему не было так погано.

Будто с размаху ударил младенца.

Юле, конечно, было бы гораздо легче, узнай она, что Денису тоже сейчас плохо. Но ей не нужно этого знать. И если девочка заплачет, он не будет ее успокаивать. Он не должен замечать ее слез. А замечал. Уже видел, что глаза малышки стали стеклянные, блестящие. Но сидела она, замерев, застыв, как статуя. Кажется, как будто и не дышала.

Никогда не представляла, как могла бы себя чувствовать, отвергни он ее, скажи подобные слова. Никогда не думала об этом. Всегда отсылала эти мысли от себя. Гнала прочь. Но, как видно, жестоко ошибалась, рисуя себе все в розовом цвете. Глупая. Надо было представлять. Может, не было бы так больно, как сейчас. И дышалось бы легче, и в ушах не шумело, и в груди не кололо. И реветь бы не хотелось.

Шаурин не мог отпустить ее смятенный взгляд. Будто ждал, что вот-вот из ее красивых глаз польются слезы. Но она не плакала, оторвала ладони от деревянного бортика и приложила к щекам. Бледным, таким же ледяным, как ладони.

Он ждал, что она будет сопротивляться, вспыхнет, станет что-то говорить, убеждать в чем-то. Обвинять. Ну, или просто скажет что-то резкое, но она молчала. Меньше всего он этого ожидал. И больше всего это тяготило — ее смирение и растерянность.

— Кто ты и кто я…

— Не надо, — жестко остановила она. — Я тебя поняла. — Резво соскочив с края стола, Юля схватила куртку. С таким остервенением она натягивала ее на плечи, что кожа скрипела и трещала по швам.

Равнодушие, которое Денис демонстрировал, трещало по швам точно так же.

Лопалось подобно истертой до сивости коже.

— Нам нельзя.

— Не надо! — крикнула она и посмотрела ему в глаза, на секунду замерев. Потом рванула вверх молнию на куртке и взяла свою сумку.

Он поймал Юлю у дверей. Она совсем не была спокойна, как могло ему показаться вначале. В глазах плескалось отчаяние, и Денис на самом деле боялся, что девочка может натворить глупостей.

— Слышишь меня? — встряхнул ее. — Мы должны просто общаться. Как раньше. Как в самом начале. Быть только друзьями. Между нами не может быть никаких близких отношений. Нам нель-зя! Слышишь? — снова тряханул ее за плечи и прижал к двери.

Юлька откинулась на нее. Прилипла затылком, чтобы быть от Дениса как можно дальше.

— Я никогда не буду твоей подружкой, — проговорила она сквозь зубы, в упор глядя ему в лицо. — А ты меня слышишь? Я не буду твоей подружкой! Отпусти меня! — снова крикнула, не заботясь, что кто-то за дверью может услышать ее вопли.

Денис убрал руки, и она вылетела из кабинета, проклиная все на свете и судьбу за то, что не может уйти красиво. Просто шарахнуть дверью и скрыться с его глаз.

Чтобы уйти домой еще нужно пробежаться по всему спортклубу и найти чертова Самарина!

По дороге Юля удивлялась сама себе. Не понимала, почему не плачет. Ощущение, будто слезы замерзли в глазах. Но это хорошо. И так уже Витя смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Только спрашивать ничего не решался. Думы Самарина Юлю волновали мало, но вот если мама догадается о ее состоянии…

Каким-то чудом удалось сдержаться, состроить довольную мину и сказать матери, что все хорошо. Наталья была занята чем-то на кухне, потому лишь бросила на дочь быстрый взгляд, а Юлька спряталась за дверцей холодильника в поисках «чего-нибудь вкусненького». Остаток дня пришлось заниматься чем попало, лишь бы не сталкиваться с матерью и не оставаться один на один.

И только лишь с наступлением темноты забравшись в холодную постель, Юля разревелась. Плакала долго и горько, и никак не могла успокоиться. В груди было так больно, словно что-то разорвалось.

Чёрт, прям как в Евангелии…

Только вместо слова — разум.

Вначале был разум. Сознание. Вернее его вялые оторванные от плоти проблески в конце темного туннеля.

Потом начали появляться мысли и возвращаться физические ощущения. И хоть бы как-то потихоньку. Постепенно…

Так нет же! В один момент почувствовались как будто пластилиновое тело, тяжелый затылок, пульсирующий острой болью при малейшем движении, сухость во рту… Слишком много всего за раз.

С восприятием действительности было куда сложнее. Открыв глаза, с огромным облегчением обнаружил, что находится в своей квартире, на своей постели. Что характерно, на расправленном диване и раздетым. Совсем хорошо…

Из кухни доносился негромкий шум. Откуда он только взялся?

Сделав над собой усилие, причем немалое, Денис поднялся. Мир вокруг покачнулся. Переждав, пока в глазах перестанут мельтешить звездочки, нетвердым шагом, не сильно заморачиваясь, что из одежды на нем только голубые трусы, направился туда, откуда доносились звуки — на кухню.

— О, сестра. Ты как тут оказалась? — прохрипел, прислонившись к косяку.

— Через дверь, — ухмыльнулась Таня, узрев в дверях практически в чем мать родила брата.

— Это понятно, — сел за стол и сложил локти.

У Тани имелись ключи от его квартиры. Сам факт появления сестры не удивил. Интересовала причина ее визита. С чего бы вдруг?..

— А-а… Совсем все плохо, да? — Кто бы сомневался, что сестра не воспользуется возможностью поддеть его. В таком убитом состоянии он не мог ей достойно парировать.

— Жизнь — дерьмо, весь мир — бардак, — почти прошептав, Денис склонил голову и закрыл глаза.

— У-у, милый. Все еще хуже, чем я думала. — Таня стояла у разделочного стола. В кастрюле на плите что-то булькало.

— Что, ведьма, яды варишь?

— Для тебя, Кощей, стараюсь.

— Можешь не стараться, кажется, я уже умер.

— Ничего не помнишь?

Что-то противно зашуршало. Так противно, что виски забились болью. Денис застонал.

— Таня, чтобы вспомнить надо думать, а у меня думать мозг болит.

— Ты сам мне вчера позвонил и попросил с утра приехать, — смилостивилась сестра, открывая секрет своего неожиданного визита. — Сказал, что тебе будет хреново и тебе нужна поддержка.

— Прям так и сказал? — Денис поднял голову.

— Нет, конечно. Я перевожу. Хорошо погуляли?

— Да. Держите меня семеро. Как хорошо, что у меня есть сестра. И накормит, и напоит, и из чащи в цивилизацию выведет.

— Начнем реабилитацию. — Таня поставила на стол стакан воды и блюдечко, на котором лежало с десяток черных таблеток активированного угля и одна белая, скорее всего, обезболивающее.

— А может, традиционное — с утра замахнул и весь день свободен?

— Нет, давай по-моему. Сначала таблеточки. Потом супчик.

Денис послушно заглотил горсть таблеток и поднес стакан воды к пересохшим губам.