– Конечно, помню.

– Я всегда хотела заниматься спортом. А тут эта известность неожиданная. Брежнев еще меня заметил. Он ведь меня просто в приказном порядке вытащил из спортивной школы и сунул сюда. Я совсем не хотела этого. Но теперь шумиха вокруг меня немного улеглась, и я снова могу уйти в спорт. Опять же, Олимпиада скоро.

– Олимпиада? Ты что, думаешь на московской Олимпиаде выступать?

– Да, а что? Я же не зря два года в секцию ходила. Мне совсем немного не хватает до КМС по стрельбе. К 80-му мастера получить реально.

– Значит, это у тебя серьезно? Тогда понятно, почему институт физкультуры.

– Налей мне еще сока.

– Ага, сейчас. Наташ, а у тебя как… в плане личной жизни. Ты не подумай, я не подъезжаю к тебе, у меня Сашка есть. Просто ты мой друг.

– Нет у меня никого. И не было.

– А почему? Ты же такая красивая. По секрету скажу, у нас половина мальчишек в классе на тебя заглядывается. Тебе только намекнуть, очередь выстроится. А ты все одна да одна. Может, тебе помочь чем? Ты скажи, не стесняйся.

– Не надо мне помогать. Хотя за предложение спасибо. С этим вопросом я как-нибудь сама разберусь.

– Просто мне жалко тебя. Ладно, не хочешь, чтобы я помог – навязываться не стану. Пошли лучше к ребятам, чего мы тут сидим?

– Не хочу. Там танцы.

– Так ведь бал же! Конечно, танцы.

– Меня опять танцевать захотят. А я этого не люблю.

– Ты что, собираешься весь вечер в классе сидеть?

– Да, Миша, в классе. Сегодня ведь последний день в жизни, когда мы с тобой еще почти школьники. Кончилась наша с тобой школьная жизнь. Грустно, правда?..

…В институт физкультуры меня без экзаменов приняли. Я ведь золотая медалистка. К тому же у меня золотой значок ГТО, 1-й разряд по пулевой стрельбе и, до кучи, значок «Турист СССР». А в сентябре 77-го, когда у нас начались занятия, меня на первом же комсомольском собрании сразу единогласно выбрали комсоргом курса. Многие еще помнили мое имя, все-таки разрекламировали меня в СССР мощно. Похоже, чисто спортивную карьеру сделать не удастся. Какая-то она все равно получается у меня комсомольско-спортивная.

Впрочем, так, наверное, даже лучше. Мой План близок к завершению. Осталось совсем немного. Минимум – попасть в олимпийскую команду. Но лучше, конечно, получить медальку. Хоть какую-нибудь. Желательно золотую. А вот потом…

Страшно вообще-то. Боюсь я. Чем ближе я к намеченному моменту, тем страшнее мне становится. Ведь можно остановиться, плюнуть на этот План. Прожить нормальную жизнь советского человека. Либо уйти в бизнес. Или даже во власть. Я же могу попытаться войти в окружение Ельцина (пусть даже и через постель) и на буксире въехать в Кремль. Стану каким-нибудь мэром (например, мэром того же Питера). Буду тихонечко пилить бюджет и собирать откаты. И смотреть, как погибает моя Родина. Как всякие козлы, дорвавшиеся до власти, раздирают ее на части.

Нет! Я не остановлюсь. Ниночка! Я тебя помню и спасу. Я не позволю!

А еще хуже не станет? С чего я взял, что если я уничтожу вариант Истории, в котором жил, то станет лучше? Может быть, новый вариант получится еще хуже? А такое вообще возможно? Как-то мне тяжело представить себе вариант Истории, который был бы еще хуже моего. По-моему, еще хуже быть не может. По сравнению с тем, что произошло у нас, даже вариант с Третьей мировой войной не кажется мне таким уж неприемлемым. В конце концов, войну ведь можно и выиграть, верно?..

– Ух! Привет, Наташ. Холодно сегодня. Ты чего такая грустная?

– Болею.

– Болеешь? Что с тобой?

– Да не бери в голову. Простудилась просто. Привезла?

– Простудилась? Температура какая?

– Блин, Сашка, не лезь! Нормальная у меня температура. Ты привезла?

– Да привезла, привезла. Точно нормальная? Дай потрогаю.

– Ох, Сашка, не лезь! Хрюша, ты куда? Тоже температуру мне мерить?

– Хрюша, отстань. Вроде нормальная. А чем ты лечишься?

– Вареньем. Как Карлсон. Доставай.

– Варенье – это хорошо. Это правильно. Ты скажи, если мало. Я привезу. Мама на зиму варенья навертела – хоть купайся в нем.

– Саш, ну не томи.

– А, да. Вот он. Этот козел три цены взял за него. Представляешь? Я бы для себя ни за что не купила. Только тебе. Вот Деточкина на них нет, уродов.

– Я думаю, Саша, Деточкин не спасет. Деточкин тут уже не поможет.

– Почему?

– Потому. Деточкин может одного козла на место поставить. А когда их тысячи… Деточкин – это Дон Кихот. Он не может выиграть. Он проиграл заранее. Нам нужен не Дон Кихот, а Ришелье. Или Берия, он ближе по времени. Вот у них шансы будут.

– Ришелье знаю. А кто такой Берия?

– Нарком НКВД при Сталине. Да ладно, не нужно сейчас. Показывай.

– Во.

– Ой! Я думала, он меньше. Чего здоровый такой?

– Не знаю. Наверное, нужно так. Это же для профессиональной студийной записи микрофон. Потому и дорогой такой. Да еще за три цены. Как тебе денег не жалко?

– На деньги плевать. Деньги – пыль.

– Это потому, что ты сама не зарабатываешь. Папа дает. Он вообще знает, на что ты деньги тратишь? Зачем тебе эта хреновина?

– Знает. Саш, с папой я сама разберусь. Ты вот мне скажи лучше, может… этот твой хмырь…

– Он не мой!

– Хорошо. Может этот вот не твой хмырь достать кассетный магнитофон? Лучше японский.

– Вот так и знала, что спросишь! Иначе зачем тебе микрофон? Нет. Нету у него кассетников. Зато есть катушечные. Говорит, очень хорошие, производства ГДР. И пленка тоже есть для них гэдээровская.

– Сколько?

– Шестьсот пятьдесят.

– Сколько?!

– Шестьсот пятьдесят. А чему ты удивляешься?

– А… э-э-э…

– Не, не отдаст. И так, говорит, с руками оторвут. Дешевле не отдаст.

– Блин. У нас нет столько. Придется с книжки снимать.

– Наташ, ты чего, серьезно? Снимать с книжки? Да зачем тебе этот магнитофон уперся?

– Нужен.

– Для чего? Ты ведь никого, кроме меня, никогда не приглашаешь, сама не ходишь ни на какие праздники. Только ко мне, да и то лишь если там парней не будет. Чего ты их боишься так, кстати? Они тебя не укусят. Поцелуют разве что. Так это только приятно.

– Кому как. У вас с Мишкой какие планы? Не изменилось ничего?

– Не, все по-старому. В июне свадьба. А потом мы с ним в Крым на две недели съездим. Нам на заводе путевку обещали как молодоженам. Вернемся – и Мишке через месяц в армию. А ты не передумала?

– Ты что, Саш? Как я брошу тебя? И не надейся. Я – твоя свидетельница. Без вопросов.

– Ага. Я букет постараюсь прямо в тебя бросить. А ты не зевай, лови. Давай следующим летом и твою свадьбу сыграем, а?

– Э-э-э… О! Сашка, а ведь Мишка твой на гитаре играть умеет, верно?

– Ну. Он здорово играет. И даже петь может.

– А может он сыграть новую, неизвестную мелодию, если ему голосом напеть?

– Не знаю. Не спрашивала. А зачем тебе?

– Да я песню сочинила. Спеть хочу, а играть сама не умею.

– Ладно, спрошу завтра. А про что песня? А мне спой сейчас.

– Нет. Вот приходи вместе с Мишкой, спою. Только пусть он гитару прихватит.

– Хорошо, я попрошу его. Когда приходить?

– Да вот хоть на 8 Марта. Мы же все равно у меня праздновать будем. Вот и захвати с собой Мишку.

– Чего с тобой, Наташ? Ты ведь парней не приглашала никогда раньше на праздники.

– Мишка – исключение. Если он с тобой, конечно. Когда он с тобой, я его не боюсь.

– Странная ты, Наташка.

– Какая есть. А этому не твоему хмырю скажи, что я согласна. Пусть шестьсот пятьдесят. Беру. И пленку беру. Две катушки…

Сашка гостила у меня до вечера. Мы с ней пообедали, поболтали. Сашка мне все про каких-то парней рассказывала. То одного вспомнит, то другого. Мне кажется, она всерьез задалась вопросом выдать меня замуж. Наивная. Не знает, что эта идея изначально обречена на провал. Но Сашка не сдается. Я понимаю, она хочет как лучше. Думает, я самостоятельно ни с кем не могу познакомиться, и пытается помочь мне.