— Да не трогай ты меня! Не трогай. Не прикасайся. — Повозившись, она села и завернулась в одеяло, а когда подняла серо-зеленые глаза, Денис напоролся на полный обиды и горечи взгляд.

Слова не замерли на языке, они застыли где-то в горле. Или ниже — в груди, поглощенные той ледяной пустотой. Он бы хотел общаться с Юлей, как раньше — безо всяких затрат нервной энергии, будто сидит на лавочке и болтает о пустяках. Но все изменилось. Тот разговор, который, казалось, должен был расставить все местам, только запутал их окончательно.

Денис всерьез полагал, что, отвергнув девочку, станет свободнее, но, тем не менее, остался связан по рукам и ногам. Теперь даже больше. Потому что бросался на железные колья условностей, которые сам для себя выковал. И натыкаться на них было очень неприятно. Эти Юлькины колючие взгляды без прежней теплоты, желание отстраниться от него и откровенная неприязнь — убивали.

— Я вообще не хочу здесь быть. Меня мама притащила. И разговаривать с тобой я тоже не хочу. Как ты не понимаешь?.. — Ее тон и слова перехватывали ему дыхание как удар в солнечное сплетение.

— Больше, чем ты думаешь.

— Нет. Уверена, что нет. Ты даже не представляешь… — оборвалась она и отвернулась. Посмотрела куда-то в сторону. В никуда. Лишь бы не на него. Рядом с Денисом ее злость и обида растворялись, как сахар в горячей воде. А нужно, чтобы ожоги на душе зажили, чтобы раны от его безжалостных слов, какими он вытравил ее радость, хоть немного зарубцевались.

И снова в комнате повисла тишина. Не такая, которая объединяет людей, в которой дышишь в унисон и слышишь невысказанные мысли друг друга. А такая, в которой холодно до дрожи в теле и каждый вздох, шорох или скрип, строит невидимую стену. А слова и отрывистые предложения падают одиноко, звучно, как ледяные капли на обнаженные плечи.

— Просто прими это, Юля. — Получилось резче, чем он хотел. Жестче. Юлька рывком повернула голову, вновь вскинула покрасневшие глаза. — Прими, — повторил он.

Она помотала головой. Говорить не могла, не в том была состоянии, чтобы противостоять, спорить и доказывать что-то. На это не хватало ни сил, ни слов. И желания тоже не хватало. У нее болела голова. И сердце еще болело. И все внутри. Опустила голову на подтянутые к груди колени, спрятала, как страус свою в песок. Во всей ее позе — в склоненной голове, покрасневших глазах, залитом неровным болезненным румянцем лице, дрожащих ладонях, полузаплетенной косе — виделась женственность. Не та женственность, какую связывают с сексуальностью, а другая — та беззащитная женственность, которая уже стала редким явлением и не могла оставить равнодушным, которая трогала до глубины души своей правдивостью. Сейчас Юля была такой, какой он запомнил ее в первую встречу, — обиженной и испуганной. Только теперь это было его рук дело. Он ее раздавил.

Выпрямившись, девушка потуже завернулась в одеяло. Что-то не очень оно согревало. Взгляд бездумно скользнул по руке Дениса и наткнулся на золотой браслет. Юля была уверена, что он избавится от него и никогда не наденет, потому обнаружила его с неким удивлением. Может, оно и на лице отразилось, удивление. Но только девочка разомкнула пересохшие губы, чтобы что-то сказать, в кабинет шумно вошла Наталья.

Денис поднялся, освободив ей место около дочери. Коротко кивнув ему, она на ходу расстегнула черную норковую шубку и сбросила ее движением плеч. В глазах матери блестела тревога.

— Юленька, ну как ты? Не могу понять, что такое? Может, съела что-то не то?

— Нет, у меня температура, голова болит и горло начинает.

— Ну что ж ты! — сетовала Наталья. — Всю осень держалась, а под Новый год свалишься с гриппом. Это все твои походы в бассейн. Сколько раз говорила, суши волосы хорошо, не выбегай с сырой головой.

— Мама, — немного нервно одернула Юля.

— Что «мама»! Добегалась, что простудилась, — продолжала ворчать мать, роясь в сумке, перебирая купленные в аптеке таблетки.

— Может быть, Якову Семеновичу позвонить? — предложил Денис, хотя согласия не дожидался. Набрал номер и протянул Наталье трубку.

— Да, конечно, — выдохнула Наталья и взяла телефон.

Пока она разговаривала с врачом, который был семейным доктором не только самих Монаховых, но и всей монаховской братии, Денис налил стакан воды и поставил на столик у дивана. Чтобы больной было чем таблетки запивать.

Но больше всего на свете его интересовало, что это за бредятина про бассейн? Он Юльку уже целый месяц не видел! Ни в какой бассейн она не ходила!

Не сказать чтобы смело, однако Юля все же глянула на Дениса, тут же поджав губы. Если бы взглядом можно было прожечь, у нее на шерстяном одеяле уже образовались бы пропалины.

На лице Шаура мелькнула какая-то мысль. Быстро мелькнула, как искра — зажглась и погасла. Юля не успела разгадать ее; а Денис сунул руки в карманы брюк, качнулся чуть вперед, словно раздумывая, потом развернулся на каблуках и вышел из кабинета.

Юля сделала долгий и мучительный вдох. Кажется, все это время, пока он нависал над ней, не дышала. Тут и имя свое забудешь, не то что дышать!

Наталья суетилась рядом, пытаясь облегчить страдания дочери. Но девочка не замечала ничего вокруг. У нее, так же, как у Шаурина, искрой мелькнула мысль. Мысль нужная и важная. Но растворилась она так быстро, что уловить ее не удалось. Остался только намек. Чувство, что все не так и плохо.

Лихорадочный жар мешал думать здраво. Сначала нужно привести в порядок тело, а потом уже за душу браться.

Юля расслабилась. Позже она обо всем подумает. Обязательно. Сложит все отрывочно — обрывочные фразы, взгляды и касания в одну картинку.

Яков Семенович приехал, как только смог. Долго ждать не пришлось. После тщательного осмотра доктор расписал курс лечения. Собственно, ничего нового ее не ждало. Гриппом болела не в первый раз, потому все предписания были знакомы. Честно говоря, недельный постельный режим совсем не пугал. Раньше бы возмущалась, изнывала от тоски, так и норовя бросить пить таблетки при первых признаках отступления болезни. Сейчас же, как будто стало легче, почему-то радостнее. Не нужно искать причин для своей апатии. Болезнь все объясняла за нее. Самой, однако, виделось, что недомогание ее вызвано не вирусом гриппа, а совершенно другим, прививки от которого еще не придумали.

— …Ну и?.. — зычно спросил Шаурин, надвинувшись на Самарина. В пустом зале его резкий тон был похож на рык.

— Шаур… — Самарин переступил с ноги на ногу, крутанул на пальце ключи от машины. Так и знал, что в этой ситуации все шишки на его голову полетят. Вот и настало время. Голос и взгляд Шаурина обдали его нехорошим предчувствием.

— Че ты мечешься как юная разведчица? Где были?

— По набережной гуляли. Иногда в кино. Да, всего пару раз-то и было.

— Что? По набережной?.. Самарин, ты охренел! Какая набережная в декабре месяце? Ты в своем уме, вас там как мух хлопнуть могли! — Злость застучалась в шауринскую грудь. Но такая, которую он еще мог легко угасить. Она еще не разрывала изнутри, хотя необдуманное поведение Самарина изрядно взбесило.

— Не хотела она сюда ехать. Я что мог сделать?

— Доложить, Витя, доложить! А не шляться, где попало! Монах, если что, от тебя мокрого места не оставит! Мало ли, чего она хочет? Какого черта ты повелся на ее уговоры?

— Понравилась… — Договорить Самарин не успел. Молниеносный удар в лицо сбил его с ног. Правильно ли поступает, Денис задуматься не успел — понял, что сделал, когда Самарин уже лежал без чувств на холодном кафеле у бассейна, — но и сожаления за содеянное не испытывал. Круто развернувшись, вышел, оставив Витю приходить в себя. На крайний случай, Семеныч парня обработает. Ему за это нехило платят.

В кабинет вламываться Денис не намеревался, потому ждал, пока в коридор высунется квадратная фигура Якова Семеновича. Долго ждать не пришлось.

— Моя помощь еще нужна? — тихо спросил тот, деловито поправляя шарфик.