— Дорин признался, что очень к ней привязан. Можно сказать, он в нее влюблен.

— Быть того не может!

— Прикажете считать его высочество лгуном? — Кальтена изобразила благородное негодование. — Как все это трагично! Принц должен понимать: его родители не согласятся на их брак.

— Это не трагично. Глупо это, вот что!

Они остановились напротив двери, ведущей в комнаты Кальтены. Гнев сделал герцога более откровенным, чем следовало.

— Это глупая, безрассудная и невозможная затея.

— Невозможная? Почему?

— Когда-нибудь я объясню.

Снизу, из сада, донесся прерывистый бой часов. Перангон повернулся на их звук и сказал:

— Меня ждут на заседании совета.

Потом он наклонился к уху Кальтены, обдавая ее жарким и влажным дыханием, и шепнул:

— Быть может, я навещу вас вечерком?

Прежде чем уйти, Перангон проехался рукой по ее ягодице. Кальтена проводила его взглядом и, когда он скрылся за поворотом, брезгливо передернула плечами. Она вовсе не жаждала сегодня вечером принимать у себя этого сладострастного пузана. Но если с его помощью она станет ближе к Дорину…

Кальтене еще предстояло выяснить, кто ее соперницы, но сначала нужно приложить усилия и оторвать коготки Лилианы от принца. Входит эта заносчивая девка в список или нет, а угрозу она представляет. И если герцог тоже ненавидит Лилиану, лучше не ссориться со столь могущественным союзником. Уж он-то сумеет отодрать эту пиявку от Дорина.

Идя на обед в Большой зал, Дорин и Шаол почти не разговаривали. Принцессу Нехемию благополучно вернули в ее покои, где ей ничего не угрожало. Оба согласились, что Селена повела себя глупо, толкнув принца на поединок с Нехемией. Но и Шаолу было нельзя оставлять ее без присмотра, тем более что труп претендента никуда бы не сбежал.

— Вы, кажется, сдружились с этой Селеной, — холодным тоном заметил принцу Шаол.

— А мы ревнуем? — усмехнулся Дорин.

— Меня больше заботит ваша безопасность. Она умеет быть привлекательной. Она способна поразить вас своим умом. Но при этом она не перестает быть ассасином.

— То же самое я слышал от отца.

— Вы это услышите от любого здравомыслящего человека. Хоть она и согласилась быть вашей защитницей, держитесь от нее подальше.

— Нечего мне приказывать!

— Это не приказ. Можете считать мои слова настоятельным дружеским советом.

— Скажи, ну зачем ей меня убивать? Она же прекрасно знает, чем это кончится. Думаешь, ей не хочется жить? Еще как хочется. И ей нравятся знаки внимания с нашей стороны. Если Селена до сих пор никого не убила и не попыталась сбежать, с какой стати она решится на такую глупость сейчас? Ей есть что терять. — Дорин похлопал капитана по плечу. — Ты беспокоишься больше, чем надо.

— А у меня должность такая: беспокоиться за безопасность королевской семьи.

— Тогда к двадцати пяти годам ты поседеешь, и Селена точно тебя не полюбит.

— Дорин, что за ерунду вы говорите?

— По-моему, она решила немного изменить направленность своего, скажем так, ассасинства. Зачем ломать тебе шею, если можно разбить твое сердце? И тогда тебе поневоле придется бросить ее в тюрьму или даже убить.

— Напрасно, Дорин. Такие, как Селена, не в моем вкусе.

Не желая дальше злить друга, Дорин переменил тему.

— Я тут пытался понять, кто же мог убить этого Глазопожирателя. И зачем?

Золотисто-карие глаза Шаола стали почти черными.

— Я пару дней разглядывал его останки. Очень точное слово.

У капитана побледнели щеки.

— Кто-то выдрал у него все внутренности и даже… мозги. Осталась истерзанная кожа. Я послал к королю гонца с донесением, но сам не намерен прекращать расследования.

— А я думаю, Глазопожиратель напоролся на пьяных гвардейцев. Забияк среди наших хватает. Уж не знаю, чем он их разозлил, но они решили обойтись с ним так же, как он обходился со своими жертвами.

Повторяя свою версию, Дорин и сам начал в ней сомневаться. Он видел ссоры и потасовки пьяных гвардейцев. Бывало, даже принимал в них участие. Но он не помнил, чтобы гвардейцы забили кого-нибудь насмерть да еще располосовали бы труп, вытащив оттуда все внутренности. Где-то в глубине зашевелился страх.

— Думаю, мой отец только обрадуется гибели Глазопожирателя.

— Я надеюсь.

А страх не проходил. Желая прогнать его, Дорин улыбнулся и обнял капитана за плечи.

— Ты у нас дотошный. Обязательно докопаешься. Возможно, даже завтра, — прибавил он, входя вместе с Шаолом в Большой зал.

Селена со вздохом захлопнула книгу. Как отвратительно все закончилось! Она встала и вышла из спальни, не зная, чем заняться. Наверное, Шаол по-своему прав, и не надо было устраивать состязание Нехемии с наследным принцем. Селене хотелось извиниться перед капитаном, но то, как он вел себя с нею… Она мерила шагами комнату. Конечно, у капитана королевской гвардии есть дела поважнее, чем сторожить самую знаменитую преступницу Адарлана. Да, она все понимает. Ей совсем не нравится быть жестокой, но… капитан заслужил такое обращение.

Селена злилась на свое поведение в зале. Вела себя как дура. Зачем-то стала объяснять капитану, почему ее выворачивает по утрам. Наговорила кучу резкостей. А он поверил ей? Или может, возненавидел после таких слов? Селена взглянула на распухшие и покрасневшие пальцы. Доупражнялась. Когда она успела превратиться из самой опасной узницы Эндовьера в столь жалкое существо?

Конечно, ей бы сейчас не себя жалеть, а подумать о завтрашнем испытании. И об убитом Глазопожирателе. Селена, как могла, согнула и расшатала все дверные петли, и теперь все двери открывались со скрипом. Если кто к ней и проникнет, она услышит заранее. Ей удалось стащить у растяпистой портнихи несколько иголок и спрятать в куске мыла. Из иголок, если их соединить, получится маленькая пика. Лучше, чем совсем ничего, особенно если убийца охотится за претендентами. Селена резко дернула руками, помогая мозгу избавиться от тревожных мыслей. Она направилась в комнату для игр и музицирования. Конечно, в карты сама с собой не поиграешь, да и гонять бильярдные шары радости мало.

Ее взгляд упал на клавикорды. Селена любила музыку. Ей нравилась власть звуков, способных разрушать и исцелять, делать достижимым недосягаемое и наполнять героизмом обыденность.

Осторожно, словно клавикорды были спящим человеком, которого она боялась разбудить, Селена подошла к громоздкому инструменту. Выдвинула деревянную скамейку. Та противно заскрипела по полу, и Селена поморщилась. Потом она подняла тяжелую крышку, села, поставила ноги на педали и слегка нажала обе. Инструмент был достаточно старым; его клавиши цвета слоновой кости успела тронуть желтизна, а черные клавиши напоминали дырки между зубами.

Когда-то она хорошо играла. Возможно, даже очень хорошо. При каждой их встрече Аробинн всегда заставлял ее играть.

Интересно, он уже знает, что ее увезли из соляных копей в Рафтхол? Если да, попытается ли он ее освободить? Селене до сих пор было страшно допускать мысли о возможном предателе. Тогда вокруг было столько зыбкого и неясного. Через две недели после гибели Саэма она потеряла свободу и частицу себя самой.

Саэм. Как бы он отнесся к ее пленению? Будь Саэм жив, он бы вызволил ее из королевской тюрьмы раньше, чем королю доложили бы о поимке опасной преступницы. Но Саэм, как и она, стал жертвой предательства. Мысль о том, что Саэма больше нет, порою ударяла ее наотмашь, перекрывая дыхание.

Селена осторожно тронула басовую клавишу, но звук получился резким, дерганым, полным гнева и боли. Тогда все так же осторожно она попробовала наиграть на высоких нотах простенькую мелодию. Из углов откликнулось эхо, принесшее с собой обрывки воспоминаний. В комнате было настолько тихо, что музыка казалась неуместной.

Потом она заиграла другую мелодию, почти целиком состоявшую из полутонов. Это был ее давний этюд на беглость пальцев, который так и назывался: «Черные клавиши». Селена вспомнила, как изводила им Аробинна, пока тот не рявкал: «Ты можешь сыграть что-нибудь другое?» Этюд она помнила, а вот прежней беглости пальцев не было. В двух местах она сбилась, с досады вдавила педаль и сняла руки с клавиш.